Замолчал. Лицо у инвалида было старое, в морщинах. Седая щетина под скулами выбрита плохо. Короткие белые волосы косицами прилипли ко лбу. Был он в кепке, в пиджаке на темную рубаху. На ноге — поношенный ботинок.

Печников вышел в тамбур, долго стоял возле двери, глядя на желтые, облетающие перелески. В детстве он любил ездить на поездах. Когда вернулся в купе, инвалид уже лежал, вытянувшись на спине, закрыв глаза. Лицо его казалось мертвым. Чувствовалось, утомила его поездка. Костыли — деревянные, давние, с резиновыми набойками, ручками, отполированными ладонями, — стояли прислоненные к стенке между полкой и столом. Кепку инвалид засунул под подушку. Женщина смирно сидела, держа руки на коленях…

Печников взобрался наверх. Ехать оставалось недолго, но и лежать так, ничего не делая, было тягостно. Он лег на живот, уткнулся лицом в подушку, освобождаясь от мыслей, стал считать колесные перестуки, сбиваясь, начиная снова, сбиваясь. И заснул. И опять приснился Печникову сон.

Теперь ему снилось то, чего он более всего боялся: суд. Зал суда. «Только без любопытных, только без любопытных», — просит Печников, но его никто не слушает. Любопытные расходятся по рядам, заполняют все места. Среди сидящих Печников видит многих со своей работы. Пришли, интересно им. Смотрят на него.

Зал. В зале любопытные посторонние люди, которым нечем заняться и они то и делают с утра, что ходят из суда в суд, в поисках необычного, а потом рассказывают всюду, разносят по городу. На сцене за столом судья с заседателями, по правую руку от них — обвинитель, по левую — Печников. Он сидит на скамье подсудимых, низко опустив стриженую голову, за спиной — конвой. Адвоката нет. Зачем? Печников во всем чистосердечно признался. Суд должен учесть признание. Обязан учесть: человек раскаялся, человек страдает на глазах…

«Подсудимый, — обращается судья к Печникову, — вам предоставляется последнее слово. У вас есть слово? Подсудимый Печников!» — «Есть, — отвечает Печников. — Скажите, вам никогда не приходилось ходить в женских трусах?» — «Что-о?! — воскликнул судья, и Печников видит, как судья, краснеет. — Что вы такое говорите, подсудимый?!» Конвой хватает Печникова под мышки и быстро ведет к выходу. «А мне приходилось!» — оборачиваясь, на ходу кричит Печников, но на него не обращают внимания, садят в машину с зарешеченными оконцами и увозят…

Не верхней полке жарко. Печников просыпается в липком поту, сердце у него колотится, хочется пить, он рад, что это — сон, чтобы освободиться полностью ото сна, свесив голову, Печников спрашивает охрипшим голосом: «Далеко еще?» — «Подъезжаем», — отвечают ему. Печников, придерживаясь за верхние полки, мягко спрыгивает, поправляет рубаху, волосы, берет со стола стакан и идет в конец вагона к титану, напиться. Выпив подряд три стакана теплой кипяченой воды, Печников поставил возле титана стакан, шагнул в тамбур, достал сигареты. Сон не выходил из головы. Не слова, что вроде бы сказал Печников, — суд. Все это должно было скоро произойти с ним на самом деле. Вот приедет и…

А с трусами — да, так и было. Вдруг невозможно стало купить в магазине трусы: нет в продаже. Не понимая, отчего подобное происходит, взял позвонил однажды в городской отдел торговли, заведующему. Подождал, подошла к телефону женщина.

— Але, — сказал в трубку Печников, — добрый день. С вами говорит архитектор Печников из института Гражданпроект.

— Да. Я слушаю, — спокойно ответила женщина.

— Я вам звоню по поручению коллектива, — продолжал Печников. — Не подскажете, где можно купить трусы мужские. Размер: сорок восьмой — пятидесятый?

Заведующая некоторое время молчала. Она, видимо, думала, что ее разыгрывают. Но голос у просителя был серьезный. Он ждал.

— Трусов нет и не предвидится, — ответила заведующая, не меняя голоса.

— Почему? — спросил Печников.

— К сожалению, наша промышленность не в состоянии обеспечить всех желающих трусами, — заведующая говорила ровным голосом, не вдумываясь в смысл сказанных слов.

— Почему же?

— По разным причинам.

— По каким? — спросил Печников.

— Ну…

— А как же быть?

— Ну, хорошо, — сказала заведующая. — Сколько вам нужно? Сколько вас человек? Запишите телефоны Позвоните в конце месяца. Может быть, вам помогут. Но не уверена, не обещаю…

Записывать телефоны Печников не стал, поблагодарил, положил трубку. Стал упрашивать жену: сшей трусы, сшей трусы! Машинка который год стоит, ржавеет. Сшей десять штук сразу, чтобы…

— Сатину нет, — отвечала жена, но он видел, что ей лень, и все.

— Возьми другой материал, — уговаривал Печников, — любой…

— Трусы шьют только из сатина, — жена смотрела на Печникова. — Неужели ты не понимаешь таких простых вещей?

В субботу, когда он помылся, жена подала ему свои. Печников решил, что она шутит, но жена не шутила. Подала и ушла, не то — читать, не то — к телевизору. Он надел, надеясь, что ей станет стыдно. Стыдно ей не стало. Две недели отходил так Печников, ежевечерне затевая один и тот же разговор. Со скандалом, но сшила ему жена трусы. Достала из ящика какую-то цветную материю, купленную на кофту или платье, раскроила. Печников обрадовался. Полгода назад было это, а вот сейчас во сне всплыло. Слава богу, что сон…

Сон сном, но суд будет — никуда от него не денешься. Приедет, а повестка уже ждет его, Печникова. Пришлют, не забудут. За всю жизнь ни разу и в мыслях не было у Печникова — что вот настанет день, начнут судить его, и осудят, и увезут куда-то, оторвав от всего, что окружало. Не задумывался он как-то, что совершаются вокруг различные, большие и малые, преступления, преступников ловят, судят, отправляют по колониям. А теперь и он пойдет их путем. Остригут, и будет он, униженный, сидеть на скамье подсудимых, ждать приговора. А потом на два — хорошо, если на два, — года увезут неизвестно куда. За два года ни разу не увидит он Ольку, ни родных, ни приятелей, ни города. На работе наговорятся о нем всласть, в доме наговорятся. «На суде был?» — скажет кто-нибудь. «Не был». — «А я был. Печникова судили. Нашего, из сорок шестой. Два годика влепили. Так-то, брат, руками махать».

В город после всего возвращаться нет смысла. Черт с ней, с квартирой. Уедет в другое место, начнет жизнь заново. Не пропадет. Ничего, Катерина Ивановна, пожалеете, да поздно будет…

Осудят, отвезут в колонию общего режима. Под конвоем на работу, обратно. Там, в колонии, сброд всякий, и среди них он, Печников. За что? Какой же он преступник? Ну, ударил. Да, виноват. Больше не повторится. Было за что ударить, поверьте. И ее надо наказывать. Почему лишь его? Ладно, накажите его одного. Как угодно, он согласен. Принимает. Он прощение просил. Попросит еще. Сколько угодно. Но судить…

Печников вздрагивает, трясет головой. Берет стакан, возвращается в купе. Поезд замедляет ход. Вокзал, огни. Пассажиры выходят из вагонов. Выходит Печников, держа в опущенной руке сетку. Вечер теплый, на вокзальной площади много народу. Печникову надо ехать трамваем, но он идет пешком, напрямую. Идет медленно, не зная, с чего начинать. Жена в больнице. Повестку, судя по всему, еще не прислали. Бежать к жене, умолять на коленях, чтобы простила. Потом развестись. Нет, не стоит унижаться. Пять лет издевок. Не стоит. В конце концов — человек он или кто? Но суд… Пойти сегодня же, унизиться в последний раз. Ради Ольки пойти. Может, простит. Нет, не ходи. Не смей и думать об этом. Вынеси все, облегчение придет после.

Но суд…

Чистые плесы

Этюд

Памяти Юрия Казакова

После полуночи начался сильный дождь с ветром. Лежа на спине с открытыми глазами, Камышов слушал, как шумят на ветру деревья, росшие на пустыре, где раньше были бараки, и как льется с крыши вода. Потянувшись к подоконнику, приблизив к стеклу лицо, он увидел при свете уличных фонарей тускло блестевший асфальт, пузырящиеся лужи, мокрые, с заломленными ветвями деревья, с которых ветер срывал последние листья. И на улице, что частью была видна из окна, и возле дома никого не было. Шел четвертый, предутренний час.