Младшая сестра Дженнингс отважно приняла необходимость пустить к себе новеньких. Может быть, сестра Спенс нарочно подселила нежданное пополнение именно к ней, однако не каждая занимала в одиночку целую палатку, поэтому такое решение проблемы выглядело логичным.

– Здесь я, –  стала объяснять сестра, засветив лампу. –  Выбирайте одну из тех двух. Боюсь, простыни могли отсыреть. Я вас не ждала…

Мисс Пиппери колебалась, но миссис Грегсон уже сделала выбор, просто опустив саквояж на одну из коек.

– Эта подойдет.

– Мы пробудем не больше недели, –  оправдывалась мисс Пиппери, –  и слезем с вашей шеи.

– Значит, высокое начальство застанете?

– Какое начальство?

– Фельдмаршала Хейга со свитой. Нагрянет в ближайшую пятницу – без предупреждения. Правда, нам об этом сообщили неделю назад. Чтобы сюрприз получился правильный, без сюрпризов.

– Много приходиться драить?

– И красить, –  вздохнула Дженнингс. –  Господи, как похолодало! Смотрите, вот тут две грелки. Горячая вода в умывальной. Можно согреть постели.

– Я схожу, –  кивнула мисс Пиппери, поднимая керамические цилиндры. –  А вам принести?

Дженнингс помотала головой.

– Сил нет как следует раздеться.

Когда мисс Пиппери вышла, Дженнингс сняла чепец и принялась расстегивать платье.

– Она славная.

Миссис Грегсон кивнула:

– Ваш доктор Ватсон тоже.

– Да, очень мил, –  согласилась миссис Грегсон.

Сестра Дженнингс нахмурилась.

– Не только это. Я хотела сказать: он очень хороший врач. Сегодня он работал наравне с людьми вдвое моложе его.

– Гм… – Миссис Грегсон не слишком вслушивалась в слова, восхищенно рассматривая стройное тело, обозначившееся под грубым платьем и юбками. –  Каким чудом вы сохраняете такую фигуру?

Дженнингс смущенно опустила взгляд на слои серого, застиранного белья.

– Все время двигаюсь? Ем через раз? Так устаю, что не до еды? И спасибо за деликатность. Вы хотели сказать: тощая.

– Вы так думаете? – Миссис Грегсон вылезла из рукавов платья и, согнув правую руку, пальцами левой сжала бицепс. –  Нет, я вот о чем говорю. Застилая постели и ворочая тела, я нажила мышцы, как у бомбардира Билли Уэллса. Это боксер, –  ответила она на недоуменный взгляд Дженнингс. –  А на свои посмотрите.

Сестра ущипнула себя за руку, тонкую, как у ребенка, в сравнении с рукой Грегсон.

– Моя мама говорила: недокормленная.

– Верее будет сказать: грациозная. –  Грегсон зевнула. –  Простите.

Дженнингс тоже зевнула, прикрыв рот ладонью. И стала серьезной. Подошла к двери, проверила, нет ли кого рядом. И все равно понизила голос. Брезент очень плохо глушит неосторожные разговоры.

– Понимаете, я выросла в Дидкоте.

– Право? – Миссис Грегсон не поняла, как это связано с грациозностью.

– Это рядом с Саттон Кортни.

Даже в свете лампы видно было, как побледнела миссис Грегсон.

– Ох!

– О вас там много говорили.

– Представляю себе.

– Все местные газеты шумели. Им нечасто приходится посылать репортеров в Олд-Бейли.

Миссис Грегсон опять кивнула, будто заскучав.

– «Дело Красной дьяволицы», как у нас говорили.

Миссис Грегсон резко развернулась, ухватила Дженнингс за локоть, свела пальцы в кольцо. Хрупкая, как цыплячья ножка, косточка готова была переломиться.

Дженнингс поморщилась.

– Извините, это было бестактно.

– Да.

– Я устала, –  честно призналась Дженнингс. Как она могла позволить себе такое беспардонное любопытство! – Плохо соображаю.

– Дело в том, младшая сестра Дженнингс, что Элис ничего не знает. Не знает ни о Красной дьяволице, ни о Саттон Кортни. Ничего.

– О…

– И мне бы хотелось, чтобы так оно и осталось.

– Конечно. Вам еще нужна моя рука?

Они услышали шаги мисс Пиппери, возвратившейся с горячими грелками. Миссис Грегсон разжала пальцы.

– Вы меня поняли, младшая сестра Дженнингс?

Дженнингс выдернула руку. На ней остались алые следы пальцев.

– Прошу вас, не беспокойтесь, миссис Грегсон. –  Она стала растирать локоть. –  Я сохраню вашу тайну.

«Может быть, и сохранишь, –  подумала миссис Грегсон, –  только которую?»

Осветительная ракета взвилась над британскими позициями и зависла, презирая закон тяготения. Она горела над ничейной землей как близкое небесное тело, и ее яркое пламя не тускнело секунду за секундой. Разрушенные крестьянские дома озарились серебристым светом, словно кто-то на полную мощность включил луну. Безжалостное сияние отбрасывало глубокие, непроницаемые тени. Из их ненадежного укрытия наводчики обеих сторон высматривали каждое движение на местности.

Блох лежал неподвижно, зная, что для любого наблюдателя неотличим от борозды в перепаханной земле, пока не шевельнет хоть одним мускулом: опытный наблюдатель замечает малейшее движение. Снайпер крепко зажмурил глаза, не поддавшись соблазну. Наконец искусственное светило стало опускаться, и одновременно выгорело топливо, питавшее его короткую жизнь. Мир снова окутался оттенками серого. Ракета мягко стукнула о землю и выплюнула последний предсмертный огонек. Блох не шевелился еще минуту. Потом увидел, как три тени перед ним поднялись с земли и двинулись к британским позициям. Его сопровождение, его загонщики, «патрулентрупп», не в первый раз пересекающие ночью нейтральную полосу. Они нашивали заплаты на локти и на колени, носили мягкие бесшумные ботинки с обмотками вместо тяжелых солдатских сапог. Блох восхищался ими и доверял им настолько, что на этот отрезок пути целиком отдался в их руки.

Провожатые удалялись, и он пополз следом. Осветительная ракета служила обоюдоострым мечом. Пока она горела, можно было высмотреть любое движение на освещенном участке, зато после наблюдатели на двадцать минут лишались ночного зрения. Тот, кто остался незамеченным при вспышке, легче пробирался затем в темноте.

Блох держал в голове главное: подробную карту британских окопов с квадратными зубцами огневых позиций, второй линией, ходами сообщения, пулеметными гнездами и зигзагами резервной полосы. И в первом слое памяти – подслушанный слухачами ночной пароль: «Единорог». Люкс заставил снайпера раз за разом повторять это слово, избавляясь от немецкого акцента.

Трое впереди снова залегли, и Блох последовал их примеру. Потом все проворно, как четвероногие тараканы, поползли дальше, к британской «мине» – наблюдательной ячейке, прорытой под проволокой на ничейную землю. Такие передовые посты использовались недолго и забрасывались, как только их обнаруживал противник. Подкоп должен был привести его на британскую сторону, прямо в окопы. Разведчики, уже подползавшие к краю «мины», махнули, торопя Блоха.

– Единорог, –  прошипел один и добавил на чистейшем английском: – С нами бош.

– Ага, давайте его сюда.

Все закончилось в несколько секунд. Двое британских наблюдателей упали под ударами дубинок. Блох получил накидку и фуражку, чтобы прикрыть свою форму. Он всмотрелся в темноту подкопа. Мысленная карта подсказывала, что ход приведет его на стрелковую позицию, оттуда – в ход сообщения, который, в свою очередь, выведет через резервные траншеи почти к самым стенам разбитой церкви. Едва ли его кто-то остановит. Если остановит, то теперь, когда на нем британская хаки, расстреляют как шпиона. К этой мысли ему не привыкать: захваченных снайперов тоже часто казнили на месте.

Блох по очереди пожал руки трем спутникам, поднял ворот накидки и двинулся дальше. Контуженых томми привели в чувство, заткнули им рты кляпами и вытолкали наверх штыками – неожиданный трофей порадует Люкса, добавив и без того немало сведений о передвижениях британцев.

Пробираясь по неровной траншее, Блох засунул руки в карманы накидки и нашел там раздавленную пачку сигарет. Из десяти остались четыре «Блэк Кэт». Если столкнется с кем, первым делом предложит закурить.

Однако он уже миновал несколько мелких землянок. Из них слышался шепот, иногда пахло табаком, но все входы были перекрыты газовыми занавесками, и никто его не окликнул. В одном открытом окопе Блох увидел двух солдат, свечкой прожигающих швы одежды, –  уничтожали вшей. Они были слишком заняты охотой и не смотрели вверх. Блох усмехнулся про себя. Он знал, как бесполезно это занятие, и знал, что оставшиеся у него за спиной немцы занимаются сейчас тем же самым. В сущности, они были одной армией, разделенной несколькими сотнями метров, языком и королевскими семействами. Впрочем, последнее вряд ли.