– Моего отца убили не ляхи, а Пётр Арон, – вдруг промычал телёнок неизвестно откуда взявшимся басом, но затем продолжил своим привычным, более высоким голосом. – Я пошёл к ним в надежде восстановить справедливость, но ляхи мне не помогли. Я провёл у них довольно много времени. Даже успел жениться, родить сына и похоронить жену.

– И где же теперь сын? – спросил Влад, чтобы направить разговор, ставший неприятным, в другое русло.

– Пока живёт у моей матушки при монастыре, – отозвался друг.

– Ну, тогда с восстановлением справедливости надо поспешать, – заметил боярин Молдовен, до сих пор не сказавший гостю ни слова. – Ведь мальчонке недолго подрасти, и тогда в женском монастыре ему будет не место.

Влад беззвучно засмеялся.

– Я сам думаю об этом, – признался Штефан, тоже улыбнувшись, но тут же горестно вздохнул. – Одному изгнаннику тяжело, а вдвоём ещё тяжелее. А без денег мало от кого дождёшься помощи.

– Ты правильно делаешь, брат, что обращаешься ко мне, – подытожил румынский государь. – Вот что мне думается. Оставайся-ка здесь, у меня под крышей, сколько потребуется. Места во дворце много. К тому же удобнее будет обсудить, когда и как выступать в поход.

Влад сказал «обсудить», хотя на самом деле собирался решать всё сам. Штефан пытался давать советы, но друг неизменно отметал их.

– Когда мы пойдём в поход? Скоро? – спросил телёнок уже на следующий день после того, как переехал во дворец.

– Зимой воевать плохо, – ответил Влад. – Лучше подождём весны. Нагрянем в Молдавию в апреле.

– Почему не в марте? – удивился Штефан. – Март тоже довольно тёплый месяц.

– Нет, – усмехнулся румынский государь, – на март назначено у меня одно дельце, которое я не хотел бы отменять. К тому же оно наверняка поможет нам запутать наших молдавских супротивников.

– Как запутать? Скажи мне, – попросил Штефан, на что услышал:

– А оставил ли ты привычку откровенничать со всеми подряд, которую имел не так давно?

Через четыре месяца, в марте, Влад отправил в трансильванский город Надьшебен письмо. Государь пенял, что в Надьшебене дали приют одному из претендентов на румынский престол и плетут заговор, чтобы свергнуть в Румынии законную власть. Заодно Влад припоминал обиду, нанесённую ему соседями и друзьями надьшебенцев – жителями города Брашова. «Меня пытались захватить и убить», – утверждал румынский правитель. Обвинение было серьёзное. К тому же в письме говорилось, что жители Надьшебена тоже имели отношение к произошедшему. Ожидать ответа на подобное послание вряд ли следовало, поэтому через неделю после отправки письма Влад просто пошёл на обидчиков в поход.

– А после мы пойдём в Молдавию? – спросил Штефан, чей конь шагал по дороге справа от Владова коня.

– Сначала разделаемся с моими обидчиками, а там решим, – невозмутимо отвечал румынский государь, любуясь зазеленевшими полями вокруг, тёмным лесом, покрывавшим дальние холмы, и еле заметной в голубой дымке горной цепью, что выглядывала из-за холмов впереди, на самом горизонте, и почти сливалась с небом.

К каждым шагом эти горы становились всё ближе, а к началу третьего дня пути Влад и Штефан приблизились к ним вплотную. Войско вступило в ущелье и двинулось по узкой извилистой дороге, что вела вдоль реки. Справа с громким журчанием неслись воды, по-весеннему мутные. Слева возвышался крутой осыпающийся каменистый склон, густо поросший буковым лесом.

Стройные деревья тянулись к небесам, и Влад мечтательно глядел ввысь, вызывая изумление Штефана, который и сам был большой мечтатель.

– Ты совсем не думаешь о походе, – упрекал Штефан друга. – Ты сказал, что те люди из Надьшебена и Брашова обидели тебя, но совсем не кажешься обиженным.

– Я обижен, – спокойно возразил Влад, – но не даю обиде взять верх над разумом. Тебе следовало бы вести себя так же.

– Я бы и рад, – сказал Штефан, – но не могу. Тебе легко. Ты обижен из-за каких-то заговорщиков, которые никогда не смогут лишить тебя власти, хоть и пытаются.

– А ещё меня пытались убить.

– Всё равно это мало! Тебя лишь пытались лишить чего-то и не смогли, а меня лишили отца! Человек, который его убил, не обидел меня, а сделал гораздо хуже. Я даже не знаю, как назвать. Обида тут слишком мягкое слово. Это не сравнить с твоими делами в Надьшебене и Брашове.

Когда Влад услышал, как Штефан говорит о своём убитом родителе, то могло показаться, что румынский государь в глубине души всё-таки одобряет горячность друга и сам вот-вот утратит спокойствие, распалится гневом из-за подлого убийства и отдаст войску приказ ускоренным шагом идти в Молдавию. Однако чувства Влада не прорвались наружу.

– Значит, по-твоему, мне легко? – наконец, молвил князь. – Это тебе легко. Тебе пришлось ждать всего пять лет, чтобы покарать убийцу. Скоро справедливость восторжествует. А я ждал десять лет, чтобы отомстить за своего убитого отца. Это вдвое дольше твоего. И у меня не было рядом товарища, который твердил бы мне «не спеши», «прояви терпение», «успокойся». А ведь если бы я вёл себя так горячно, как ты сейчас, моя месть осталась бы неосуществлённой.

Через несколько дней, преодолев горы, войско вышло на равнину, окружённую возвышенностями со всех сторон. На этой равнине и стоял город Надьшебен. Местность принадлежала уже не к Румынии. Здесь начинались земли, именуемые Трансильванией, поэтому Штефан полагал, что теперь, на неприятельской территории, настроение друга изменится.

Но не тут-то было! Румынский государь продолжал любоваться природными красотами, равнодушно взглянул в сторону каменных бастионов Надьшебена, возвышавшихся над земляным валом, и лишь спросил у боярина Молдовена, рассылавшего везде конных разведчиков:

– Ну? Что горожане?

– Затворились в крепости, государь, как ты и ожидал, – ответил боярин.

– А может ли случиться, что из-за стен к нам выйдет рать и захочет сразиться с нами? – продолжал спрашивать Влад.

– Нет, государь, – последовал ответ Молдовена. – Горожане настолько удивлены твоим появлением, что боевого духа в них не найти. Они даже не уверены до конца, враг ли ты. Они надеются, что ты пришёл не к ним, а просто следуешь через их земли куда-то по своим делам.

– Надеются, что пришёл не к ним? – усмехнулся Влад. – Для чего же я тогда отправил в город письмо, где перечислял обиды, нанесённые мне? Пусть я прямо не грозил войной, но я намекнул. А если эти тугодумы не поняли намёка, придётся показать сейчас, что я пришёл именно к ним.

– А вдруг горожане, когда получили письмо, всё же подготовились? – встрял в разговор Штефан. – Вдруг наняли каких-нибудь воинов?

– Нет, – снова усмехнулся Влад. – Если бы они кого-то наняли, мы бы уже знали об этом. Не все в Надьшебене – мои враги. Есть и друзья.

Несмотря на обещание показать горожанам, что началась война, румынский государь даже не приблизился к Надьшебену, а повёл армию куда-то мимо – на восток по равнине, которая тянулась и тянулась вдаль. Единственное, что сделал Влад, это повелел конникам Молдовена сгонять к войску здешних овец, которых владельцы не смогли спрятать за стенами Надьшебена – уж слишком многочисленны были отары, а угнать скот подальше хозяева просто-напросто не успели.

– Вот ещё добыча! – докладывал князю Молдовен. Влад же одобрительно кивал и напоминал:

– Не забудьте подпалить стога. Зачем здешним жителям сено, если у них больше нет овец!

– Что мы делаем? – недоумённо спросил Штефан. – Я думал, мы пришли воевать.

– Да, – согласился друг и терпеливо объяснил, указывая на людей, поджигавших очередной стог. – Вот войско, явившееся на чужую землю. Вот дымы пожарищ. Чем тебе не война?

– А как же жители Надьшебена, которые тебя обидели?

– Да Бог с ними.

Штефан ничего не понял из этого объяснения, но сделался хмурым, потому что сознавал, что во всём войске Влада оказался единственным, кому не нравилось нынешнее положение дела. Остальные выглядели довольными, ведь сражений не случалось, а значит, не было крови и смерти. Была лишь удобная дорога, которая вела вперёд и вперёд, а по вечерам армия жарила баранину на кострах, ела мясо и славила своего государя-воеводу за сытный ужин.