– Не волнуйтесь, – принимая из рук худенькой девчушки, которой на вид было не более десяти лет, корзину с провиантом, произнес Лионель. – Нас берегут иные силы.

Хлопнув ладонью по двери, мужчина дал знак кучеру отправляться в путь, с ухмылкой наблюдая за метаниями трактирщика, который без устали осенял их карету крестом, да читал какие-то молитвы. Ох, знал бы он, что сам Лионель каждую ночь возносил эти же молитвы иной силе, наверняка бы сейчас радел за спасение собственной души.

И вновь дорога потянулась нескончаемой лентой, огибая маленькие деревушки, но не сворачивая с центрального тракта. Солнце взошло и снова скрылось за горизонтом но, казалось, застрявшая во времени карета ни на милю не приблизилась к заветному городу. Ведьмак уже начинал нервно барабанить пальцами по собственной коленке, понимая, что опоздание сулит ему немалые неприятности. Однако усталость сломила и его, и вскоре он забылся легкой дремой, мирно покачиваясь в такт своему экипажу, однако этому спокойствию не суждено было продлиться долго. Несколько часов спустя он почувствовал, как мирно покоившееся в его руках тело Авроры, напряглось, а потом девушка начала постепенно возвращаться к реальности, отогнав от себя призраков потустороннего мира.

Сначала она почувствовала едва уловимый запах фиалкового корня с примесью каких-то трав. Запах знакомый, но в то же время чужой, потом проснулись и остальные ощущения. Неожиданно тепло, окружавшее ее все это время, отступило, и Аврору начало трясти от холода. Инстинктивно обхватив плечи, несчастная открыла глаза.

– Воды, – едва слышно прошептала она, сама не зная кому были адресованы эти слова. В Аду жажда была вполне привычным и терпимым проклятием, но в мире смертных оно поистине сводило с ума. Когда чья-то рука приподняла ее голову, а кислая жидкость коснулась ее губ, Аврора вопреки собственному желанию припала к отвратной жиже, с жадностью глотая каждую каплю. Мерзкое на вкус вино обожгло горло, и девушка тут же закашлялась, едва не захлебнувшись.

– Что это? – отвернувшись от бурдюка, прошептала девушка, пытаясь сесть.

– Хозяин придорожного трактира отзывался об этом, как о своем лучшем вине, – делая глоток, ответил Лионель, усаживаясь против Авроры, – но судя по вкусу это больше походит на адское пойло.

Ведьмак, даже сквозь тьму увидевший блеск в глазах девушки, тут же дал себе мысленную оплеуху. От одного упоминания Преисподней несчастная изменилась в лице, начиная походить на собственную обезумевшую сестру.

– Это сон?! – прошептала она. – Или очередная адская пытка и игра больного воображения? Я действительно это сделала? Нет, я не могла, – на последних словах ее голос сделался похож на отчаянный писк. У Лионеля даже сердце защемило от жалости. Знал он, что придется держать ответ перед Авророй, мысленно готовился к нему, но когда пришло время отыграть заранее выученную роль, язык будто прилип к нёбу, и ни один звук так и не сорвался с его уст.

– Почему ты молчишь? – шептала она, читая в его глазах признание в собственной вине. – Нет. Я не могла. Я не убийца. Я не могла убить всех этих людей.

Слезы в два ручья текли по ее щекам, руки дрожали, и девушка начала сползать на пол кареты, в порыве надвигающейся истерики. И если бы Лионель не подхватил ее и силой не повалил на сиденье, придавив собственным весом, она, наверняка бы начала кататься по полу, вырывая на себе волосы. Казалось бы, проживший в Аду долгие десятилетия, должен привыкнуть к смерти и научиться убивать, но нет. Видимо и в этом мадам д’Эневер отличилась от остальных, избрав равнодушию женскую истерику.

– Успокойся! Не все в твоей власти, в мире темных сил чистые души должны страшиться своих желаний, – склонившись к ее уху, прошептал Лионель.

– Я не хотела этого! Не хотела их убивать. Я не понимаю…

–У любой магии есть своя цена, а столь древнее и сильное волшебство требует холодного рассудка и стальной воли. В тот момент ты была слишком уязвима и не сумела сдержать энергию кольца. Слишком тяжелое бремя для неподготовленной души.

– Это я виновата. Их кровь на моих руках. Я должна была просто передать послание, а я…

– Дьявол не забирает к себе невинных без их на то позволения, их души были нечисты. Ад все равно бы прибрал их к своим рукам. То был вопрос времени.

– Нет мне прощения. Я заслужила все, что со мной произошло. Я заслужила пытки и забвение на пустоши. Он не должен был меня спасать. Не чиста, проклята… пала… – в порыве безумия твердила она, а Лионель только и успевал ухватывать обрывки бессвязных слов, пытаясь сложить их воедино. – Это была не судьба, не трагическая ошибка. Это был небесный приговор. Создатель уже тогда видел, на что я способна и решил предупредить мои злодеяния но того, что должно произойти – не изменишь. Я – чудовище, убийца, колдунья.

– Ты – жертва кольца, не сумевшая сдержать его силы. В том нет твоей вины.

– Кольцо, – Аврора с отвращением воззрилась на огромный изумруд, сокрывший половину ее пальца. – Презренный дар, проклятый артефакт, – она с силой ухватилась за оправу, пытаясь сорвать его со своей руки, но оно, казалось, вросло в ее кожу, слившись с ней воедино.

– О, Господи, что же это? – со страхом прошептала она, захлебываясь от собственных слез.

– О, за этот подарочек благодари силу иную, – фыркнул Лионель, скрестив руки на груди.

– Что же теперь будет?

Лионель не нашел слов утешения, в порыве какого-то сострадания он было попытался прижать трепещущую от рыданий фигурку Авроры к своей груди, но та отшатнулась от него, будто от прокаженного, вжавшись в угол кареты.

– Убийца, проклятая, – без устали твердила она. – Нет кары страшнее, чем муки совести. Ни секунды я не сомневалась в правоте своего решения, ни секунды не жалела, что спасла сестру, пошла на подобное святотатство, потому меня не сломила ни одна адская пытка, но сейчас… никогда моя душа не узнает покоя.

– Ты призвала его, его сила струилась сквозь твое тело, его сила погребла десятки несчастных под завалами. Это не твой грех…

– Нет, я возжелала их смерти, тогда… о, Боже, тогда я хотела, всей душой хотела наказать их. Я согрешила.

– Дурные мысли не превращают нас в грешников, они делают нас уязвимыми для соблазнов. Нет на свете праведника, не подвергавшегося искушению, а если и есть, едва ли его можно считать таковым.

– Если это было испытание Бога, то я его не прошла. Я достойна Ада. Столько лет я молила небеса о прощении, но стоило мне на день вернуться назад я сотворила такое… Нет, я должна быть наказана за всё.

– Ты уже искупила свой грех нескончаемыми муками.

– Я убила этих людей!

– Не своими руками…

– Оттого только тяжелее. Никогда Бог меня не простит. Подобно Иуде я предала все во что верила, предала свет, который освещал мне путь во мраке. Я предала Бога.

– Сейчас церковники не любят об этом вспоминать, но Иуда был не единственным отступником. При жизни Христа еще один ученик отрекся от него, но он сумел вымолить себе прощение. Может подобно ему спасение обретешь и ты…

– Быть того не может, – подняв на Лионеля заплаканные глаза, заикаясь, проговорила Аврора.

– Это был апостол Петр. Но знаешь, что отличало его от Иуды?

– Что?

– То что он, совершив ошибку, нашел в себе силы признаться в ней и молитвами получил прощение, а Иуда в малодушии своем, понимая, что не прав, лишь замыкался в себе, становясь уязвимым для демонов-искусителей. Написав навет он уже знал, что обрек на смерть невинного, но не нашел в себе силы воли покаяться и предупредить Христа, потом он принял из рук врага тридцать сребреников, скатившись в еще более глубокую бездну, но даже тогда его душа могла найти спасение в покаянии, ибо Господь – есть любовь. Он мог придти к могиле распятого Христа, раскаяться у его ног, но он этого не сделал. Убоялся осуждения, взял на себя смелость судить о том, что сделает Бог, и тогда он опустился на самое дно, совершив величайший грех против Создателя – он презрел святость творения и наложил на себя руки. Самоубийство – страшнейший из всех грехов, непростительный.