– Малышка хотела сцену и софиты – вуаля! В самом лучшем виде для дочери господина Нармузинова.

Они расхохотались, а я попятилась к стене, но меня снова вытолкали на середину помещения.

– Маленькое представление для папочки. Ты ведь споешь нам, девочка? Мы слышали, ты красиво поешь.

– Пусть лучше станцует. Стриптиз.

Они опять заржали, а я старалась успокоиться, не паниковать и не смотреть на прожекторы, а пытаться увидеть тех, кто меня окружал, чтобы запомнить их лица и узнать потом, когда отец найдет их всех и сдерет кожу живьем. Я должна действовать, как он меня учил, так, как всегда действовал он сам. Врагов надо смутить. Заставить сомневаться. Испугать. И я пыталась – лестью, угрозами, ложью и мольбами, но просчиталась – каждое мое слово вызывало у них приступ смеха и новые унизительные комментарии. От этого становилось еще страшнее. Я не представляла, что они собрались со мной делать и зачем тянут время, а потом увидела, как в руках одного из них маленьким красным огоньком поблескивает видеокамера. Ублюдки меня снимали.

Я резко поворачивала голову из стороны в сторону, пытаясь предугадать их действия, а они толкали меня от одного к другому, как мячик, наступали, загоняя в центр помещения. Вертели вокруг своей оси, дергали за волосы, щипали за щеки и бедра, причмокивая и отпуская пошлые шуточки. Я чувствовала себя игрушкой в их руках. Маленькой, жалкой и беспомощной. Четверо мужчин, против которых я бессильна, и могу только молиться, чтобы какое-то чудо спасло меня от них.

Глаза ублюдков горели похотью, и мне становилось жутко от одной мысли, что они могут со мной сделать. Зачем им это? Ведь я никому не сделала ничего плохого, и они не могут ненавидеть меня лично. Но что-то мне подсказывало, что я тут и ни при чем. Все это устроено для моего отца. Это он им чем-то насолил. А в том, что Ахмед мог, я даже не сомневалась. У меня не было ни одной иллюзии насчет своего отца. Я знала, кто он и на что способен. Он мне это наглядно показал.

Из-за яркого света начало тошнить, выбивая меня из реальности и вызывая чувство невероятной паники. Я по-прежнему плохо их видела, и глаза ужасно слезились, все расплывалось, тушь щипала и текла по щекам.

– Раздевайте сучку. Артист, снимем маленькое видеосообщение для ее папаши, а потом поиграемся.

Еще никогда в своей жизни я не видела такого жуткого наслаждения чьей-то болью и страхом на лицах других людей. Но когда они все плотно обступили меня, лезли мне в лицо своими рожами, я поняла, что значит настоящая жестокость.

Меня никто и ничто не спасет. Я – их жертва, и мне не будет пощады. Им не просто наплевать, кто я такая, а именно мое происхождение и есть самая главная причина, почему со мной так обращаются. Меня пытаются сломать. Скорее всего это месть моему отцу, и сейчас они намеренно будут унижать, чтобы показать ему это видео. Но ублюдки не дождутся от меня покорности и мольбы. Я упрямо сжалась всем телом и яростно дергалась, не давая себя трогать. Мне развязали руки и пытались стянуть через голову платье.

– Красотка. Просто красотка. Расслабься, девочка, тебе понравится. Артист так все снимет, что америкосы обзавидуются.

– Ты хотел сказать немцы?!

Снова издевательский смех, и я чувствую, как по телу шарят их руки, дергают змейку на платье, задирают подол мне на талию.

– Граф приказал только снимать и не трогать. – Сказал кто-то из них.

– Да откуда он узнает? Немного ощиплем курочку. Смотри какая экзотическая куколка. Блондиночка сочная, кругленькая, не худющая. Какая попка, а сиськи. Ничего себе!

– Граф не любит, когда нарушают его приказы.

– Мы не сильно, только слегка войдем и сразу выйдем, – он подмигнул мне, а меня затошнило от ужаса и отвращения. – Может, ей понравится. Ты уже пробовала со взрослыми дядями, малышка? Или только с мальчиками.

– Она скорее всего ни с кем не пробовала, папочка не дал бы испортить.

– А мы не испортим, мы немножко потрахаемся и отпустим.

– Уймись, Стриж. Графу это может сильно не понравиться.

– Думаешь, он приедет сюда лично? У него в городе дел полно. Давай, снимай с нее тряпки, я посмотреть хочу, что она там прячет под своим платьем.

Но я не сдалась так быстро, яростно сопротивлялась, насколько позволяло мое состояние и неравные силы. Они совершили ошибку, когда освободили мне руки.

Я драла их ногтями, кусала. Но не давала себя раздеть. Твари. Я никогда не позволю, ни на секунду не перестану сопротивляться. Но им все же удалось опрокинуть меня на каменный пол, скрутить снова руки за спиной, связать веревкой. Они держали меня втроем, сев мне на спину, задрав мою голову за волосы и пытаясь снова заклеить мне рот скотчем.

– Ты посмотри, какая тварь строптивая. Вот сука, она меня оцарапала и укусила.

– И меня. Надеюсь, Ахмедово отродье не ядовитое?

– А хрен ее знает, такая же дрянь, как ее папаша-ублюдок. Дал бы Граф волю, я б ему такое видео снял, что он бы от ужаса начал ссать под себя. Ненавижу мразь. Он брата моего, сука, убил.

– Ахмед много кого убил, тварь. У нас у всех с ним свои счеты. Я б тоже суку эту лично убивал, и очень долго. Я б ее папаше по частям выслал.

– Ну может, и снимем как-нибудь снафф, когда Граф разрешит. Он же ее не в гости сюда привез. Хватит играться. Давайте раздевайте суку! Нам через час отправить надо. А еще монтаж, все дела.

Стриж перевернул меня на спину и, достав нож, разрезал на мне платье по бокам, раздался треск материи, когда он содрал его с моего тела. Я извивалась, пытаясь вырываться, но двое других держали меня слишком крепко. Один за волосы, а другой за плечи придавил к полу. На глаза от ужаса навернулись слезы. Стриж крутил ножом у моего лица, и я видела в лезвии свое собственное отражение с расширенными глазами и бледными губами.

– Страшно? Да-а-а-а, очень-очень страшно. Покричи, позови папочку. Развлеки нас. Это сродни оргазму, слышать, как орет дочь Азиата.

Но я не кричала, тяжело дыша, смотрела на ублюдка, запоминая каждую черту лица. Молодой, борзый моральный урод. Лицо квадратное, как и вся его фигура. В глазах пусто. Ничего кроме похоти и наслаждения моим страхом. На виске родимое пятно. Оно врежется мне в память, и когда-нибудь я срежу его так, как он срезал с меня одежду.

– Когда отец найдет тебя – я лично оторву твои яйца и скормлю своим псам. – прошипела я.

Стриж расхохотался.

– Когда твой отец найдет тебя, твое тело обглодают черви, малышка. Отсюда обратно не возвращаются. Поэтому заткнись и не приближай день своей смерти. Мы же можем и разозлиться. Что нам мешает убить тебя прямо сейчас?!

Стриж срезал с меня лифчик с трусиками, он демонстративно поднес их к камере и повертел на кончике ножа, словно показывая невидимому зрителю. Паника достигла своего пика, я задыхалась судорожно, дергая головой, пытаясь освободиться из захвата жестоких пальцев, впивающихся мне в волосы.

– Поднимите её и покрутите, покажите папе во всей красе. Какое сокровище вырастил. М-м-м-м… девочка-конфетка. Кому-то достанется сочный приз.

– Мне-е-е-е, – прошептал Стриж и лизнул мою щеку, и вот тогда я закричала, а они снова расхохотались. Когда меня толкнули к Стрижу, и он схватил меня за грудь, я изловчилась и укусила его за руку.

– Ах ты ж тварь.

Он замахнулся, но второй перехватил его запястье.

– Не бить, – зашипел прямо в лицо, – пока Граф не приказал иначе.

– Снимай её, Артист. Во всей красе. Ставь на четвереньки. Я люблю сзади.

Я дрожала и пыталась отвернуться от камеры, которую теперь тыкали мне в лицо. Закрыла глаза и думала о том, что когда отец найдет меня, я лично убью каждого из них. Я их всех расчленю на мелкие кусочки. Они сдохнут как собаки вместе с их Графом, который приказал меня похитить. Я тогда еще не понимала, что это лишь начало ада. Я думала, это самое страшное, что может со мной произойти.

Я сильно заблуждалась. Самое страшное еще даже не маячило на горизонте. Со мной лишь немного поиграли, устроили представление для отца.