Граф все понимал, чувствовал ее обреченность и страх и ненавидел себя за то, что не мог облегчить ее страдания. В эти минуты он готов был отдать Виктору без остатка свою кровь, лишь бы освободить Анну, но старейшина, видимо, решил основательно их помучить. Он прекрасно понимал, что новообращенному вампиру, лишенному пищи, едва ли удастся протянуть и пару дней в голодной агонии, а потому затягивал с приходом, пытаясь сломить их волю. Виктор победил и упивался своей победой, наблюдая за страданиями несчастной девушки, заставляя графа в очередной раз пройти по замкнутому кругу и потерять самое дорогое свое сокровище.

— Прости меня! — прошептала Анна, коснувшись губами его шеи. — Будь мы на войне, меня бы давно расстреляли за то, что я пытаюсь посеять панику в рядах солдат.

— Именно поэтому женщин и не берут на войну! — еще тише ответил он, целуя ее в макушку.

— Не правда, бывали исключения!

— И многих, кроме Жанны Д’Арк, ты можешь назвать?

При всей своей простоте, ответить сходу на этот вопрос Анна не смогла. На ум приходили легендарные воительницы Древней Эллады, героини прочих мифических сказаний, не имеющих никакого отношения к реальной жизни, но ни одной исторической личности. В очередной раз вампир загнал ее в угол, а она не знала, что ему ответить, а потому ей не оставалось ничего, кроме как признать свое поражение и отступить, уводя его мысли в другом направлении.

— Я не хотела говорить тебе всех этих слов!

— Хотела… и говорила, — спокойно сказал он. — Более искренние проклятия в последний раз я слышал лишь при жизни! От собственного отца!

— Но почему ты не остановил меня?

— Убить единственного сокамерника и провести вечность в одиночестве в четырех стенах? Я не настолько глуп, — с шутливой улыбкой произнес он. — Ну а если серьезно, все узники проходят по одной и той же тропе. Поверь, я был на твоем месте, и не один раз.

— Я испугалась, я не знала, как преодолеть эту боль, которая от голода будто выворачивает душу наизнанку, обнажая то, что должно быть сокрыто в дальних уголках сознания. Но хуже всего даже не голод — благодаря тебе, он становится сносным, — куда ужаснее моральный страх перед ним.

— Способность справляться с подобной болью — есть величайший дар и в то же время величайшее проклятие нашего ума, ибо зачастую приходится слишком многое за это отдать.

— И все же, как от нее избавиться?

— Представь, что ты стоишь на перекрестке двух дорог — это говорит о том, что тебе открыты четыре стороны света. Первая дорога — это сон, то есть маленькая смерть. Он предлагает нам убежище от мира и его боли, ускоряя течение времени, рисуя эфемерные картины счастливого будущего. Будучи вампиром, ты можешь уснуть в одну эпоху, а проснуться в другую, залечив свои физические и душевные раны. Сон — коварный посланник Морфея, отделяющий и отдаляющий бессмертных от того, что причинило им боль. С людьми происходит то же самое: раненые часто теряют сознание, а узнавшие дурные новости падают в обморок. Так разум защищает себя от боли и страданий. Этот путь избрал я, ибо терзания и приступы паники, увы, не помогут нам выбраться отсюда. Второй путь — это путь забытья. Иногда душевные раны бывают слишком глубоки и не поддаются исцелению. К тому же, память часто причиняет боль, и изменить это мы не в состоянии, точно так же, как не в состоянии изменить прошлое. Пословица гласит, что время лечит, но это ложь. Многие проносят свою боль сквозь века, но рана по-прежнему ноет, если до нее дотронуться. «Порой забвение лучше!» — так при встрече мне сказал Ван Хелсинг и выбрал эту тропу. А вот по третьему пути пошла ты, но, слава Дьяволу, вернулась обратно, ибо эта дорога ведет к безумию. Зачастую на нашу долю выпадают такие испытания, которые наш разум просто не может вынести, тогда он находит убежище в своем вымышленном мире, скрываясь от реальности…

— Почему ты замолчал? Ведь осталась еще четвертая дорога! Куда она ведет?

— А ты не догадываешься?

— Смерть?! — робко поинтересовалась она, поднимая на него глаза.

— Именно! Последнее прибежище измученной души. Большую часть смертной жизни я кочевал из одной темницы в другую, пока смерть не освободила меня, а Дьявол не наградил новой жизнью. Только тогда я почувствовал истинный вкус свободы.

— Но разве бессмертие принесло тебе счастье?

— Скажем так, оно сделало меня менее несчастным. Какое-то время я с упоением смотрел за тем, как мои враги обращаются в прах, а потом… потом я устал. Оказалось, что мести было недостаточно для того, чтобы жить, и я попытался предать вечности какой-то иной смысл. Столетия отрицания человеческого начала, научные опыты, погоня за властью, сделки в угоду своему тщеславию и, разумеется, женщины. Подумать только, и всё это вершилось для того, чтобы на финишной прямой понять, что все это время я хотел быть всего лишь человеком, самым обычным человеком.

— Ты намного больший человек, чем тебе кажется!

— Неужели принцесса делает мне комплимент?

— Я, правда, тебе искренне благодарна. Если бы тебя не было, я, наверное, сошла бы с ума.

— Если бы меня не было, ты бы не попала в такую ситуацию! — возразил он.

— Наверное, потому что не появилась бы на свет!

— Я бы на твоем месте не копал так глубоко, — с улыбкой проговорил Дракула.

— Просто мне не так часто удается запрыгнуть в лодку, путешествующую по потоку твоих мыслей.

— Поверь, это к лучшему. Некоторыми тайнами можно поделиться, а о некоторых лучше промолчать, в одиночку неся это тяжкое бремя, чтобы оно не могло причинить боль тем, кто тебе дорог.

— Все тайны когда-нибудь станут явью.

— Надеюсь, это произойдет в тот момент, когда ты будешь готова их принять. Тебе лучше лечь, как я уже говорил: сон — лучшее лекарство, — сказал Дракула, усаживаясь на полу около каменной скамьи. Постояв некоторое время в нерешительности, Анна подошла к нему и, бросив сюртук на холодные плиты, легла на изодранную ткань, положив голову на колени графу. Наконец она была вынуждена признать, что устала плыть против бушующего течения, бороться с собственным сердцем — если река несет ее прямиком в объятия вампира, она покорится ей. Уж лучше сразу броситься в омут, чем медленно тонуть, захлебываясь из-за собственного упрямства.

Сон пришел мгновенно, обрывая мысль на лету, окутал теплым, невесомым облаком… Еще ни разу в жизни ей не было так хорошо и спокойно, казалось, что ложем ей служил не холодный пол, а пуховая перина, темницей — не смрадные казематы, а королевские покои. В этом состоянии путешествовать по реке сновидений оказалось истинным удовольствием. Окутанный туманом разум посылал ей все новые видения, оживлявшие счастливые воспоминания или будущие перспективы. После всего случившегося это казалось настоящим волшебством, поэтому она до конца хваталась за осколки этого чуда, когда внутренний голос, будто будильник, зазвенел у нее в голове, возвращая ее к реальности.

Однако на этот раз пробуждение не было столь мучительным и болезненным, как в предыдущие ночи. Открыв глаза, Анна увидела спящего мужчину, держащего ее в своих руках. Она и не заметила, что во сне практически забралась на него, устроив голову на широком плече. В это мгновение девушка поняла всю прелесть пробуждения первой: если раньше, столкнувшись с его взглядом, принцесса стыдливо уводила глаза в сторону, то теперь она могла себе позволить без стеснения любоваться его мужественным профилем, обращая внимание на детали, ранее сокрытые от ее глаз. Иссиня-черные волосы, обычно сколотые в хвост стальной заколкой, сейчас свободными прядями падали на плечи, глубокая морщинка между бровей, появлявшаяся, когда он хмурился, разгладилась, а на лицо легла печать умиротворения, сопутствующего приятным сновидениям. В этот миг, глядя на вампира не затуманенным ненавистью взглядом, Анна была вынуждена признать, что мужчина был красив. И дело было не в природной притягательности вампиров, а в истинной, человеческой красоте, которая отражалась на его лице во время сна.