- Светлана, ты лгала мне? - Это последний крик о помощи.
- Глупый, - вздыхает она, неожиданно меняясь в лице. По нему разливается алый румянец, и в глазах он видит манящую ласку. - Иди ко мне. Я так соскучилась... И поэтому злая, злая и ревнивая... Мне показалось, я не первая уже здесь... Прости...
И Федор тянется к ней, обвивает руками и утыкается лицом в пахнущие солнцем и речной водой волосы.
Елена сидит в саду около бассейна. Жарко. Но ее знобит, и даже теплая накидка из ламы не защищает ее ставшее вдруг таким хрупким тело от холода, который источает каждая ее клетка.
Вчера был званый ужин. С ней рядом сидел этот остроумный, совершенно не похожий на чиновника министр. Всем было весело и приятно. А она внезапно почувствовала тошноту, столь сильную, что ей пришлось тихо выйти из-за стола. Она шла по ковру, дрожа, склонив голову, чувствуя, как бриллиантовые серьги холодят ей щеки. Самое жаркое солнце не смогло бы растопить холод этих серег, этих щек.
Ее мутило, она бросилась в туалетную комнату, словно пытаясь изрыгнуть из себя, из своего чрева эту чуждую ей жизнь.
Она не сомневалась, что беременна от Артура Нерсесовича. Срок был очень мал, к тому же, встречаясь с Ефремом, она постоянно пила таблетки, а муж пришел к ней неожиданно. Плод насилия носила она в себе. Это был нежеланный плод, его надо было немедленно вытравить, но с тех пор, как она от ужаса, что он причинит ей страшную боль, проговорилась ему о беременности, за ней следили так, что не было минуты, когда бы она осталась одна.
Телефонный звонок пробуждает ее. Ей давно никто не звонил. Даже кажется, что телефон умер вместе с ней.
Она берет телефон с тумбочки и прижимает к уху. Голос, который она уже забыла, заставляет сильнее биться сердце.
- Елена Сергеевна, здравствуйте. Вы помните меня?
- Да, - шепотом откликается женщина.
- Так остается ли в силе наше соглашение? Я наконец собираюсь придать ход делу. Это очень серьезно, Елена Сергеевна, никаких срывов быть не должно.
- Это у вас не должно, - подчеркнуто говорит она, - а я давно готова.
- Так смотрите же, я начинаю действовать.
- Буду ждать результатов... - В ее интонациях звучит редкое хладнокровие. На том конце связи слышна усмешка, и все пропадает, как во сне.
"Это не розыгрыш?" - думает она и внезапно успокаивается. Разве теперь ее касаются подобные мелочи? Она знает, что впереди. А тот, кто знает, недостижим для всех. И свободен. От всего.
- Тебе кто-то звонил? - виноватая физиономия Артура Нерсесовича выглядывает из приоткрытой двери. Конечно, горничная тут же "настучала". У них прекрасно поставлена информация, но они не уследят за ней, когда она захочет уйти. Еще никому не удавалось поймать чью-то отлетающую в вечность душу.
Елена смеется.
- Ну да, а что? Это тоже запрещено? - спрашивает она.
Муж теряется на мгновение.
- Я не то хотел сказать, ты не поняла меня, - заискивающе говорит он, - мне хочется, чтобы ты отвлеклась немного, поехала бы в гости, в клуб, наконец...
- Да, да, именно оттуда мне и звонили. Я как раз собираюсь это сделать, сегодня же вечером, - отвечает Елена и видит, как расплывается от радости лицо Артура Нерсесовича. Ну конечно, он только и ждал того, чтобы они начали новую жизнь, в которой ей предстояло забыть, как он приходил к ней по ночам с искусственным членом. Может, и ребенок зачат именно таким способом? Елена смеется, а муж, не понимая, в чем дело, неуверенно мнется на пороге.
- Я очень рад, что ты повеселела, - с жалкой улыбкой на губах произносит он. - Может быть, ты и мне позволишь поехать с тобой?
Она не отвечает, зная, что он все равно поступит по-своему. Дверь потихоньку закрывается. А Елена, будто бы продолжая разговор с тем невидимым собеседником, произносит вслух:
- Так действуй, действуй скорее...
Уже глубокой ночью, изрядно поплутав, Федор добирается на машине до бывшего переезда. В домике Игната, в халупе, горит лишь одно, тщательно занавешенное, окно. Но сам хозяин уже стоит у калитки.
- Ты, что ли, Федор? - спрашивает он, когда машина останавливается прямо около него.
- Я, дядька Игнат! Едва добрался. Тут, по этим проселкам, хрен разберет, куда ехать. Думал, не найду, - сердито отвечает Стреляный, вылезая на заросшую травой дорожку.
- У меня сегодня Сенька Звонарь побывал, - шепчет старик, но все равно каждое его слово гулко разносится в тишине. - Все наши в городе убеждены, что это Китайца работа. Я, конечно, не стал спорить. Пусть будет так.
- Еще бы! - откликается Федор.
Они закуривают и уходят в дом. Мишка; спит на топчане, по-детски раскинув руки.
- Заберешь, значит? - спрашивает Игнат таинственно.
- Обязательно, - отвечает Федор. -Он до смерти напуган, схиляет за границу тут же, звука не издаст. Если что, пригрожу, но думаю, обойдется. Мочить его смысла нет, эта карта обыгранная.
- Смотри... - Игнат предостерегающе трясет корявым пальцем. - Как бы осечки не было.
- В повязке увезу, - говорит Федор. - До самой Москвы.
- А если менты остановят? - Игнат как-то не уверен в успехе операции, задуманной Федором.
- Сюда ехал, ни одного не видел, - усмехается тот. - Если только по закону подлости...
- Ты же все должен учесть. - Игнат неодобрительно качает головой. - Завалишь дело.
Просыпается Мишка, смотрит на них припухшими со сна глазами и недовольно бурчит:
- Да кончить его проще будет. Кому он теперь нужен?
Федор отмахивается от него:
- Я труп на себя зазря вешать не хочу. Сказал отвезу, так и будет. Давай веди его, да вот повязку надень.
Федор бросает Мишке на кровать кусок черной материи.
- И руки не связывать? - удивляется тот.
- Нет, веди так. Я с ним поговорю. Проходит несколько минут, и в дверях появляется, поддерживаемый Мишкой, Ефрем Борисович с повязкой на глазах. Он похудел и оброс, от него несет потным грязным телом. Мишка подталкивает его к стулу, тот садится, руки его висят безжизненно, как плети.
"И сидел-то всего ничего, а так скурвился, - насмешливо думает Федор. - Его бы в зону или в камеру человек на шестьдесят. Парашу вылизывать заставили бы..."
- Слушайте меня, Ефрем Борисович, - строго говорит Федор. - Очень внимательно слушайте. От того, что я скажу, теперь зависит ваша жизнь.
Раздольский никак не реагирует, видно, что он абсолютно деморализован. Плечи его изредка вздрагивают, как будто он плачет.
- Сейчас я вывезу вас отсюда. Повязку вы ни в коем случае снимать не должны. Всякие вопросы отменяются. Вы просто навсегда забудете этот эпизод вашей жизни, того человека, который разговаривал с вами прежде. Его, кстати, уже нет в живых.
Раздольский при этих словах совершенно каменеет на стуле. Перед Федором сидит кукла. И он продолжает:
- Я отвезу вас туда, откуда вы собирались уехать в Лондон, и теперь вы уедете, причем немедленно. Как вы понимаете, в ваших интересах исчезнуть как можно скорее. Родственникам позвоните, когда окажетесь за границей. Сейчас все думают, что вас убили. Так даже лучше. Ясно?
Ефрем Борисович с готовностью кивает, у него трясется подбородок. Кажется, он плачет, но Федор не обращает внимания на его состояние.
- Если пройдет слух, что вы в городе, на вас по новой начнется охота, и тогда уж вам не уцелеть. Вспомните мои слова.
- Да, - бормочет Раздольский, всхлипывая. - Да...
Федор встает, а Мишка подталкивает пленника в спину.
В полной тишине они выходят на улицу. Стреляный помогает Ефрему Борисовичу сесть на заднее сиденье. Подходит к Игнату, хлопает его по плечу, протягивает руку Мишке.
- Бывайте, - шепчет он. - Заеду, как договорились.
Вот уже домик Глухаря скрывается в темноте. Переваливаясь на колдобинах, "Жигули" выбираются на проселок. Федор закуривает и протягивает зажженную сигарету Раздольскому.
"Ну, если милиция..." - думает Федор. У него нет никакого определенного плана на этот случай. Он рассчитывает только на удачу.
