И, кстати, вот он — не шлюха.

В отличие от тебя.

Итак, Шерлок, у тебя начинается новая жизнь. Настоящая. Немного опасная: мало ли кто попадется на твоем тернистом пути. Но ты же любишь опасность. И, уверяю тебя, каждому, кто обидит моего дорогого мальчика, я лично сломаю хребет. Ну, а мальчику придется зализывать раны.

А уж если провинится сам мальчик-шлюха, он узнает, как сильно может расстроиться его господин. Но эти раны я, так уж и быть, залижу мальчику сам.

Я выкупил славную помойку в Сохо. Знаешь, как она называется? Ты будешь смеяться — Yard. Конечно, где же ещё торговать своим телом гениальному детективу? Ты всегда с таким удовольствием ковырялся в человечьих останках! Это место как раз для тебя.

Там весело, шумно и интересно. Потанцуешь, выпьешь вина… Разве это так трудно?

Придешь в десять часов, уйдешь в одиннадцать. Всего-то часок увлекательнейшего ожидания. Кроме того, твой одинокий вечер не будет больше таким беспросветно пустым.

В течение этого часа к тебе подойдет загадочный незнакомец.

Каким он будет?

Не знаю. Постараюсь, чтобы не очень противным. Но это будет зависеть от моего настроения. И от твоего поведения. Надеюсь, ты понимаешь, что от твоего поведения многое теперь зависит… Майкрофт, наверное, очень расстроен потерей? Ну, пусть благодарит Бога за щедрый подарок и радуется, что сам пока ещё жив.

Далее.

Обрати внимание — никаких презервативов.

Никаких презервативов, слышишь меня, Шерлок? Во всяком случае, пока я не разрешу.

Ты должен прочувствовать вкус дерьма…

Не беспокойся, все будут чисты, как ангелы на небесах: ни глистов, ни спида. Неужели я позволю какой-то ничтожной заразе коснуться столь прекрасного тела?

И столь любимого…

Нет, нет и нет!

Шлюха может наслаждаться безопасной свободой.

Оцени мою заботу, любимый, мое неусыпное внимание: я все устраиваю сам. Тебе останется только раздвинуть ноги. Пошире.

Да, забыл самое главное.

Где начнется твоя увлекательная новая жизнь, ты знаешь.

А вот когда…

Сразу поймешь.

И не зли меня, Шерлок. Я и без того достаточно зол.

Длинное получилось послание…

Но так приятно вернуться в прошлое. Письмо, начертанное на бумаге, напоминает мне давно забытую жизнь, когда всё было понятно и просто. Я ласкал пальцами этот гладкий листок, ты сейчас держишь его в руках. Вот мы и прикоснулись друг к другу.

Я всё ещё бесконечно тебя люблю».

*

Скомканное письмо полетело в камин, но Шерлок запомнил его почти дословно, впервые проклиная свою феноменальную память.

Злость на себя самого была на данный момент единственной эмоцией. Ни отчаяние, ни ужас, ни боль, такие сейчас уместные, не коснулись сердца.

Оправдываться глупыми страхами было поздно. Раздвинул ноги на жертвенном алтаре — продолжай спасать человечество без боли и страха.

А может быть, Садерс не ошибается?

Шерлок хорошо помнил, как затмевала его сознание сладкая мука, как звенело от восторга тело, каким бы болезненным и грязным ни был этот восторг. И все два месяца, проведенные в маленьком доме, Шерлок трахался с Садерсом, малодушно называя это насилием и шантажом. Трахался и получал удовольствие.

Шлюха?

Черт побери, а что если — да?!

Всё его прежнее существование: добровольное одиночество, бросающиеся в глаза превосходство и исключительность, стойкое нежелание обременять себя эмоциональной стороной жизни — весь этот жалкий набор иллюзий… Имело ли всё это смысл? И было ли правдой?

Шерлок усмехнулся.

Как властно жизнь предъявляет свои права!

До двадцати семи лет не знать любви, бежать от неё, презирать, как примитивнейший атавизм, держать в аскетичной пустоте свое здоровое, налитое силой и естественными желаниями тело… И все это лишь для того, чтобы потом до крови впиваться зубами в собственный рот, всеми силами удерживая стон наслаждения, когда чужой, до красной пелены перед глазами ненавистный мужчина беснуется и рычит от страсти, погружаясь в тебя, заполняя тебя собой.

И задыхаться от омерзения к самому себе, боясь признаться, что все это тебе нравится. Очень. Сильно. Нравится.

Шерлоку было не жаль своего тела.

Плевать. Это тело ему уже не принадлежит.

Душа?

Боже мой, какие проблемы? Он спрячет её подальше, укутает бережно, и она уснет до поры до времени.

И не факт, что когда-нибудь она ему ещё пригодится.

Только вот одно… Одно. То, что заставляет сердце сжиматься в крошечный жалкий комок.

Шерлоку до горьких слез, заполнивших сейчас его остановившиеся глаза, было жаль брата, который любил его так горячо и так же горячо в него верил.

***

Потекли дни, полные изматывающего напряжения. Каждый звук вызывал в голове небольшой взрыв. Ещё никогда в жизни его голову не охватывала такая беспощадная боль. Виски пронзали жгучие стрелы, и он глухо стонал, запуская в волосы пальцы. Ему уже не терпелось со всем покончить: с ожиданием, с собственным бесполезным телом и с ложью, от которой хотелось кричать.

*

«Как дела?»

«Всё хорошо».

«Пообедаем вместе?»

«Конечно».

«Замечательно! Уверен был, что откажешься… Ты снова полюбил затворничество, Шерлок? Мне не понравился твой болезненный вид».

«Я кое-чем занят. Довольно увлекательно…»

«Кое-чем? Надеюсь, это не то, о чем я подумал?»

«С этим покончено».

«И прекрасно. Не отнимай у полиции её хлеб. Кстати, инспектор Лестрейд передавал тебе привет».

«Похоже, вы с ним подружились».

«Да, похоже».

***

И снова тошнотворная головная боль, сводящая с ума своим постоянством.

Шерлок понимал, что Садерс намеренно терзает его ожиданием, лишний раз демонстрируя свою силу и власть. Но всё чаще его посещала мысль, что самодовольное, обладающее безграничной властью и такими же безграничными возможностями чудовище попросту трусит, оттягивая тот страшный момент, когда любимое тело обхватят чьи-то чужие руки.

В том, что Садерс любит его, Шерлок больше не сомневался. Додуматься до подобной мести можно только потеряв рассудок от любви совершенно больной, истребляющей остатки души и разума.

***

Шерлок резко сел на постели, неожиданно выдернутый из тревожного сна тонким, едва различимым звуком. Сердце трепетало и билось так сильно, что частота его сокращений вызывала колющую боль и затрудняла дыхание.

Сидя в кровати, он затравленно озирался по сторонам, мучительно напрягая слух и не понимая ещё, что это за звук, и чем он его так напугал.

А потом он его узнал — это был плач, тихий и горестный. И доносился он с первого этажа квартиры.

Шерлок ринулся вниз, путаясь в полах наспех наброшенного халата.

Неловко прикорнув за столом, покрытым красивой ажурной скатертью, миссис Хадсон всхлипывала, прижав к лицу трясущиеся ладони.

Её нарядная кухня, погруженная в утренний полумрак, показалась Шерлоку унылой и почему-то пыльной, а сама миссис Хадсон, неизменно молодящаяся и всегда бодрая, — смертельно усталой и старой.

— Что случилось?

Женщина подняла на него мокрое, искаженное болью лицо.

— Что?! — выкрикнул Шерлок, задрожав и сразу же обессилев.

Желание бежать прямо сейчас с Бейкер-стрит, бежать из Лондона, из Англии, исчезнуть, раствориться, перестать существовать было неодолимым.

Только бы не услышать того, что она уже готова произнести, только бы не узнать.

— Шерлок… Наш Дэвид…

— Дэвид?! Кто это? — От нахлынувшей паники Шерлок туго соображал.

— Муж Элен, моей племянницы…

— Что с ним? Он… жив?

— На него напали сегодня ночью… — Женщина снова уткнулась в ладони лицо и всхлипнула.

— Черт бы вас побрал, миссис Хадсон! — Шерлок знал, что кричать нельзя, что он ведет себя отвратительно и жестоко, но крик рвался из горла, и удержать его не было сил. Как и грохочущее сердце, которое заглушало сейчас все звуки, и только слабый шепот миссис Хадсон был слышен очень отчетливо, как будто проникал прямо в переутомленный напряжением мозг. — Простите меня, пожалуйста… Он…