- Галстук-бабочка? – добавила Эмма.

- Да, – улыбнулась Реджина. – Я мечтала о свадьбе с детства, но знаешь, думаю, я не запомнила бы ничего, кроме твоего взгляда. Ты бы с меня глаз не сводила.

- Ты начала бы это первая, – откликнулась Эмма с усмешкой.

Реджина шмыгнула носом, легонько пробегая пальцами по щеке Эммы.

- А потом мы поехали бы домой, с нашим сыном, женатые, и жили бы счастливо, вместе.

- Дети? Похожие на тебя.

Брюнетка сглотнула вставший в горле ком, представив маленькую черноволосую и кареглазую девчушку. Голос застрял в глотке.

- Да, у нас была бы маленькая девочка.

Реджина снова шмыгнула носом и из её глаз упала единственная слезинка. В секунду, когда солёная капля коснулась бледной кожи Эммы, Реджина сдавлено всхлипнула.

- Не плачь, – умоляюще прошептала Эмма.

- Не проси меня об этом, – Реджина качала головой, до побелевших костяшек сжимая ворот рубашки Эммы.

- Никуда не денусь.

Реджина не смогла ответить, только отчаянней покачала головой и всхлипнула.

- Ты меня любишь, а я тебя люблю, – в интонациях Эммы не было и намека на вопрос, только констатация факта.

Реджина кивнула, и хотя Эмма не видела её, она ответила:

- Значит, я всегда буду рядом.

***

Это случилось через три дня, под покровом ночи. Реджина вскочила, словно её толчком выдернули из беспокойного сна. Эмма была холодна как лёд. Реджина резко села, сжимая ладонь любимой, словно её прикосновение могло всё исправить.

Игра закончилась и Эмма проиграла.

Сёстры позволили ей остаться наедине со скорбью, и сами позвонили родителям Эммы. Реджина ушла из палаты лишь когда первые лучи солнца возвестили приход нового дня. Миллс заперлась в уборной и только через несколько часов Кэтрин смогла немного успокоить подругу и уговорить её выйти.

Она знала что так будет, и всё равно, боль была невыносимой.

Реджине не привыкать терять, слишком многих любимых отняла у неё жизнь, и некоторых она убила собственной рукой. И поглаживая безжизненное лицо Эммы, лицо такое спокойное, умиротворенное, Реджина чувствовала, как боль прошлых потерь разрывает её. Но в ушах звучал голос Эммы: «Никуда не денусь». Так просто снова уступить Злой Королеве, выплеснуть эту боль, разрушив всё вокруг, разрушив мир, позволивший её любимой умереть. Но Реджина не могла. И не хотела.

Эмма всё ещё была с ней.

Зажмурившись, Реджина оставила на любимых губах нежный, лёгкий как пёрышко поцелуй, какой-то отчаянной надеждой надеясь, что зелёные глаза откроются, посмотрят на неё ещё хоть раз, но ресницы Эммы не дрогнули.

Брюнетка прикрыла любимую простыней, и помедлив ещё только секунду, вышла в коридор, где сидели безутешные Чарминги с Генри.

Сын подбежал к ней, и зарыдав уткнулся Реджине в живот, обняв за талию. Реджина разжала его крепкие, словно тиски объятия, и опустившись перед мальчиком на колени, притянула к себе. Генри обнял её за шею.

***

С похорон прошла неделя. Реджина с головой погрузилась в заботы, организовывая безупречную церемонию, чтобы раз за разом ломаться, внезапно осознав, кого она собирается хоронить. День погребения наступил и ушел. И почти все жители города пришли хоронить её. Для одних она была шерифом, который защищает город и дружелюбным собеседником, с которым приятно утром поздороваться у Бабули в кафе. Для других она была Спаситель, ответственный за то, чтоб освободить их от проклятия и помочь им обрести потерянные семьи. Для Чармингов она была любимой дочкой, их девочкой, оправдавшей все надежды, даже не смотря на то, что их не было с Эммой рядом. Она была матерью Генри, матерью, которая готова была для сына на всё, даже тогда, когда ей нечего было ему дать. А для Реджины…. Для Реджины она была просто Эммой. Той, кто завладел её сердцем, единственной, кто понимал её, принимал всю без остатка и любил. Любил, несмотря на все недостатки и тщательно скрытые несовершенства.

Именно это и сказала Реджина в своей поминальной речи. Сказать, что многие боялись её скорби и её гнева, было бы приуменьшением. И, глядя на разбитую Реджину, рыдающую у гроба, многие спрашивали себя, чего им ждать. Им всем удивительно было видеть, как Реджина упала на колени у могилы и, не пряча своих слёз, шептала что-то, предназначенное только для Эммы.

Она надеялась, что со временем станет легче. Присев подле трюмо, Миллс смотрела на их с Эммой фотографию, сделанную, когда они были счастливы. Реджина глубоко вдохнула и выдохнула, стараясь унять ярость потери. Голос Эммы тихо звучал в ушах.

- Никуда не денусь.

И это правда. Эмма завладела её мыслями. Эмма везде, куда Реджина не пошла бы. Её запах остался на подушках; смесь корицы и ванили, и чего-то еще, чего-то, особенного, характерного только для Эммы. Всякий раз, заходя в кафе, Реджина слышала её смех, слышала как Эмма перешучивается с Руби и обе хохочут так громко, что вот-вот получат нагоняй от Бабули. Реджина навсегда запомнила, как уста Эммы коснулись её губ в самый первый раз и сейчас могла бы поклясться, что чувствует это прикосновение, чувствует вкус её, Эммы, блеска для губ.

Эмме больше не больно, это важней всего. Нельзя запятнать её память, злясь на весь мир. Она уже проходила это, и слишком высокую цену пришлось заплатить, чтоб всё исправить. Слишком много времени… Реджина отогнала мысль о зря потраченных месяцах и погладила фото пальцем. Какая глупость, Эмма тогда силком затащила её в кадр и щекотала, чтоб заставить улыбнуться….

Нет, она больше не сможет быть Злой Королевой. Не после того, как Эмма умерла за неё. Не тогда, когда Эмма смотрит на неё из глаз Генри. Не пока Эмма живет и любит в её сердце.