«Следует сказать что-то подобающее случаю», – подумал он, проезжая мимо здания суда с битыми окнами и испуганными в их проёмах лицами.
А в голове опять шумело, и вновь зазвучал голос: «Четвёртый ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца, и третья часть суши, и третья часть луны, и третья часть звёзд».
Когда его грубо выдернули из саней у Якиманской части, он прохрипел про деспота, что сидит в его мозгах:
– Надо его удалить… Избавиться от него, – хрипел он, страдая от адской боли в голове.
– Чего говорит? – спросил у одного жандарма другой.
– Ясно чего: Долой деспотизм…
– О-о! Сенсация! – стал записывать в блокнот случайно оказавшийся возле части судебный репортёр: «Революционер громко кричал: Долой деспотизм! – подумал и приписал: Долой самодержавие!, – и с обидой глянув на оттолкнувшего его жандарма, дописал: Бей сатрапов и царских опричников».
Ещё сани с убийцей не успели доехать до Никольских ворот, как к останкам мужа бросилась Елизавета Фёдоровна. Она гладила тёплую ещё руку и беззвучно рыдала, глядя на то, что несколько минут назад было её мужем – высоким и красивым человеком.
Любопытная толпа напирала, так как полиция ещё не прибыла, чтоб её оттеснить от обломков кареты и останков великого князя.
– Гляди-ка, – услышала княгиня чей-то голос, – голову разорвало, хоть раз в жизни Серёжка пораскинет мозгами…
Яростно сверкая глазами, она бросилась к толпе, и отталкивая то одного, то другого зеваку измазанными в крови мужа руками кричала:
– Как вам не стыдно… Человека убили… А вы даже шапки не снимите…
Кто-то снял, а большинство, внутренне ухмыляясь, наслаждалось видом убитой горем женщины.
– Люди! Да что с вами? – крестясь, подошла к толпе нищенка. – Ведь ЧЕЛОВЕКА убили…
Император, узнав о случившемся, заперся в кабинете, велев дежурному камердинеру никого не пускать, даже жену.
Через два часа, выйдя с влажными, покрасневшими глазами, играя скулами, протянул генерал-адьютанту исписанный лист.
Вечером вышел манифест: «Провидению угодно было поразить Нас тяжёлою скорбию: любезный дядя Наш, Великий Князь Сергей Александрович, скончался в Москве в 4 день сего февраля на 48 году от рождения, погибнув от дерзновенной руки убийц, посягавших на дорогую для Нас жизнь Его. Оплакивая в Нём дядю и друга, коего вся жизнь, все труды и попечения были беспрерывно посвящены на службу Нам и Отечеству, Мы твёрдо уверены, что все наши верные подданные примут живейшее участие в печали, постигшей Императорский Дом Наш».
Но в подданных печали как раз-то и не было.
Генерал Трепов убедился в этом, читая рапорт директора Департамента полиции Лопухина: «Лишь небольшая часть рабочих проявляла какое-то сожаление о гибели великого князя. В среде интеллигенции царило буквально ликование, а студенты известие о гибели великого князя встречали аплодисментами и возгласами «Долой самодержавие». Крупная интеллигенция ведёт широкий сбор денег на покупку оружия; деньги жертвуют адвокаты, врачи, люди других профессий; значительные средства даёт на вооружение местное купечество».
«Бог поразил их глупостью, лишив разума и здравого смысла, – отложив рапорт, подумал Трепов. – Они даже не представляют, что будет с Россией и ними, ежели падёт самодержавие. Зато газеты, особенно московские, с огромным пиететом писали об убийце, используя такие обороты, как «стройный молодой человек», «умное интеллигентное лицо». – У него не лицо, а образина, – разглядывал фотографию убийцы, невольно сравнивая её с фотографией убитого князя, про которого писали, что у него лик мракобеса и изверга. – Охранительные силы лишились главной своей опоры, – расстроено подумал генерал. – Но у России есть ещё Я».
Скорбя у гроба убиенного супруга в Александровском соборе кремлёвского Чудова монастыря, и глядя на бесконечный поток людей, идущий поклониться праху великого князя Сергея, Елизавета Фёдоровна решила простить его убийцу.
7 февраля она навестила в тюрьме того, кто отнял у неё любимого человека, и простила его от своего имени и от имени мужа.
А люди всё шли и шли, опровергая донесения филёров о безразличии населения к смерти Сергея Александровича, и газеты переменили тон, сообщив в день отпевания 10 февраля: «Несмотря на будний день, тысячные толпы стремятся в Кремль отдать последний долг и поклониться праху мученически погибшего Великого князя. Перед воротами Кремля благоговейно настроенная толпа образовала живые шпалеры».
«Вот это другое дело, – читал московскую прессу генерал Трепов. – Дошло наконец – кого они потеряли. Что удивительно, – взял другую газету, – даже вождь ирландских террористов, незадолго до трагедии встречавшийся с великим князем в Москве, осудил это убийство, заявив репортёрам, что покойный генерал-губернатор был гуманным человеком и постоянно проявлял интерес к улучшению жизни рабочих».
Император на похороны не поехал…
– Ники, я не пущу тебя в Москву, – в истерике кричала Александра Фёдоровна.
«Будто простая крестьянка ведёт себя», – задохнулся от нежности к ней Николай. – Всё это от любви…»
– Слушай письмо сестры: «Всё, что мы переживаем в молитвах, помогает преодолеть это жестокое страдание. Господь дал благодатную силу выдержать. Знаю, что душа моего любимого обретает помощь у мощей святителя Алексея. Какое утешение, что он покоится в этой церкви, куда я могу постоянно ходить молиться». – А мы помолимся за твоего дядю на заупокойном богослужении в храме Большого Царскосельского дворца.
Первый раз в жизни император не воспринял на церковной службе успокоения: «Я никогда не прощу москвичам князя Сергея», – сжав зубы, думал он.
Большевики адски завидовали эсерам, провернувшим такое великое дело, и Владимир Ильич Ленин постепенно начинал задумываться о терроре,
провозгласив: «Нравственно всё то, что идёт на пользу революции». « Следует совмещать агитацию на фабриках и заводах с терактами. Но главное – необходимо созвать пленум Центрального Комитета партии, дабы они вынесли постановление о созыве съезда, – не чувствуя вкуса чая, размышлял он, сидя за ужином. – Текст письма составлен, следует зашифровать и отправить… На имя кого? – секунду подумав, решил, – лучше всего Красину».
– Наденька, – промокнул губы, осчастливив супругу ласковым к ней обращением.
«А то всё: «Надежда Константиновна, да Надежда Константиновна», – улыбнулась мужу.
– …Следует отправить письмо в Россию, – глянул, как жена с готовностью поднялась из-за кухонного стола. – На имя Красина, – уточнил он.
– У меня уже и черновик заготовлен, – улыбнулась она. – Как грибы засаливать. Полиции будет интересно читать. А между строк «химией» впишу твоё послание, – радуясь, что нужна ему, пошла в комнату к письменному столу. – Сейчас зашифрую.
– Как учительница, ключом к шифру ты выбираешь стихи? – рассмеялся супруг, по привычке вставив большие пальцы рук в проймы жилета.
– У Красина ключ – «Песня Катерины» Некрасова, – тоже развеселилась она. – У твоего брата, Дмитрия Ильича – надсоновское стихотворение «Мгновение», а лермонтовская «Душа» – для Ивана Ивановича Радченко…
– Да что же это ты партийные тайны выдаёшь? Ведь даже в Швейцарии у стен есть уши… И в основном – меньшевистские, – в задумчивости стал ходить от окна к двери и обратно. – Чего только не пишут теперь Плеханов, Засулич и Старовер в своей новой «Искре», ругая старую, потому что там властвовал узурпатор, – вынув из проймы, потыкал в грудь большим пальцем, – и самодержец – Ленин. Именно так, – сам себе покивал головой, вернув палец на место. – Узурпатор и самодержец… На царя намекают, с властью которого боролись и продолжим бороться на будущем съезде… Как хорошо, что у нас есть своя газета «Вперёд». И как славно, что мы нашли на неё средства. Неважно, из каких источников. Пусть даже японских. Нравственно всё – что идёт на пользу революции.
