Внезапно Столыпин встал под императорским портретом и весь словно подался вперёд.
- Но у нас есть долг перед Его Величеством и страной. Восстанию, ли, революции...
В отличие от выступлений в Думе, речь эта складывалась тут же, прямо на ходу. Со стороны казалось, что слова премьеру даются легко: никому не было заметно капель пота, стекавших по вискам.
- Мы должны противостоять так, как только можем. Здесь, во дворце, нам больше оставаться нельзя, он совершенно не приспособлен к бою. Значит, мы должны уходить...
На мгновение Столыпин запнулся. Тяжкий выбор лёг на его плечи: приказом решить всё или предоставить чиновникам свободу в решении своей судьбы. Приказу они подчинятся, с радостью, что не надо ничего решать, привычные к верности начальству. Но дай им право на сомнения...
Но она - судьба - сама решила за всех.
- Пётр Аркадьевич! Пётр Аркадьевич! - влетел тот самый вестовой. От волнения он совсем позабыл про "Ваше Высокопревосходительство", и Столыпину это понравилось. - Пётр Аркадьевич!
Лицо юриста сияло, возможно, впервые за много недель.
- Пётр Аркадьевич! Кутепов! Кутепов! Кутепов! - зал государственного совета наполнился звуками этой незнакомой, неизвестной фамилии.
Премьер кивнул, будто этого только и ждал. А ведь и вправду. Ждал. Бог указал Петру Столыпину на решение, и он покорно подчинился.
- Милостивые государи! Мы будем прорываться! - гул его голоса, казалось, разнёсся по всему Мариинскому дворцу...
А прорываться-то и не потребовалось. Первый - он же и последний - бастион восставших, захваченный "Остин", ретировался с адским гулом, стоило только первым рядам верных войск показаться на переулке. Что тут началось! С воплями "сочувствующая" публика, подмяв зевак, рванула во все стороны. На снегу остались чернеть шапки и перчатки, а кое-где - даже ботинки.
Раздались ружейные выстрелы. Кто-то из восставших решил отстреливаться, но желание это обернулось беспорядочной пальбой во все стороны. Пули забегали по стенам домов, и рикошетили в стрелявших.
- Пулеметы! Пулеметы! Протопопов пулеметы нагнал! Спасайся! Пулеметы! - принялись орать удиравшие без оглядки бунтовщики.
- Пулеметы! - неслось из всех улиц, улочек и переулков.
Тут же раздался звон стекла: пуля влетела в окно квартиры надворного советника Бюргена, что ещё пуще напугало мятежников: им показалось, что это оттуда застрочили "протопоповские" пулеметы. Через пару дней Столыпин будет жалеть, что то были всего лишь страхи беснующейся улицы.
В считанные минуты пространство около дворцовых ворот расчистилось. Только черные пятна - шапки да ботинки - нарушали воцарившееся на единое мгновение снежное спокойствие. Казалось, надо и нужно здесь остаться, дать бой, ведь восставших так немного, а силы, верные престолу, столь велики...Но Столыпин знал: это пустые грёзы. Беглого взгляда на колонну Кутепова хватило, чтобы оценить число солдат: тысяча, может, чуть более. Только у одного восставшего запасного батальона сил больше, много больше. А тут ещё всякий сброд подтянется, как было в Московское восстание, и что тогда? Ни патронов, ни еды здесь нет.
Столыпин забарабанил пальцами по подоконнику. Электрическое освещение полыхнуло, вернувшись ненадолго, и погасло. Надо уходить туда, где есть и огнеприпасы, и надёжное укрытие - к Петропавловской. Одних её орудий хватит, чтобы отбиваться до подхода фронтовых частей. А что они подойдут, Петр Аркадьевич не сомневался ни секунды. Они должны подойти, не могут не подойти!
Столыпин развернулся на каблуках и зашагал к выходу. Десяток, много - два десятка шагов, и вот он уже в бывшем зимнем саду, зале Государственного Совета. Столыпин бросил взгляд, один-единственный взгляд длиною в вечность, на полотно, украшавшее стену. Кивнул. Продолжил свой путь. А тот человек, которому он кивнул, точнее, образ его, запечатленный художником, провожал премьера взглядом, полным надежды. Петр Аркадьевич не мог его подвести. Никак не мог. А потому нужно прорываться...Нужно!..
- Господин полковник!
С некоторым даже жаром затряс он руку этого улыбчивого, но вместе с тем задумчивого, офицера. Эспаньолка его, обычно черная как смоль, казалась ему совершенно белой: снег налипал на волосы, полковнику некогда было его отряхивать, а потому бородка покрылась снежно-ледянистой коркой.
Улыбчиво-задумчивый Кутепов ответил ещё более прочным рукопожатием. Одно это движение не говорило даже, - кричало о желании Александра Павловича навести твердый порядок во что бы то ни стало. Но глаза...Глаза его...Будто бы там было неверие в победу? Отчего? Почему? Ведь сил ещё много! Очень много! Их бы только собрать! Верить - надо! Они победят! Они остановят эту бурю!
- Петр Аркадьевич, - Кутепов ещё более жарко пожал руку премьеру. - Вы извините, что я так по-простому! Несказанно рад, что добрались до Вас! А всё это отребье - мы к порядку приведём! Что-нибудь из штаба округа сообщали? Связи никакой нормальной нет, даже походной кухни - и той нет. Все ждал, что...
Поймав раздосадованный взгляд Столыпина, полковник все понял.
- Так, значит, ничего не сообщали? - на миг он замолчал. - Что ж, будем действовать сами.
- Предлагаю отходить к Петропавловке, господин полковник, - твердо сказал Столыпин.
В его голосе чувствовались отзвуки той, стародавней, но не позабытой, речи. Когда на соседних улицах грабили магазины, палили в воздух, жгли суды и полицейские участки, - даже память об этом голосе вселяла хоть какую-то уверенность. На душе Кутепова полегчало, взгляд его очистился, и в глазах его сверкнула уверенность.
- К Петропавловке? Хм...
Кутепов, как это часто бывало перед принятием важного решения, сорвал фуражку и поскреб гладкую макушку. А после взмахнул фуражкой над головой:
- Стройся! Стройся! Идем на Петропавловскую крепость! Нестроевых - в центр! Марш! Марш! - коротко и громогласно командовал Кутепов.
Премьер не сразу понял, что нестроевые - это, собственно, они, служащие, министры и все присоединившиеся.
- Петр Аркадьевич, Вам бы тоже в центр, а то пуля...- полковник ожидающе глянул на Столыпина.
Приказывать Кутепов ему не мог, но никто ведь не смел бы мешать воззвать к разуму премьера?
- Я останусь. Пулям не кланялся и не собираюсь, - отрезал Столыпин.
- Шальная пуля... - продолжило было Кутепов, но Петр Аркадьевич оставался непреклонным.
- Не в первый раз, господин полковник, - отмахнулся Столыпин.
В свое время даже сам император не сумел убедить Столыпина "поберечься", куда уж там полковнику Кутепову!
Колонна их представляла собой презабавное зрелище: у любителей старины обязательно должны были всплыть ассоциации с тевтонской "свиньёй". И точно: несколько рядов солдат, шедших впереди, прикрывали толпившихся, сгрудившихся вокруг начальства служащих.
В первых рядах, едва ли не плечом к плечу, шагали Кутепов и Столыпин. Премьер, бывший хоть и на двадцать лет старше полковника, шел так же бодро, весело и уверенно. И даже многие солдаты диву давались при виде такого человека: им в спину несся свист уставших от ходьбы служащих. Министр Барк то и дело останавливался, переводя дух, и тогда его подхватывали титулярные советники "по юстиции министерству". Сами они, молодые, но всегда задавленные кипами бумаг, едва поспевали за солдатами. Задние ряды наседали, советники ускорялись, но через несколько минут все повторялось.
Внезапно Барк уткнулся в спину шедшему впереди подпоручику: тот застыл, как вкопанный. Там, на Синем мосту, развернулось несколько шеренг солдат. И это явно было не подкрепление от Хабалова: красные ленточки пестрели на их шинелях и шапках.
Замерли, и те, что по ту сторону, и те, что по эту. Не было ни Красной, ни Белой гвардии. Никто еще не знал, что будет впереди. Но отчего ефрейтор Белинов, тот, который считанные недели назад сменил студенческую фуражку на солдатскую, чувствовал это различие? Так, будто бы Синий мост разделил весь русский народ на "тех" и "этих"?..
