Изумился Диафеб, услышав от Принцессы слова, полные такой сильной любви, и сказал:

Клянусь Богом, ваше высочество, я чувствую, что неспособен отблагодарить вас за те почести и благодеяния, которые оказываете вы, сеньора, Тиранту, хотя его заслуги велики и он достоин еще большего благодаря своим доблестям. Однако все, что вы сделали для него, тем ценнее, что вы говорили о нем с такой любовью и так милостиво. Ведь недаром гласит пословица: «Дает не тот, кто имеет, а тот, кому привычно давать». Милости же, как я вижу, таковы, каковы те, кто их оказывает. И блажен будет тот, кто окажется рядом с вашим высочеством. А посему я прошу вас еще об одной милости: позвольте мне поцеловать ваши руки и стопы от имени сего славного рыцаря — мы ведь с ним в родстве.

Тут Эстефания, не в силах более сдерживаться из-за страстной любви к Диафебу, сказала:

Если бы не боялась я позора, то отправилась бы вместе с Диафебом! Но страх мой происходит оттого, что не хватает мне любезности: ведь, если бы я отбыла с позволения вашего высочества, никто из людей достойных не счел бы это бесчестьем. Однако то, что вы, сеньора, сделали для вашего несравненного господина, славного Тиранта, возбудило во мне настоящую зависть, и в подражание вам, превосходная сеньора, я должна подарить присутствующему здесь Диафебу все, чем располагаю.

И Эстефания поднялась со своего места и пошла к себе в комнату. Там написала она некую бумагу, спрятала ее на груди и вернулась в покои Принцессы. Пока ее не было, Диафеб изо всех сил умолял Кармезину позволить поцеловать ее. Она же никак не соглашалась и не разрешала. Тогда Диафеб сказал:

Сеньора, так как наши желания расходятся, то, следовательно, не совпадают и наши дела. Потому-то и говорят, что никогда не поссорятся двое, если хоть один этого не хочет. Но с нами это может случиться по вине вашего высочества, коли не станете вы говорить иначе. До сих пор я был вашим преданным слугой, ибо купи вы меня как раба, и тогда не могли бы повелевать мной более, чем сейчас, когда слушался я вас с закрытыми глазами. И будь у меня не одна жизнь, а сто, я бы все их употребил на то, чтобы служить вам, несмотря на любые опасности. Но вы при этом не хотите позволить мне невинную вольность! Так ищите себе отныне другого брата и слугу, дабы угождал он вам себе в убыток! И не надейтесь теперь, ваше высочество, что я передам что-либо Тиранту от вашего имени или что отвезу ему деньги. А едва лишь доберусь я до лагеря, как распрощаюсь с ним и вернусь в свои земли. Но вы еще пожалеете однажды, что меня нет с вами.

Когда заканчивал так говорить Диафеб, вошел в комнату Император и спросил, почему он не собирается в дорогу, ведь не далее как завтра должны они отправляться в лагерь Тиранта.

Сеньор, — ответил Диафеб, — я только что был у себя, и мы все готовы ехать.

Император повел его за собой из комнаты и пошел прогуляться с ним и с главным

коннетаблем по дворцу, напоминая им, что они должны сделать.

Ах я несчастная! — воскликнула Принцесса. — До чего же разгневался Диафеб! Боюсь, что он больше не захочет ничего делать для меня. Не повезло мне, что все эти французы такие обидчивые. Хоть ты, Эстефания, ради любви ко мне попроси его так не сердиться.

Уж я непременно это сделаю, — пообещала Эстефания.

Тогда заговорила Услада-Моей-Жизни и сказала так:

До чего же вы, сеньора, чудная! Не можете сохранить дружбу рыцарей в пору войны — как раз тогда, когда она так нужна. Рыцари эти рискуют достоянием и жизнью, защищая ваше высочество и всю империю, а вы расквохтались из-за какого-то поцелуя! Ну что в нем страшного? Там, во Франции, для них поцеловать — это не больше, чем подать даме руку. И если Диафеб захотел вас поцеловать и если бы даже его руки очутились у вас под юбкой, то вам следовало бы пойти на это, ибо времена теперь очень суровые. Вот как наступят мир да покой, тогда воспитывайте из грешника праведника. А нынче вы ошибаетесь, добрейшая сеньора! В мирное время пушки не нужны, да на войне-то без них не обойтись.

Эстефании при этом не было, но Принцесса пошла к ней в комнату и стала горячо просить ее вернуть Диафеба:

А не то, боюсь я, покинет он нас, как и обещал. А коли так случится, неудивительно, если и Тирант, из любви к нему, отправится вместе с ним. А если даже сей доблестный рыцарь из-за любви ко мне и не уйдет отсюда, многие другие так сделают. И мы, думая, что победим, потерпим поражение.

Вот теперь ваши намерения похвальны, сеньора, — сказала Услада-Моей-Жизни. — Но только не посылайте никого за Диафебом, а идите к нему сами, но будто бы проведать Императора. Скажите Диафебу о том, что вы передумали, и гнев его сразу пройдет.

Принцесса быстро отправилась к отцу и застала его беседующим с Диафебом. Когда они закончили разговор, Принцесса взяла Диафеба за руку и принялась умолять его не сердиться. Тот отвечал:

Сеньора! Преисполненный доброй воли, я все перепробовал, чтобы уговорить ваше высочество. Я полагал, что вы, учитывая пока неведомые, но, возможно, грозящие нам опасности, согласитесь уступить мне; а подобное согласие даже еще дороже и приятнее, чем исполнение обещания. Однако с вашим высочеством случилось то же, что со святым Петром^[387], который, убоявшись смерти, бежал из Рима, но, после того как явился ему Христос, понял свою ошибку и вернулся обратно, побуждаемый волей Всевышнего. Я же либо получу поцелуй, либо распрощаюсь с вами. И уж если обрету я желаемое, то тогда можете судить, справедливо я поступил или нет.

Если бы стыд за дурные поступки оборачивался честью, — отвечала Принцесса, — тогда я, позволяя то, чего добиваются многие, стала бы самой счастливой девицей на свете. Однако если бы честь заставляла стыдиться, то вам (хотя вы и не захотели дождаться того, кто взял в плен мою душу) не стоило бы испытывать стыд за слова «поцелуй, уступите мне поцелуй», которые так вашей чести пристали.

Когда Принцесса произнесла последние слова, Диафеб опустился на колени и поцеловал ей руку. Потом он подошел к Эстефании и трижды поцеловал ее в губы — в честь Святой Троицы. После чего Эстефания сказала:

Поскольку после стольких стараний ваших и по приказу моей госпожи я вас поцеловала, я желаю, чтобы вы, по моему желанию, овладели мной, но лишь выше пояса.

Тут Диафеб проявил расторопность: не медля положил он руки ей на груди и, лаская их и все, что только мог, обнаружил сложенный лист бумаги. Решив, что это послание от кого-то еще, влюбленного в Эстефанию, он оторопел.

Прочтите то, что здесь написано, — сказала Эстефания,— но не изумляйтесь и не расстраивайтесь, ибо люди посвященные знают, что оно написано из лучших побуждений, хотя вы и подозреваете меня в другом.

Прелестная Принцесса взяла из рук Диафеба бумагу и прочитала ее. А была она следующего содержания.

Глава 147

Брачное обязательство, данное Диафебу Эстефанией Македонской. ^[388]

«Каждодневный наш опыт и славные дела прошлого показывают нам, насколько мудро обустроено все природой. Получив право свободно распоряжаться собой и обладая таким достоинством, какое пристало лишь благородным девицам, я, Эстефания Македонская, дочь именитого принца Роберта, герцога Македонского, сообщаю всем, что по доброй воле и по собственному моему разумению, без какого бы то ни было насилия и принуждения, обращаясь мыслями к Господу и поклявшись на Евангелии, обещаю вам, ДиафебМунтальский, нижеследующим свидетельством сделать вас своим мужем и господином и отдать вам добровольно свое тело безо всякого обмана и хитрости; в приданое обещаю принести вам вышеупомянутое герцогство Македонское со всеми присущими ему привилегиями, а сверх того - сто десять тысяч венецианских дукатов ^[389], три тысячи марок серебра, а также драгоценности и платья, сеньором Императором и его святейшим советом в восемьдесят три тысячи дукатов оцененные; и сверх всего этого приношу вам себя саму, а я стою еще дороже.