— Буду признателен. Я чертовски проголодался.

Ясно. Джон поспешил на кухню — может быть, в его холодильнике найдется хоть что-то для парочки сэндвичей? Не оставлять же человека голодным.

Проглотив первый сэндвич за считанные секунды, инспектор продолжил: — Так вот. Возможно, мне следовало держать язык за зубами, но Шерлок… Он и в самом деле помешан, Джон, и с этим надо что-то немедленно делать, что-то предпринимать. Видит бог, я пытался его урезонить. Достаточно жестко. Да что там, я орал на него впервые в жизни. Так орал, что даже охрип. Проклятье.

Джон едва не ерзал от жгучего нетерпения, но старался держаться в рамках приличия — прихлебывал чай и смотрел на инспектора хоть и заинтригованно, но спокойно. Во всяком случае, он очень надеялся, что именно таким и выглядит со стороны — заинтригованным, но спокойным.

Наконец инспектор приблизился к сути: — Знаете, что он задумал?

— Понятия не имею.

Да говори же, черт бы тебя побрал, или я сейчас тебя задушу!

— Скажите… скажи, ты любишь его?

От неожиданности Джон оторопело застыл, нелепо приоткрыв рот — какого, блядь, черта? Меньше всего он рассчитывал услышать подобный вопрос из уст полицейского, пусть даже знакомого Шерлока и во всех отношениях хорошего малого. А потому холодно отчеканил, смочив чаем пересохшее горло: — По-моему, это не твоё собачье дело, приятель. — Внутри клокотало и вспенивалось яростное недоумение. — Или я ошибаюсь?

Симпатяга Грегори тяжко вздохнул. – Увы, ошибаешься. Это дело моё, так уж вышло. Так ты его любишь?

— Если это не часть допроса, я промолчу.

— Какой нахрен допрос? — Инспектор устало махнул рукой и поднес кружку к губам. Поморщился. — Ненавижу остывший чай… Ладно, можешь не отвечать. Во всяком случае, он любит тебя до безумия. И это не пафос, поверь. Шерлок и в самом деле слегка того — тронулся. Многое я успел от него повидать и услышать, но такое… — Грег запустил в волосы пятерню и даже слегка подергал посеребренные прядки — несколько мелодраматично, но сразу видно, что искренне. — Так тебе интересно узнать о его потрясающем плане?

Джон не выдержал — подскочил. — Да говори уже, черт бы тебя побрал!

Инспектор удовлетворенно хмыкнул. — Так я и думал. Не надо нервничать, Джон. Хотя, о чем это я? Этот мерзавец доведет до ручки даже святого. Одним словом, твоё состояние объяснимо. Итак, дело в следующем — он решил упечь тебя за решетку. Посадить в тюрьму, так сказать.

— Куда? — Джон подумал, что он ослышался. — В тюрьму? Ничего не понимаю… Это за что же?

— Хороший вопрос. И хороший ответ: черт его знает. Мне и самому интересно, на чем именно остановится Шерлок. Стоит признать, за время наших с ним отношений я порядком устал от его заскоков — не человек, а пороховой склад. Но ничего подобного наблюдать мне не приходилось. Подумать только, с некоторых пор я стал пугаться его звонков! Эта ваша любовь… — Лейтрейд снова вздохнул, посмотрев так выразительно, что Джону стало неловко — сколько хлопот они доставили занятому человеку. — За что, говоришь? Придумать он может всё, что угодно. Попытка ограбления Национального Банка, к примеру. Или покушение на Её Величество. Или изнасилование монахини… Кто знает, что взбредет в его гениальную голову?

Джон не знал, как ему реагировать: материться, плакать или смеяться. Но как бы ни был он потрясен, сердце зашлось от глупого счастья — Шерлок его не забыл. Шерлок готов на всё, потому что… соскучился? Неужели это происходит на самом деле? Но позволить себе расслабиться Джон не считал возможным и потому строго спросил: — Он сошел с ума?

— А я о чем говорю?! — воскликнул инспектор. — Сбрендил. Совершенно. И тем не менее, Джон, я тебя уверяю, он очень ловко заморочит мне голову и докажет твои «преступления» так виртуозно, что я поверю… вынужден буду поверить.

— И, по-твоему, это возможно?

Инспектор рубанул воздух ладонью. - Да. У него будут неопровержимые улики и факты, и я очень быстро заткнусь.

Джон помолчал, обмозговывая услышанное. Тюрьма виделась ему совершенно отчетливо — если Шерлок что-то задумал, то… Стоп. Стоп-стоп-стоп. — Но зачем ему все эти сложности Грег? И вообще — зачем?

Лестрейд смотрел на него как на человека, в чьих умственных способностях он только что усомнился. — Господи, Джон, это же так очевидно. Потом он блестяще докажет, что ты невиновен. Вызволит, так сказать, принцессу из мрачной башни. И поведет под венец. — Он откинулся на спинку дивана и утомленно прикрыл глаза. — Какое счастье, что этот чокнутый влюблен не в меня.

— Идиотизм, — пробормотал Джон, пытаясь представить себя за решеткой. Ну и, естественно, под венцом… — Грег, это же детские игры. И ты, инспектор полиции, явно не новичок в своем деле, собираешься принимать в них участие?

— Кто меня спросит, Джон? — В голосе инспектора послышались нотки отчаяния. — Не сомневайся, это не будет выглядеть детскими играми, это будет настолько серьезно, что я лично защелкну наручники на твоих запястьях, считая себя национальным героем.

— Это смешно.

— Обхохочешься.

— Я никогда не поверю, что такое дерьмо возможно.

Инспектор пожал плечами. — Посмотрим… Моё дело предупредить. — Он поднялся, с хрустом распрямляя колени, и улыбнулся тепло и участливо. — Спасибо за угощение, Джон. Когда всё закончится, когда вы наконец разберетесь, мы выпьем что-нибудь посерьезнее твоего чая. Сразу видно — ты парень что надо. Крепкий орешек. Уважаю. — И добавил, многозначительно выставив палец: — Но лучше бы тебе уступить.

Убью этого ненормального.

(До чего же я по нему стосковался. Сил нет терпеть).

Прямо сейчас пойду и убью.

Но Джон никуда не пошел и никого не убил. Как только за инспектором захлопнулась дверь, на него вновь накинулась стая свирепых сомнений: конечно же, это розыгрыш, подобный тому, с «блином» на голове, и, возможно, придумал его Шерлок на пару с Дэвидом-Стивеном-и-черт-знает-с-кем-ещё… Почему бы не позабавиться двум молодым, беззаботным любовникам? Откуда вообще он знает, что это был Грегори Лестрейд, полицейский из Скотланд-Ярда? А документ и подделать можно…

Я не могу этим управлять, думал Джон, находясь на пределе отчаяния, уже не могу. Он презирал себя за параноидальную подозрительность, страдал жестокой бессонницей, но поверить в любовь Шерлока, а потом убедиться, что это всего лишь искусно сплетенная ложь, было страшно до судорог, и он продолжал мучительную борьбу с собственным сердцем. И как чуда, как свершения самых неисполнимых надежд ожидал сладкозвучного воя сирен, неземного сияния маячков за окном и своего феерического ареста.

*

Следующего посещения Джон был удостоен неделю спустя. Именно удостоен — иначе царственный жест несомненно ответственного и несомненно высокопоставленного лица охарактеризовать было невозможно.

Всю эту неделю Джон без устали подыскивал для себя подобающие эпитеты. Он побывал и «слюнтяем», и «трусом», и «чертовым недоумком», и «окончательно сбрендившим пнем», и (тысячекратно) «уродом», и много кем ещё. Он даже отважился позвонить миссис Хадсон — неведение приобрело статус невыносимого, и гордость («тупое упрямство») покорно сложила крылья. Услышав приветливое «Доктор? Как ваши дела? Всё ли у вас хорошо?», он захмелел от радости: о нем беспокоятся и, несмотря на отсутствие привычного и родного «милый», хоть немножко, но любят. Естественно, речь шла о любви и беспокойстве домовладелицы… Он поинтересовался её здоровьем и дальнейшими планами (какими планами, господи?), внимательно выслушал подробный отчет (оказалось, планов у леди было немало) и, не найдя ничего лучшего, попросил передать привет Шерлоку.

— Передам, — вежливо ответила миссис Хадсон. — Думаю, ему будет приятно.

Послевкусие от разговора осталось муторное, щемящее. Джон окончательно убедился, что находится в глухом тупике, в который все это время настойчиво себя загонял. И загнал ведь, да так, что даже головы повернуть и оглянуться не хватает ни веры, ни мужества. Разве можно так жить? Но несмотря на это настроение его было уже не таким гнетущим, и даже нога, доставившая за последнее время немало хлопот, болела значительно меньше.