До Дегтярного ручья бык останавливался еще два раза. При переезде через ручей воз свалился с дороги. Отстав от саней на несколько шагов, Шурка просмотрел, как это случилось. Нахохлясь, пряча опущенную голову за воротник, глубоко сунув руки в рукава шубы, полуприкрыв глаза, Шурка медленно брел за возом, находясь как бы в полусне. Он промерз до нутра самого, больше было некуда, и только мысли, сочившиеся едва в сознании, отвлекали его, помогая идти. То ли заморенный бык оступился, взяв правее, и полозья вышли из накатанной колеи, то ли еще что, но, когда Шурка поднял голову, воз лежал набоку, вдавившись всей тяжестью в снег, левый полоз был поднят, бык, сбитый рывком, косо стоял по брюхо в снегу, навалившись тушей на правую оглоблю. Шурка мгновенно взмок. Откинув на плечи мешавший воротник шубы, он прыгнул с дороги, задыхаясь, пурхаясь в снегу, обежал вокруг воза, соображая, что можно сделать сразу, и выскочил опять на дорогу. Было ясно, что быку воз не вывезти, он, чувствовалось, лежал брюхом на снегу, не доставая ногами до дна ручья — так здесь было глубоко. Надо было развязывать веревку, сбрасывать кряжи, освобождая сани, отпрягать быка, выводить на дорогу, вытаскивать на себе сани, запрягать быка, накладывать-увязывать воз. Вот что надо было делать.

— Так тебе и надо, — корил себя Шурка, оглядываясь, не зная, за что взяться, с чего начать. — Так тебе и надо, жадина! Пожадничал, наложил двенадцать кряжей! Сиди теперь в ручье, мерзни! Будешь знать! В другой раз небось умнее будешь! В другой раз!..

Шурка выхватил с воза стяжок, широко размахнулся и всей длиной сырой березовой палки ударил быка по спине. Размахнулся и снова ударил. И опять.

— Нн-о! — кричал он, захлебываясь, взмахивая стяжком. — Сволочь! Собака! Гад! Поше-ел!

Бык завозился, перемешивая ногами снег, затих, вытянул по снегу шею и замычал. Шурка отбросил стяжок, сел на приподнятый полоз. Его трясло. Крупная дрожь возникала где-то в животе, дергала тело.

— О-о! О! О! О! — заголосил он, мотая головой. — О-ой, устал! О-ой, замерзаю! Мама, помоги мне! О-ой, мама! О-ой, не могу больше! Ой, мамочка моя! Ой! Ой! Ой! Что же мне делать! Да что же я теперь!.. О-ой, помогите!..

Шурка вскочил. Проще было бы отпрячь быка, уйти с ним в деревню, а завтра вернуться сюда отдохнувшему, с матерью или с кем-нибудь из парней. Но у Шурки и мысли такой возникнуть не могло. Как мог он вернуться без дров? Никогда еще без дров не приезжал из лесу. Как это? Поехал в лес — пустой вернулся? Нет, всю ночь будет ворочать кряжи, но приедет с возом.

Один конец веревки намертво был затянут петлей за левый задний копыл. Шурка вынул из головашек топор, перерубил поперечину закрутки, ослабляя немного веревку, но петля на копыле не ослабла от этого. Другой конец веревки находился под головашками, глубоко в снегу. И тогда Шурка рубанул топором по веревке возле копыла.

У него еще хватило сил, помогая стяжком, развалить воз. Отпряг быка, вывел на дорогу, развернул рогами к лесу. Вытянул на дорогу сани, установил. Привязал веревку за левый задний копыл. Посмотрел на кряжи, боясь подходить. Стал было поднимать крайний, но сразу же понял, что не сможет уже ничего. И веревкой не вытянуть кряжи на дорогу. И стяжком не подкатить. И не перебросить, ставя кряжи стоймя.

Шурка положил на сани пилу, топор. Собрал веревку, чтобы не волочилась, завел в оглобли быка. Крикнул. Пошел следом.

Возле конюшни его встретила мать. Она несколько раз выходила за ворота, всматривалась, вслушивалась, но ничего не было видно, ничего не было слышно. Мать собралась и пошла по дороге за деревню.

— Шурка-а! — только и сказала она. — Беги!

Он побежал неловко, стукаясь коленями. Штаны хрустели в сгибах, мешали. Опустив руки, он бежал, наклоняясь вперед, падая, как бык, дыша с ыханьем, и звуки, похожие на клекот, вырывались из его искривленного морозом рта. Он вошел в избу, братья сидели на лавке, напротив протопившейся печки. Они молча испуганно смотрели на Шурку, понимая, что ничего не надо говорить. Потом подошли, стали помогать раздеваться: пальцы Шурку не слушались. Сняли шубу, пальтишко. Шурка дрожал.

В избе было тепло. Ходики показывали половину девятого. На плите стоял чугунок с картошкой. Бросив одежду около умывальника, надев сухие штаны и рубаху, Шурка взял из чугунка картошину и полез на печь. Братья тихо сидели на лавке.

Когда мать вошла, Шурка спал. Спал, свесив левую руку с печи, зажав в пальцах неначатую картофелину.

История одной семьи

Глава 1

Рассказ женатого человека

Познакомился я с нею в Москве. Я приехал в командировку, гостиницу мне заказали неудачно, то есть указали в заказе, что требуется место с такого-то по такое-то число, и все, ничего больше. Мне нужен был номер отдельный или хотя бы на двоих. А давали общий — на восемь человек. Спортсмены откуда-то приехали на соревнования, с ними и предложили. Я отказался. Надо было согласиться, тогда все сложилось бы иначе, не спорить, а через недельку, может, раньше перейти в освободившийся номер. Так обычно и делается. Но администратор была невежлива, и я вышел из гостиницы рассерженный на тех, кто занимался моим устройством. Вышел и пошел прочь, раздумывая, что делать дальше. Гулял я таким образом довольно долго, побывал еще в двух гостиницах, но там мест не оказалось, и я повернул обратно, не рассчитывая теперь уже попасть и в общий номер.

В это время меня окликнули. Оборачиваюсь, смотрю — знакомая. Сокурсница моя, пять лет в институте вместе проучились. Я, признаться, не узнал ее — сколько времени прошло, да она сама подсказала. Помнишь, говорит, такую-то. Вспомнил, хотя изменилась она сильно. Я, откровенно если, не был с нею даже в приятельских отношениях. Учились, ну и учились — чего там. Закончили, разъехались по направлениям и, как водится, позабывали друг друга. С кем дружен был, тех помнишь, конечно, а остальных…

Отошли в сторону, стоим, разговариваем. Как здесь оказался, спрашивает. Да вот, отвечаю, такое дело, приехал, а в гостиницу… Так пойдем к подруге моей, предлагает она, там поживешь. Надолго приехал? Ну, тем более. У нее комната свободная, пойдем. Я согласился, и быстро как-то, не подумав: что? как? Теперь вот проклинаю себя за поспешность. Да тут недалеко, сказала сокурсница. Пешком доберемся скоро, никакой машины не нужно…

Пошли. Дорогой разговорились, институт вспомнили. Оказывается, она с некоторых пор живет в Москве. «Замуж за москвича вышла?» — поинтересовался я. «Да», — ответила она, но с какой-то неопределенностью, и я перестал расспрашивать. Ведь я не знал, куда она получила направление, но не в Москву, понятно.

Добрались. Переулок в Замоскворечье, старый дом, квартира на первом этаже, окнами в переулок. Истинные хозяева квартиры уехали на год или на два работать на север, подруга моей сокурсницы квартировала в ней, присматривая за всем. Подруга оказалась дома, нас познакомили, спутница моя объявила, в чем дело, подруга пристально так посмотрела на меня и сказала: что ж, пусть остается. Сама она была высока, худа и удивительно некрасива: веснушчатая, нос бесформенный, лицо безбровое, зубы кривые, жидкие светлые волосы, расчесанные по обе стороны головы, свисали ниже подбородка. Но держалась она бойко, с апломбом и по ухваткам была — чистая сводня. Ладно, подумал я, поживем, посмотрим, что из этого выйдет. Можно и в гостиницу перейти, если что…

Квартира состояла из кухоньки и двух комнат: большой и маленькой, маленькая — об одно оконце, вроде чулана, где мне надлежало бытовать. Стояла там узкая железная кровать, на каких теперь уже не спят, на полу громоздились картонные ящики с книгами, еще с чем-то, мы сложили их штабелем возле стены, освобождая проход. Я поставил в угол портфель, осмотрелся и вышел к подругам: они сидели на диване, разговаривая о своем. У хозяйки нашлась бутылка вина, мы выпили за знакомство, сокурсница моя встала, сказав, что ей пора, я вышел проводить, запоминая дорогу обратно. Возле метро остановились, прощаясь, и сокурсница, помявшись, вдруг попросила взаймы денег, сколько смогу, сроком на неделю. Я был несколько удивлен ее просьбой, но немедля полез в карман. Денег особых у меня с собой не было, да я и не старался никогда брать в поездку много, сколько ни возьми — пройдет, не заметишь. Я дал ей полсотни, она улыбнулась, сказав, что будет заходить, навещать нас, и что к хозяйке завтра должна приехать знакомая с юга, так что втроем нам будет веселее. Махнув рукой, она сошла в метро, а я пошагал в переулок, полный самого хорошего настроения…