— Шах и мат.

Пожилой человек в больничной пижаме откинулся на спинку стула. Сидящий напротив врач картинно взмахнул руками.

— Первый пациент, регулярно обыгрывающий меня в шахматы. Как психиатр, я знаю множество случаев, один фон Нэш чего стоит. Однако не перестаю вам удивляться.

Врач поступил на работу не столь давно.

— Знаете, быть может я бы уже настаивал на своей выписке. Но здесь мне действительно нравится.

Пациент умиротворённо улыбался. Вдали от всей суеты он чувствовал себя превосходно, и даже задумывался в своё время выйти из дорогостоящей клиники прямиком в не менее дорогостоящий дом престарелых, оставив свою квартиру милой девушке Софи, которую считал своим единственным другом в этом городе.

— В виду отсутствия негативной симптоматики я бы даже счёл вас здоровым. Знаете, есть множество бредовых идей, являющихся на данный момент социально приемлемыми. Люди верят в заговоры, в инопланетян... Почему бы вам не верить в вампиров?

— Увы, я не верю. Я видел. Кроме того, периодически сам мир меняется в моих глазах, то тускнея, то погружаясь в сепий, застывая в сероватой мгле.

В комнате раздался третий голос:

— Сожалею, но выписаться вам возможно всё-таки придётся. Что вы знаете об Иных?

***

Есть дома, которые кажутся неподвластными ходу времени, словно в них раз и навсегда остаётся один-единственный порядок вещей. Здесь нет места бесцельной муравьиной возне, бичующей нервы суматохе, вместо привычной всем большим городам раздробленности в труху время застывает здесь в смолянистой капле янтаря. Даже спустя год всё остаётся на своих местах, регулярно поливаемые соседкой цветы не вырастают ни на йоту, в массивных винтажных шкафах никогда не заведётся моль и даже обычно вездесущая пыль по непонятным причинам оседает лишь на новомодном SMART-телевизоре, мистическим образом минуя всё остальное. Зато для книг отведена обширная стена. При этом художественная литература, которую язык не повернётся назвать беллетристикой, составляет лишь малую толику домашней библиотеки, остальное же отведено под техническую литературу, философию, шахматные учебники и пособия по криминалистике. В комнате можно найти даже кресло-качалку. Сами стены словно бы тихонько нашёптывают: остановись, задумайся о смысле бытия, одно стремленье к мудрости есть мудрость.

Под стать жилищу выглядел и его хозяин Василий Пригоркин. Короткостриженные волосы, сплошь покрытые серебристым инием седины. Всегда начищенные ботинки и выглаженная одежда, идеальная осанка, всегда гладко выбритое лицо, неподвижное и спокойное, без малейшего намёка на дежурную фальшивую улыбку. Есть такая порода постсоветских мужчин, преисполненных особого благородства рухнувшей когда-то империи. Не вышкваленная выправка военного, не утончённость британского джентельмена и уж тем более не современная демонстрация маскулинности и высокого статуса, некая неявная, но чётко осязаемая мужественность. Словно бы человек всем своим естеством когда-то устремился к советским мозаикам, где величественные боги, титаны в серебристых скафандрах расщепляли атом, покоряли космические просторы, и вот-вот были готовы засеять марсианские поля отечественным картофелем. Однако в этом своём устремлении застрял где-то посередине, когда мир внезапно рухнул из-под ног, когда культурная, экономическая и информационная среда бесповоротно изменились. Даже если в молодости сам воспринимал подобные панно с иронией, Василий впитал их в себя, как песни Высоцкого или романы Стругацких. По-большому счёту именно так и выглядел подлинный советский типаж, ведь коммунальных алкоголиков в растянутых майках можно увидеть в любой точке земного шара, но такие люди как Вас воспитывались только на территории СССР. Подобных ему поныне можно встретить на месте университетского преподавателя, начальника цеха или старшего инженера, но здесь, в Амстердаме, да ещё и в роли частного детектива Пригоркин смотрелся несколько чужеродно.

Единственным островком кипящей, суетливой жизни в квартире была Софи, та самая соседка, которая поливала здесь цветы. Совсем ещё молодая рыжеволосая девушка когда-то относилась к Василию с некоей долей жалости и любопытства. С одной стороны, общаться с настоящим сыщиком было действительно интересно. С другой, по её мнению Василий — субпассионарий, который даже в современной России всё отчётливо смотрится чудаковатым анахронизмом. А в самом либеральном государстве Европы так и вовсе историческим атавизмом, про который можно снимать этнографическую передачу. Как и многие молодые люди, уже к четырнадцати годам она была способна на вполне взрослые рассуждения, но полагала, что лучше всех знает обо всём на свете. Однако за четыре года общения девушка прониклась сначала уважением, а позже и вовсе стала испытывать куда как более тёплые чувства. Пригоркин всё это, конечно, видел, однако всерьёз не воспринимал.

В прочем, на сей раз случай был абсолютно особый. Во-первых, Василий совсем недавно вышел из платной психиатрической лечебницы, до этого момента проведя там около года. Во-вторых, вместо интересных подробностей очередного дела детектив рассказывал о вещах, за которые мог запросто угодить туда обратно. Девушка, тем не менее, ему верила.

— Кто не мечтает получить вечную жизнь, свободу от всех болезней, решение любых мелких человеческих проблем? Да к тому же ещё и возможность колдовать! Да такое только в книжках возможно. Вас, ты что, действительно ещё о чём-то размышляешь? Да любой современный человек душу дьяволу отдаст за подобное предложение, лишь бы подальше сбежать от реальности.

— Я не любой. И от реальности не бегу, и в дьявола тоже не верю. И колдовать — в моём случае тоже громко сказано. Седьмой уровень — максимум пара фокусов. К тому же, я уже прошёл процесс инициации и получу все преимущества жизни Иного в любом случае. Вопрос только в сотрудничестве с Дозором.

— Зануда. Есть у тебя один поразительный талант. Любую тему превратить в унылое, — тут девушка скривилась и показала кончик языка, — Возможно, тебе предстоит самое увлекательное дело в твоей жизни. И ты так просто от него откажешься? А как же люди, Вас? Как же предыдущий аналитик? Он ведь в руках этих упырей. Возможно, до сих пор жив. Двадцать четыре жертвы. Их будет больше, если ты не вмешаешься. Ты что, вот так просто отвернёшься?

Василий немного помедлил, затянулся электронной сигаретой, задумчиво вгляделся в облако пара при выдохе.

— Что-то здесь нечисто. За тридцать лет ни единого происшествия, и тут сразу столько смертей. При этом преступник даже не пытается скрыть следы своей деятельности. Пожалуй, я возьмусь за это дело. Но — как человек. Вовсе не как Иной, нет. Все эти Дозоры мне глубоко до лампочки.

Софи лишь с пониманием кивнула.

***

Лёгкий летний туман окутывал грязные каналы. Излишне суетливый город порой душил, но Василию нравилась его симметричность, нравилось величественное дыхание древности. Согласно выданному клочку бумаги офис Ночного Дозора располагался на Спаю-страт, где симметричность была несколько нарушена в буквальном смысле кривыми домами.