Спи. Не бойся. Спи. Я с тобой.
Голос совсем незнакомый, но почему-то до спазмов в горле родной.
Открыв рано утром глаза, Шерлок свой сон не помнил.
*
Садерс тоже уснул неожиданно быстро, словно неведомая сила отключила его сознание, дав возможность забыть. И вспомнить. Ему снился Ромео. Взбалмошный и беспокойный, несущийся по берегу моря, хохочущий в полный голос, воняющий рыбой и невозможно счастливый. Тот самый мальчишка, которым когда-то он был. И загорелый Киро, безнадежно в него влюбленный, но тоже счастливый.
Теплые волны жадно набрасывались на их босые ступни, смывая серо-желтый песок, и солнце палило нещадно. И Киро смотрел сияющими глазами.
Самый прекрасный сон за последние двадцать лет.
*
Садерс проснулся, продолжая счастливо улыбаться. И встретился с холодными, полными ненависти глазами.
— Шерлок… Не надо…
Счастье улетучилось, растворилось в потоках этой всепоглощающей ненависти, и сердце испуганно сжалось.
— Не надо, — повторил он растеряно.
— Радужные сны? — От звуков тихого голоса кожа, словно колючим утренним инеем, покрылась мурашками. — Придушить тебя подушкой было бы очень легко.
— Почему же не придушил?
— Не хочу быть таким, как ты.
— Не беспокойся, Шерлок, не будешь. Уж я бы точно никому не позволил себя согнуть, — злобно выплюнул Садерс, не в силах забыть свой позорный испуг и влажно блеснувший внимательный взгляд.
— А я позволил. Тебе. Ты согнул меня, больно и грязно. Доволен?
Садерс перевернулся на спину, закинув за голову руки, и закрыл глаза.
Голос, взгляд, бледные губы…
Невозможная тоска!
— Пошел ты… Не порти момент. Я впервые проснулся рядом с любимым.
Но момент был уже испорчен.
***
Все происходящее — лишь игры судьбы?
Черта с два!
Слишком часто разум Шерлока наслаждался видами смерти. И пусть это всегда имело самые убедительные оправдания, пусть основой этого наслаждения было одно-единственное желание — разгадать, распутать, докопаться до сути, — по большому счету, искренне помочь Шерлок никогда и никому не хотел.
Нет, не так… Возможно, он и хотел, но страсть и азарт затмевали в тот момент даже самые лучшие побуждения. Разум всегда ликовал, получая очередную порцию интеллектуальной пищи, какой бы грязью она ни пахла, как бы ни ужасала сама причина очередного расследования.
А счет был предъявлен теперь его телу.
Справедливо?
Шерлок не знал.
Кроме того, тело сразу же его предало.
За этот оргазм Шерлок себя ненавидел. Болезненно-яркий, великолепный, промчавшийся огненным вихрем по всему его телу. И чего ему стоило не отдаться полностью силе невиданных ощущений, сдержать сумасшедший порыв устремиться навстречу, закричать, прижаться, обнять знал только он. И его разум, который, в отличие от слабого тела, все-таки его не подвел.
Было ли от этого легче? Конечно, нет. Садерс уже получил то, что хотел, и Шерлок знал, что скоро наступит тот день или та ночь, когда он сорвет с его искусанных губ долгожданный стон удовольствия.
Этот кровожадный хищник был бесподобен в постели. Невероятен. Настолько невероятен, что даже не имеющий сексуального опыта Шерлок сразу же это понял.
Шерлоку понравился секс. Даже такой…
*
Тело, не знавшее ласки, теперь настойчиво этой ласки хотело, предавая частой спонтанной эрекцией, иногда возникающей при одном только звуке ненавистного голоса, потрясающими оргазмами и неистребимым желанием отдаваться снова и снова.
Шерлок сходил с ума, теряя остатки былого уважения к себе самому. Жертвы в своём заточении он больше не видел — лишь похоть, завладевшую им всецело.
Они жили теперь как любовники, доводя до отчаяния Габриэля, на которого Шерлок по возможности не смотрел, и которого Садерс не замечал, упиваясь близостью обожаемого мужчины. Садился рядом, прикасался к колену, гладил запястье и целовал. Шерлок на поцелуи не отвечал, но Садерс не обижался, словно это не имело значения, словно губы Шерлока были лишь утоляющим жажду источником — чисто, вкусно, свежо.
В бесконечном телесном угаре это служило Шерлоку пусть слабым, но все-таки утешением. Душа, изболевшаяся, потерянная, безмерно страдающая, Садерсу была не нужна, а значит, по-прежнему принадлежала ему.
Как же он ошибался!
Именно его душой опьяненный любовью Садерс мечтал обладать больше всего на свете.
========== Глава 12 Плен часть 2 ==========
Это была странная жизнь.
Трое одиноких мужчин, заключенных в ограниченном пространстве дома, окруженного садом, в гуще которого без устали колдовал безразличный к сложностям этого мира садовник. Такой же одинокий, но, в отличие от них, хорошо знающий, что такое счастье соприкасаться с тем, что по-настоящему любишь: с увядающими цветами, с деревьями, роняющими последние листья, с извилистыми дорожками, посыпанными чистым речным песком…
Садерс редко выезжал за пределы усадьбы, делая это в исключительных случаях, когда его личное присутствие было необходимо. Вынужденные расставания были настолько мучительны, что всю обратную дорогу он раздраженно орал, срывая на Ди свое нетерпение и свой неуправляемый страх: вернувшись, он непременно найдет свой дом опустевшим.
Но Шерлок неизменно сидел у камина и, заслышав шаги, равнодушно поворачивал голову в сторону двери.
— Привет, Шерлок.
— Привет.
Чаще всего он спал. В последнее время это состояние стало привычным — своеобразная форма выживания в непригодных для бытия условиях. Анабиоз, приближенный к смерти. Никаких снов, абсолютная чернота, в которую он с облегчением погружался, едва голова касалась подушки.
«Наплевать» стало его девизом. Очень легко смириться с тем, с чем смириться немыслимо, когда всё обстоит именно так.
Безумие, но постепенно Шерлок входил во вкус своего полумертвого существования, находя в нем извращенную сладость. Ни отчаяния, ни скуки. И кто сказал, что не это изначально предназначено ему Судьбой? Чем, например, он лучше красавчика Ди? Ди, который, какими бы сильным ни были его муки, живет и дышит лишь в этих стенах. И попробуй его прогони…
Иногда сознание неяркой вспышкой озарял интерес: чем и когда всё это закончится? Вечно это продолжаться не может. Так не бывает. Хотя… Однажды он может просто никого не узнать, и спасительное безумие сделает его покорным и, кто знает, возможно, абсолютно счастливым.
Жаль, конечно.
Но наплевать.
Он почти не смотрел телевизор, редко читал. Вся жизнь была сосредоточена в кресле возле камина, где он без устали смотрел на огонь. Или в кровати, где он либо спал, либо так же без устали трахался.
Садерс не скрывал беспокойства: апатия Шерлока была очевидна, а его сексуальная ненасытность — пугающе ненормальна. И радости не приносила.
Он беззвучно кончал, и вскоре снова готов был принять Сада в себя.
— Отдохни.
— Тебе надоело трахать меня?
— Я не трахаю, я люблю.
— Вот и люби.
*
Потом это резко прошло, словно отыграв театральный сезон, Шерлок вернулся в реальность, став самим собой: холодной, молчаливой и неприступной мечтой. Он уже ничего не хотел и отдавался Садерсу, не скрывая ненависти и отвращения. Его руки и ноги были мертвенно холодны. Рот — каменно тверд. А сердце… Сердце равнодушно стучало, не зная перебоев и срывов.
Так продолжалось два месяца.
***
— Братец даже не обеспокоен твоим долгим отсутствием.
— Плевать.
Садерс соврал.
Он видел Майкрофта Холмса несколько раз, наблюдал, как быстро теряет самообладание этот всегда невозмутимый чиновник, как едва заметно подрагивают его изящные пальцы, крепко сжимающие дорогой телефон, который всё последнее время он никогда не выпускает из рук…
***
Шерлок ненавидел Садерса даже в постели. Прежде всего в постели. Он сжимался в тугой узел, и Сад порою не знал, как к нему подступиться. Каждая близость причиняла страдания. И не только душевные. Шерлок превращался в неприступную крепость, мышцы его каменели, и от бессилия Садерс едва не плакал. Ему так хотелось войти в него нежно и ласково, наслаждаясь плавным проникновением в глубину, двигаться медленно, постепенно наращивая темп, дюйм за дюймом раскрывая любимое тело, томя и искушая, возбуждая и даря удовольствие.
