Разъездная деятельность журналиста началась в декабре 1988 года в страдающей от сильнейшего стихийного бедствия Армении. Андрей — в эпицентре землетрясения, городе Спитаке. И здесь он не только журналист — он активно участвует в спасательных операциях и работах по ликвидации последствий страшной трагедии армянского народа. «За период нахождения в г. Спитак Андрей Анатольевич Островский проявил чувство высокого гражданского долга и интернационализма, работал, не считаясь со временем и трудностями…», сказано в документе, выданном журналисту во время его двухмесячной командировки.

Не успели затихнуть в душе и сердце журналиста волнения за беды армянского народа, как возникла другая томящая боль — Южная Осетия. Андрей едет в Цхинвал. Сохранилась исписанная убористым почерком тетрадь записей Андрея Островского о пребывании в Южной Осетии, где ярко прослеживается человеческая боль за чужое горе и стойкая гражданская позиция в оценке событий. Вот некоторые из них:

«30.09. г. Цхинвал (0.30). Гостиница «Алан». Третий день в городе, впечатление очень тяжелое… Город побит во время боев мая–июля сильно, хотя все же меньше, чем я ожидал… Вопреки всему я надеюсь, что мой народ, народ России, однажды поймет, что он по-прежнему остается в ответе за другие народы, связанные с ним единством общей судьбы и общей надежды на лучшее будущее. Быть может, тогда исхлестанный пулями Цхинвал сможет простить нас Простить, поняв, что нас, русских и осетин, разделила не ненависть, не смертная тень, не непонимание, а всего лишь временное и далеко незначительное чувство отстраненности…».

Следующая запись датируется десятью месяцами позже: «И вот снова дорога приводит меня в этот город, как десять месяцев назад. Опять Цхинвал, опять холодный, продуваемый всеми ветрами номер гостиницы «Алан», опять звуки выстрелов вдали, рвущие ночную тишину. Вроде бы все как прежде, но нет. Теперь это уже не та дорога и не тот город. Даже выстрелы — и то не те, они гремят по иной причине. Все почти то же, ежедневное и привычное, но все изменилось: и время, и обстоятельства. И люди тоже…».

Важной и, к глубокому сожалению, последней в жизни Андрея Островского стала его «командировка» в Абхазию.

Коллега Андрея, московская журналистка Татьяна Шутова вспоминает: «Андрей Островский, корреспондент нижегородской молодежки «Ленинская смена». Наши пути с ним не раз пересекались в Южной Осетии, и вот встретиться довелось в Гудауте в пресс-центре, откуда Андрей диктовал по телефону в Москву свой очередной репортаж. Так и познакомились, наконец, хотя по рассказам знали друг друга. Нас уж не так много, «горячеточечников» Мы обмениваемся впечатлениями. Я говорила об отряде Шамиля, а Андрей дав–но прибился к другому отряду добровольцев под командованием Ибрагима Вот наша журналистская «разборка» — чей отряд боевитей. Андрей спешил в Пицунду, на базу отряда… Прощаясь, условились встретиться в Москве в нашей цхинвальской компании.»

«Командировка» Андрея в Абхазии была резко не похожа на предыдущие. Здесь он увидел войну во всей ее мерзкой жестокости, но и в ярких примерах героизма и мужества со стороны освободителей.

Андрей Островский лично принимал участие в боевых операциях. Первой стала Шромская в ноябре 1992 года. Этому событию посвящена яркая статья Андрея, предельно справедливая по содержанию и эмоционально–возвышенная по форме — «Только один день, только один бой…» В ней, в частности, говорилось:»… Голова абхазской колонны, попав под плотный обстрел с двух сторон, распалась на мелкие группы. С третьей стороны вверх под крутым углом вставали покрытые зарослями склоны с отметкой 752 по карте. Прятаться от обстрела было почти негде. Снайперы сбивали ветки над головами, пули свистели в считанных сантиметрах от людей. Почти сразу же появились первые раненые...».

Эта операция была неудачной. Потери с обеих сторон, нашей и вражеской, оказались значительными, но грузинские оккупанты все же пострадали впятеро больше. Андрей в своей статье подвел и аналитический итог всего, что увидел и испытал. В частности, он пишет следующее: «… Остается только один вопрос, ответ на который я, как и многие из тех, кто был в этот день там, на етой проклятой, насквозь простреливаемой дороге у Шромы или сидел в грузинском окопе, очень хотел бы получить, но такого ответа нет, и не предвидится. Вопрос этот краток и прост Он исчерпывается одним единственным словом зачем? Зачем они гибли — сто с грузинской стороны, двадцать — с абхазской?» Истинно глубокое замечание, над которым стоило бы серьезно поразмыслить как военным всех рангов, так и политикам.

В статьях Андрея Островского, посвященных грузи но–абхазской войне, прослеживается почерк военного репортера. По существу своей гражданской позиции Островский в своих публикациях выступает как искренний борец за мир и справедливость, гневно протестует против всякого рода угнетения и принижения одного народа другим и категорически отрицает решение вопросов и конфликтов при помощи силы, да притом военной. Он писал:

«Командировка» Андрея в Абхазии не ограничилась лишь Гудаутой и Гумистинским фронтом; он стремился Постоянно быть там, где тяжелее, где наиболее опасно и много риска. И вот Андрей — в гуще военных событий на Восточном фронте. Знал ли ты, Андрей, на что шел?. Татьяна Шутова писала: «Вскоре он отправился в осаж–денный шахтерский город Ткуарчал — последний этап своей командировки Долго не хотелось верить в то, что Андрей погиб. В своем последнем письме из Абхазии он называл таких, какой, «мостом над пропастью», а значит, связующим звеном между людьми и народами некогда единой и могучей страны..»

Стихи Андрея Островского эмоционально приподняты, заражают страстью борьбы за правое дело. Вот одно из последних (к глубочайшему сожалению!) стихотворений, написанное им перед боевой последней операцией в селе Мыркула Очамчырского района: