- Я отойду на несколько минут, - бросил он шоферу и поспешил назад по липовой аллее к дому.

Елена сидела на своем месте около бассейна. Горничная чуть поодаль усердно вязала.

Картина дома-замка, отраженного в спокойной воде, и красавицы в белом одеянии, застывшей в кресле в позе печального раздумья, буквально приковала Аджиева к месту. Он был неравнодушен к красоте, а вид, открывшийся перед ним, был изысканно красив и по колориту, и по изяществу линий. Артур Нерсесович, скрытый за деревом, почему-то испугался сделать те несколько шагов, которые отделяли его от жены.

Но она почувствовала постороннее присутствие, подняла опущенную голову, поправила убранные в высокую прическу волосы и взглянула в ту сторону, где стоял муж. Ее голубые глаза были полны недоумения, и Артур Нерсесович, смутившись, вышел на покрытую разноцветными плитами дорожку, ведущую к бассейну.

- Разве ты не уехал? Ты что-то забыл? - Ее мелодичный голос заставил его приблизиться смелее. Он сделал знак горничной отойти, а сам не сводил взора с жены.

Она смотрела на него спокойно и даже приветливо. Или это только так казалось ему?

- Елена, - хрипло сказал Артур Нерсесович, - я негодяй, я страшно виноват перед тобой. Мне стало ясно, что, если ты не простишь меня, все теряет всякий смысл: моя работа, будущий ребенок, если хочешь, даже моя жизнь.

Он задыхался, пот выступил на его загорелом лбу, он полез за платком, уронил его, но вместо того, чтобы поднять, неожиданно даже для самого себя упал перед женщиной на колени прямо на покрытые тонким слоем песка плиты.

Сначала в ее глазах промелькнул испуг, а потом в них появилось что-то жалобное, а может, и жалкое.

- Арт... - прошептала она имя, каким целую вечность не называла его. Ее рука коснулась его жестких волос, он поймал ее в свои ладони и поцеловал. - Встань, - тихо сказала Елена. - Пожалуйста... И, если сможешь, прости и меня... Я рожу ребенка, а там как Бог даст...

Артур Нерсесович поднялся и, не говоря больше ни слова, стремительно повернувшись, побрел, не разбирая дороги, обратно к воротам.

Елена следила за ним, пока его фигура не скрылась в зарослях буйно цветущих диких роз.

Тихо подошла горничная и, боясь взглянуть на хозяйку, присела на свой стул, вновь принимаясь за вязанье.

Несколько минут Елена пребывала в глубокой задумчивости, а потом протянула руку к мобильному телефону, лежащему поодаль на столике.

- Мне нужно позвонить, - просительным тоном сказала она, обращаясь к прислуге.

- Господи, хозяйка... - Горничная вся вспыхнула. - Да ведь я разве могу... Вы в полном праве... Почему вы решили спрашивать у меня?

Но Елена как будто бы уже забыла о ней. Лицо ее выражало лихорадочную работу мысли. Она набрала номер и принялась ждать. Никто не подходил. Она опять набрала. Наконец отозвался глухой мужской голос, и ей показалось, что это совсем другой человек. Но она все равно выговорила, запинаясь, то, что хотела и должна была сказать.

- Это Елена Сергеевна Аджиева. Да. Я передумала, слышите? Я передумала. У меня не может быть никаких общих дел с вами.

Там молчали, долго молчали, а потом раздался смешок, слово "поздно" и длинное ругательство, которое она уже почти не слышала, потому что потеряла сознание.

"Мерседес" Артура Нерсесовича и два джипа с охраной - спереди и сзади, миновав дачный поселок, выехали на тихую лесную дорогу, которая через два километра выводила их на шоссе.

Аджиев, как всегда, сидел на заднем сиденье, поглаживая постоянного спутника всех своих поездок, пятнистого бультерьера Пегги. Еще не пережив шок после разговора с женой, Артур Нерсесович ласково заглядывал в круглые свинячьи глазки собаки и бормотал бессмысленные нежные слова: "умница, красавец мой, толстячок, зубастенький".

Водитель, он же ухаживавший и занимавшийся Пегги, заметив, что хозяин пребывает в хорошем настроении, сказал:

- Вчера такие барьеры на тренировке брал, что в пору олимпийской медалью награждать.

- Все равно ты раскормил его. Юрка, - добродушно пожурил его хозяин. - Смотри: что боров... Так нельзя.

- Да уж, на аппетит он не жалуется, - хмыкнул тот.

- На выставку в этом году его повезешь, держи в форме.

Аджиев достал сигареты, закурил, открыл окно. Запах горячей смолы и хвои ворвался в салон.

- Какая жара... - прошептал Артур Нерсесович. Но говорить ему хотелось совсем о другом. Он понимал, что в его жизнь опять вмешалась своевольная сила, которая зовется любовью. И потом, у него было время понять и то, что во всех последних, постыдных для него, эпизодах с Еленой была затронута основа основ человеческого существования. Речь шла о самом простом и самом важном - о человеческой свободе. О самой простой и самой важной проблеме: как далеко может распространяться власть одного человека над жизнью другого и насколько этот другой может позволить первому собой распоряжаться.

"Я перегнул палку, - думал он. - Я давно дал почувствовать ей, что она - в клетке, пусть и золотой. И вот результат... Все надо начинать заново..."

Впереди среди деревьев мелькнул просвет. Их кортеж приближался к шоссе. Передняя машина слегка замедлила ход на повороте. "Мерседес" Аджиева тоже. Вот первый джип уже выехал на магистраль.

Сначала Артур Нерсесович не сообразил, что произошло. Он услышал оглушительный грохот над головой и почувствовал, что его жесткие волосы, как притянутые магнитом, поднялись кверху. А затем неподалеку в лесу раздался мощный взрыв. Машина дернулась так, словно наткнулась на препятствие на скорости под 100 км в час: ее занесло набок, мотор взревел, запахло гарью и дымом. Град мельчайших стекол осыпал все в салоне сверкающей седой пылью. Аджиева отбросило на обитую кожей дверцу, и он больно ударился головой о переплет окна. Собака свалилась с сиденья и барахталась на полу, устрашающе рыча. Осколки впились ей в брюхо и лапы. Водитель, вцепившись в руль, почти съехал вниз.

"Не тормози", - хотел крикнуть Артур Нерсесович, но почувствовал, что язык не подчиняется ему, а глаза затягиваются какой-то мутью. По лицу пробежало дуновение ветра, и тут он увидал над головой небо... Крышу автомобиля снесло начисто.

Водитель, по щекам которого стекали тонкие струйки крови, видимо, инстинктивно нажал на газ. Разбитый "мерседес" лишь на несколько секунд замер в кювете. Взревел мотор, машина выправила курс и рванулась вперед на шоссе. Скорость спасла и водителя и Артура Нерсесовича, потому что несколько автоматных очередей, выпущенных по ним, уже не достали их.

Оба джипа охраны тут же взяли в кольцо опушку леса на перекрестке дорог, откуда велся огонь. Люди из первого джипа, пригнувшись, перебежками, уже заходили в тыл стрелявшим, а из второго звучала ответная автоматная стрельба.

Кто-то бросил гранату, за деревьями раздался взрыв, потом другой. Ехавшие по магистрали машины быстро поворачивали назад, не доезжая до места разгоревшегося боя.

Михась, сидевший в первом джипе, ползком приблизился к поляне, где, как предполагалось, укрылись нападавшие.

Он увидел горящую машину и два окровавленных тела подле нее.

- Живьем, взять остальных живьем, - крикнул он приблизившимся товарищам и тут же получил пулю в голову из кустов напротив.

Все залегли снова. Горящая машина внезапно взорвалась. Сквозь языки пламени мелькнул скорчившийся огрызок обуглившегося человека.

Разделившись на пары, преследователи из двух джипов рассеялись по лесу. Несколько раз раздался харкающий треск автомата. Потом все стихло.

На обочине шоссе, метрах в двухстах от места нападения, стоял развороченный "мерседес". Артур Нерсесович, бледный, с запавшими глазами, сделал попытку открыть дверцу, потом перевел взгляд на водителя, уткнувшегося лицом в руль.

- Юрка, - с трудом произнес Аджиев, - ты жив? - Шофер не откликнулся, тогда Артур Нерсесович протянул руку и положил ее ему на плечо, потеребил: - Юрка...

Тот приподнял голову и повернул залитое кровью лицо к Аджиеву.