С тех пор Настя несколько раз виделась с Никитой, хирургом-трансплантологом, с Павлом Кобзевым, известным в городе психиатром, с анестезиологом Агнией Смольской и с самим Лицкявичусом, основной деятельностью которого являлась реконструкционная челюстно-лицевая хирургия. Учитывая замкнутый характер Леонида, Настя сомневалась, что его и всех этих людей связывает настоящая дружба, но если бы Леонид вообще знал, что это такое, то коллеги по ОМР, определенно, считались бы его единственными друзьями.

– Значит, – предположила Настя, – у тебя может появиться немного больше свободного времени, я правильно понимаю?

– А что? – с подозрением поинтересовался Леонид.

– Да я вот тут подумала… Мы никуда не ходим, ты замечаешь?

Это была чистая правда: бо́льшую часть времени, не занятого работой, он предпочитал проводить с Настей в постели. Они не ходили в кафе и рестораны, в кино и театр. Леонид об этом как-то не задумывался, но для Насти, похоже, это важно. Важно признание того, что они теперь вместе.

– Ну, и куда же ты хочешь пойти? – спросил он.

Утро выдалось теплым и солнечным. Для питерского пригорода осенью это большая редкость, но нынешняя осень, как и непривычно жаркое лето, стала исключением. Лужайки девственно зеленели, как в начале июня, поздние цветы окрашивали местность во все цвета радуги, повсюду с тихим журчанием работали садовые поливалки и небольшие мраморные фонтанчики. В длинных аллеях, уходивших в глубь обширного парка, не было видно ни одного гуляющего. Сейчас время завтрака, а его здесь пропускать не рекомендуется, ведь целая армия диетологов составляет индивидуальное меню для каждого «гостя», как здесь называют пациентов, и зорко следит за выполнением всех предписаний. Никто обычно не возражает, ведь сюда приезжают именно для того, чтобы избавиться от излишков груза прежней жизни, оставив его за воротами «Соснового рая».

Леонид потянулся, с тоской озирая аллею. Он работает здесь уже больше недели, и до сих пор ничто не нарушило покоя и безмятежности этого места. В принципе, жаловаться-то не на что – зарплата, даже на полставки, выше всяких ожиданий, и повышенный уровень комфорта, о котором любая клиника может только мечтать. Правда, некоторое беспокойство порою доставляли сексуально озабоченные «гости» женского пола. В другое время, возможно, Леонид не нашел бы никаких возражений против подобного, но сейчас он находился, можно сказать, «на службе», а потому многозначительные пассы в собственный адрес воспринимал, как некое досадное недоразумение. Он вовсе не нуждался в возникновении неприятностей с руководством, которое всячески подчеркивало необходимость сохранения с «гостями» исключительно профессиональных отношений. За любое нарушение можно было легко вылететь отсюда с «волчьим билетом», а Леонид так еще ничего толком и не выяснил.

…Написав заявление об уходе, он промаялся неделю – он даже не представлял, что работа в ОМР имела для него такое большое значение! Леонид не понимал, почему ему так плохо. Возможно, дело в том, что, занимаясь расследованиями в составе группы Лицкявичуса, он ощущал себя полезным и нужным? Его основная профессия не предполагала общения с живыми людьми, и долгое время это Леонида вполне устраивало. Теперь все изменилось. Ему нравилось общаться – по крайней мере, с теми, с кем его столкнула работа в Отделе. И теперь Леонид чувствовал себя потерянным, как путник, ушедший далеко от дома и забывший дорогу назад. Нет, не так! Беда в том, что он прекрасно знал дорогу назад, но ни за что на свете не вернулся бы под начало Толмачева. Поэтому он решил, что со временем все встанет на свои места и тоска по работе в ОМР у него пройдет. Убедив себя в том, что поступил правильно, он начал постепенно успокаиваться, жизнь возвращалась в обычное русло. И надо же было как раз сейчас случиться звонку от Лицкявичуса!

Подъезжая к его дому, Леонид нервничал. О чем, собственно, мог пожелать поговорить с ним бывший начальник? И почему он позвонил лично? Как правило, Вика, их компьютерный гений и по совместительству секретарша Лицкявичуса, связывалась со всеми от его имени, так что Леонид не знал, что и думать! Как водится, по телефону бывший шеф ничего толком не объяснил, просто попросил приехать Леонида, когда у него появится время, но как можно скорее. На самом деле Леонид вполне мог проигнорировать звонок, ведь Лицкявичус больше не является его боссом, более того – он уже не руководит отделом!

Раби встретил его не слишком приветливо, хотя Леониду на это, в сущности, было наплевать: он никогда не мог понять Лицкявичуса в том, что касалось его домоправителя. Он не только впустил этого «человека с юга», как патологоанатом называл его про себя, в собственный дом, но и дал Раби гораздо больше свободы в общении с ним самим, с хозяином, чем мог бы рассчитывать простой наемный работник. Для Леонида такие отношения были бы неприемлемы!

Честно говоря, у него имелась и еще одна причина опасаться этого визита. Леонид боялся увидеть Лицкявичуса в плохом состоянии. Он ненавидел перемены. Привыкнув к тому, что глава ОМР всегда в отличной форме и прекрасно выглядит, он пришел в ужас, когда с ним случился тот приступ. Раньше Леонид и предположить не мог, что босс нездоров – он всегда казался ему неуязвимым, как Ахилл! Теперь же, после тяжелой операции, он не знал, чего ожидать. Возможно, Лицкявичус уже на ладан дышит?

Опасения эти оказались напрасными. Бывший глава ОМР встретил Леонида на ногах. Правда, его кожа казалась бледноватой, на голове красовалась черная вязаная шапочка, отчего Лицкявичус выглядел как лыжник или биатлонист, однако поступь его оставалась твердой, как и до болезни, а взгляд голубых глаз не потерял своей пронзительности. Леонид вздохнул с облегчением.

– Спасибо, что пришли, – сказал Лицкявичус и указал гостю на один из трех бежевых диванов, стоявших в просторном холле, выложенном темно-вишневой паркетной доской. – Это тем более ценно, поскольку я больше не являюсь вашим непосредственным руководителем.

Леонид лишь слегка склонил голову, признавая его правоту.

– Неплохо выглядите, – заметил он. – Признаться, я ожидал худшего.

– Благодарю, но я вызвал вас не для того, чтобы получать комплименты, – сухо ответил Лицкявичус. – Значит, вы решили покинуть ряды ОМР?

– Это так.

– Могу я поинтересоваться о причинах столь радикального решения?

– Можете, но я предпочел бы оставить их при себе.

– Что ж, – усмехнулся Лицкявичус, – примерно такого ответа я и ожидал. Хорошо, что вы больше не связаны с Отделом. Дело, о котором я собираюсь с вами поговорить, личного характера, поэтому вы в любой момент можете отказаться…

– Отказаться – от чего?

Андрей внимательно всматривался в лицо Кадреску. Со времени их первого знакомства прошло больше года, и первое впечатление от этого человека было не самым благоприятным, если не сказать – неприятным. Он не смотрел собеседнику в глаза, враждебно реагировал на любые замечания в свой адрес, не отличался вежливостью и скорее отталкивал окружающих, нежели привлекал. С тех пор Леонид мало изменился, но Андрей чувствовал, что именно он ему ровня. Никита – милый и преданный, Паша – лучший друг, Агния… ну, это вообще другое дело, но Леонид – именно тот человек, который умеет принимать правильные решения и идти упорно вперед к их реализации, невзирая на все трудности и опасности. Он ничего не боится, ни перед кем не трепещет и плевать хотел на условности. Конечно, отсутствие понятия о субординации делает этого человека крайне неуживчивым, но его профессионализм с лихвой компенсирует этот недостаток. И поэтому Андрей ни секунды не сомневался, кому следует доверить предстоящее дело, и то, что Кадреску ушел из Отдела, только укрепило его в этом решении. По правде говоря, Андрей злорадствовал в глубине души: Толмачев получил-таки щелчок по носу, и это, скорее всего, только первая ласточка.

– Есть одна женщина, моя старая подруга, – начал он. – У нее появилась проблема…