Если бы он только знал, что цена этой надежды чья-то жизнь, какого-то мастера, собирающего судьбы таких, как он... Он не посмел бы так поступать с ней. Но он не знал. И поэтому ему оставалось последнее средство: средство, которое всегда помогало и напрочь отбивало желание собеседника продолжать ненужный разговор, средство, которое скрывало его чувство под маской. Ирония. И на очередное ее "Я люблю", он произнес:

- Глупости, вы глупенькая девочка, которая не способна различить желаемое и действительное, друзей от врагов, а любовь от страсти.

Но на его слова она лишь рассмеялась:

- Генрих, снимите вашу маску. Да, да! Маску, которую вы сейчас на себя нацепили. Я ее вижу так же отчетливо сейчас, как и туман над беседкой, нити на ее полу и розы, меняющие цвет. Я все это стала видеть, Генрих. И я вижу вашу боль. Она цвета металла, верно? Словно клинок. Металлический клинок с черной рукоятью.

Генрих смотрел на нее удивленно, не в силах произнести ни слова, она же продолжила:

- Так что если я - глупенькая, то вы- тоже. Если я сумасшедшая, то вы-тоже. Мы связаны с вами отныне больше, чем глупым браком. Мы связаны с вами общим восприятием мира и теперь не сможем друг без друга. Теперь без меня вы будете одиноки, а я без вас.

Элизабет подошла к нему и положила свою ладонь ему на грудь.

Наступило молчание. Они смотрели друг на друга и молчали, слушая дождь. В то время, как не было сказано ни слова, они, однако, смогли сказать намного больше, чем сказали бы словами. Когда мысленный диалог между ними был закончен, Генрих улыбнулся виновато и взъерошил волосы.

- Теперь ты веришь в то, что я люблю тебя? - спросила она.

- Теперь я надеюсь.

Она улыбнулась:

- Дождь идет только для нас, верно? Мы его придумали сами.

Он помолчал немного и ответил:

- Верно. Во всех остальных комнатах уже давно светит солнце. Тебя это не пугает?

Она отрицательно помотала головой.

- Значит, ты тоже не хотел, чтобы дождь закончился?

- Да. -он привлек ее к себе, - не хотел отдавать тебя ему до последнего.

- Значит, ты все еще любишь, - прошептала она, обвивая его шею руками, и по ее щеке скатилась слеза.

- Всегда любил... Всю жизнь. И иногда мне кажется, что даже еще раньше.

Она рассмеялась:

- Так не бывает.

Генрих рассмеялся в ответ:

- Ну... в цветные раскраски ты тоже не сразу поверила.

Они смеялись и их лица светились от счастья. Порой их губы встречались в поцелуе, порой они смахивали слезы на глазах друг у друга... И было уже совсем не важно, что дождь закончился, и Чартер ушел, так и не дождавшись Элизабет в беседке, и что розовая пелена рассеялась, стала невидима. Они обрели друг друга.

***

- Ты собрал полотно Лиама?

- Да. Оно готово. Скоро должно побелеть, -сказал Мастер. - История закончена.

Хранитель в знак сочувствия Мастеру предложил:

- Налить тебе безразличия?

Тот усмехнулся в ответ:

- Нет, спасибо. Я сыт им по горло. Из-за него все мои беды.

- Ты не должен говорить так, Мастер.

- Неужели ты меня не понимаешь? Это из-за него я был так безразличен к судьбе дочери. Я был безразличен к ее переживаниям, меня интересовал лишь результат. И вот, дождался... Из-за меня она выбрала любовь! Каждый выбирает то, чего ему не хватает. Я был плохим отцом для нее.

- Она выбрала любовь не из-за тебя. Она всегда ее выбирала, в каждом своем воплощении.

- Не утешай, Хранитель. Меня нельзя утешить. Она была права, с самого начала права. Это лишь мне казалось, что я учу ее, а в итоге... это она меня научила многому. Моя Энж преподала мне урок, который я запомню навсегда. Самый главный недостаток безразличия, несмотря на его плюсы, делает его самым ненужным и самым эгоистическим чувством. Надменным чувством. Этот недостаток- невозможность помочь своим любимым. Невозможно вставить его в полотно, пожертвовав собой и тем самым изменить что-то к лучшему в судьбе. И это делает безразличие пустой синей стекляшкой.

Хранитель помолчал, а затем спросил Мастера:

- Ты просматривал полотно Лиама?

- Нет. И не уговаривай.

- Если бы просмотрел его, ты бы увидел в нем кое-что, что облегчит твои страдания и страдания твоей жены в связи с потерей дочери.

Мастер усмехнулся:

- Ты действительно думаешь, что это возможно?

- Думаю, что да. Что бы ты сказал, если бы вновь увидел Энж, просматривая судьбу Лиама?...

...Разговор с Хранителем происходил так давно и так недавно... сейчас же, следуя его совету, Мастер увидел, как молодой отец Лиам-Генрих склонился над детской кроваткой родившейся дочери... стараясь быть глазами Лиама, Мастер посмотрел на новорожденную девочку и рухнул на колени перед полотном.

Это была ОНА! Его Энж! Те же зеленые глаза, та же улыбка!

Мастера затрясло в рыданиях:

- Энж! Это ты! Ты жива и теперь не оставишь меня, верно? Я прошу, не оставляй. И я тебя больше никогда не оставлю.

- Ты согласен собирать ее полотно? - раздался голос Хранителя.

- Да! Я сам его соберу! На этот раз я не буду пользоваться силой синего кулона, я клянусь себе самому в этом. Я хочу чувствовать ее всегда, быть рядом, помогать ей, радоваться вместе с ней, грустить вместе с ней, разменивать неугодные ей чувства, делая их практически незаметными. Я готов, Хранитель! Показывай, где ее полотно!

- Мне нужно прочесть это в книге. Я скоро,- Хранитель удалился.

А Мастер напоследок погрузился в полотно Лиама. Он улыбался, наблюдая, как Генрих, не сдерживая слезы счастья, склонился над кроваткой, одевая на шею дочери кулон с розовым камнем.

Энж, его Энж, улыбнулась, и в ее зеленых глазах Мастер увидел смысл, понятный ему одному.

Она улыбалась ему! Она прощала его!

Она вновь говорила ему: "Здравствуй" ...

Полотно вздрогнуло и сперва покрылось белесой пленкой, а затем побелело полностью.

КОНЕЦ