15 сентября до Киева добрались уцелевшие ратники из городского ополчения. Неудача на Альте не обескуражила их; напротив, они горели желанием поквитаться с «погаными». Их настроение передалось всему Подолу[101]. На рыночной площади («торговище») собралось стихийное вече, в котором, вероятно, приняли участие и жители окрестных сел, укрывшиеся за городскими стенами от половецкого разбоя. К Изяславу были отправлены послы передать единодушное требование киевского «людия»: «Се половци росулися [рассеялись, рассыпались] по земли, дай, княже, оружье и кони, и еще бьемся с ними».

Однако Изяслав «сего не послуша». На то у него было две причины. Вече, собравшееся без ведома князя и городских старшин («старцев градских»), по правовым понятиям того времени считалось мятежной сходкой. И главное, после недавнего бунта Изяслав уже не доверял киевлянам, опасаясь, что розданное народу оружие может быть обращено против него. Но его желание предотвратить повторные беспорядки только ускорило взрыв.

Отказ князя выдать «оружие и коней» не охладил боевого пыла простонародья, а лишь направил его в другое русло. Гнев киевлян немедленно перенесся с половцев на непопулярных лиц княжеской администрации. Толпа двинулась на «Гору» ко двору воеводы Коснячко с намерением расправиться с ним. Возможно, Коснячко исполнял обязанности киевского тысяцкого, предводителя городского полка, и киевляне возлагали на него ответственность за разгром на Альте[102]. При приближении погромщиков воевода успел скрыться. Обыскав воеводин двор и не найдя жертву, толпа в нерешительности «сташа» у находившегося по соседству «двора Брячиславля». Как видно, у мятежников не было ни осмысленной цели, ни четкого плана действий. То и другое они обрели здесь, у «двора Брячиславля», – и, конечно, не случайно. Это был двор Всеславова отца, Брячислава Изяславича, союзника и «братанича» Ярослава[103]. Почти сорок лет полоцкие князья хранили верность договору 1021 г., и у Ярославичей не было повода запрещать им иметь в Киеве свою резиденцию. И вот теперь населенный людьми полоцкого князя «Брячиславль двор» сформулировал дальнейшую программу восстания: освободить Всеслава из поруба и посадить его вместо Изяслава на киевском столе. Призывы слуг полоцкого князя были услышаны. Заточенный в порубе Всеслав пользовался симпатиями киевлян как невинная жертва обмана. А клятвопреступление в Орше теперь напрямую связывалось в народном сознании с поражением на Альте, о чем свидетельствует летописная запись, венчающая статью под 1068 г.: «Се же Бог яви силу крестную: понеже Изяслав целовав крест и я и [клялся на нем]; темже наведе Бог поганыя… Бог же показа силу крестную на показанье земле Русьстей, да не преступают честнаго креста, целовавше его; аще ли преступить кто, то и зде прииметъ казнь и на придущем [будущем] веце казнь вечную. Понеже велика есть сила крестная: крестом бо побежени бывають силы бесовьскыя, крест бо князем в бранех пособить, в бранех крестом согражаеми верный людье побежають супостаты противный…» Таким образом, в глазах киевского «людия» победа половцев над Изяславом была очевидным доказательством того, что последний больше неугоден Богу.

Получив на сходке у «двора Брячиславля» руководство к действию, толпа разделилась надвое. Одна половина, чтобы увеличить силы восставших, двинулась освобождать свою «братью», посаженную в погреб после недавнего мятежа. Другая, предводительствуемая семью десятками человек «чади»[104], устремилась прямиком на княжий двор, где томился в порубе Всеслав. Услышав шум, Изяслав, сидевший в сенях терема с дружиной, подошел к окну. Мятежники издали «начаша претися» с ним, требуя выпустить полоцкого князя. Один из княжих дружинников, «Тукы, брат Чудин», посоветовал Изяславу усилить охрану у поруба: «Видиши, княже, людье возвыли, пошли, ать Всеслава блюдуть». Однако совет запоздал. В это время на княжий двор ввалился второй отряд мятежников, усиленный освобожденными сидельцами из погреба. Численное превосходство бушевавшей толпы стало настолько подавляющим, а ее намерения так очевидны, что обеспокоенная дружина начала подговаривать Изяслава на крайнюю меру: «Пошли ко Всеславу, ать призвавше лестью ко оконцу, пронзуть и [его] мечем». Но Изяслав не захотел проливать кровь. Видя, что народ с криком двинулся к порубу, князь вместе с братом Всеволодом побежал со двора[105].

Киев и его окрестности в X–XIII вв. (по Л.А. Голубевой):

1 – курганные погребения с трупосожжением IX–X вв.; 2 – курганные погребения с трупосожжением в гр> вой могиле IX–X вв.; 3 – погребения в срубных гробницах IX–X вв.; 4 – погребения в грунтовых мог конца X – начала XI в.; 5 – церковные кладбища XI–XII вв.; 6 – братские могилы XIII в.

Бунтовщики с Подола оказались полными хозяевами княжьего двора и Горы. Топорами и мечами они «высекли» Всеслава из поруба и, поставив освобожденного узника «среди двора княжа», тут же совершили обряд «прославления» нового князя[106]. Сам же «двор княж» подвергся обыкновенному в таких случаях обряду разграбления: «бещисленое множьство злата и серебра» разошлось в этот день по шапкам и зарукавьям победителей. Изяслав в это время был уже далеко от Киева – его путь лежал в Польшу, к свойственнику, польскому князю Болеславу II, его двоюродному брату и племяннику жены Изяслава, Гертруды. Куда бежал Всеволод, летопись не сообщает, но можно думать, что он сначала укрылся в черниговских владениях Святослава, а после ухода половцев вернулся в Переяславль[107].

Тем временем половцы продолжали «воевать» днепровское левобережье. Не встречая организованного сопротивления, они широкой облавой опустошили Переяславское княжество и в конце октября уже орудовали возле Чернигова. Святослав не смог оставаться безучастным наблюдателем того, как разоряются его владения. Во главе трехтысячной рати[108] он выступил из города навстречу врагу. 1 ноября под Сновском (несколько севернее Чернигова) черниговцы обнаружили половецкое становище. Половцев было вчетверо больше; несмотря на это, Святослав стремительной конной атакой («удариша в коне») опрокинул их. Степняки были совершенно разбиты, множество их потонуло в реке Снови, а какой-то половецкий хан, имени которого летопись не сообщает, попал в плен. Эта блестящая победа русской рати – первая в истории русско-половецких войн – положила конец нашествию.

Семимесячное княжение Всеслава в Киеве было таким вопиющим нарушением династического порядка, что Повесть временных лет не удостоила его ни слова. Для характеристики этого периода некоторые исследователи привлекали краткое замечание «Слова о полку Игореве» о том, что «Всеслав князь людем судяше, князем грады рядяше». В этих словах пытались увидеть «отражение действительных фактов», какие-то «нововведения судебного порядка, которые были сделаны Всеславом во время его княжения в Киеве»[109]. Однако отыскивать в них конкретно-историческое содержание – вполне бесполезное занятие, так как перед нами всего лишь «этикетная» формула, означающая, что Всеслав принял великокняжескую власть во всей ее полноте, со всеми ее прерогативами. Это особенно хорошо видно на примере «рядов» Всеслава с князьями. При буквальном прочтении этого выражения следовало бы заключить, что Всеслав осуществил какие-то территориальные разделы между двумя оставшимися Ярославичами, выступив в роли верховного распорядителя Русской земли (тем, кто «рядит»), или, другими словами, добился от них признания своего статуса старшего князя. Но на самом деле из дальнейшего разворота событий мы видим совершенно другое, а именно что младшие братья Изяслава не поддержали Всеслава и, например, Святослав поспешил вырвать из-под его влияния Новгород, переведя туда из Тмуторокани своего сына Глеба[110] (княжить в Тмуторокань был послан другой Святославич – Роман). Всеволод последовал его примеру и утвердил за собой Владимир-Волынский, посадив там своего старшего сына Владимира Мономаха[111] (как пишет последний в своем «Поучении», вспоминая свои юношеские походы: «То идох Переяславлю отцю, а по велице дни из Переяславля же Володимерю [Волынскому]…»). Если младшие Ярославичи и не выступили немедленно против Всеслава, то лишь потому, что их волости были страшно разорены недавним нашествием половцев. В этих условиях они предпочли дожидаться возвращения старшего брата с польской подмогой.