Оставшийся вечер я поглядывал на Агнес. Я был готов поклясться, что это она оставила мне знак, но девица была все так же угрюма и не глядела в мою сторону, даже когда я помогал ей с хозяйством и пытался с ней заговорить. Если бы не эта печать обреченности и подозрения на ее лице, если бы она хоть раз улыбнулась, то я счел бы ее привлекательной девушкой. Кажется, она была моложе меня на пару лет, но поистине об этом трудно было судить: ее руки были испорчены домашней работой, а на лице уже появлялись складки, которым суждено стать морщинами в будущем. Она не была набожна, в отличие от миссис Болтон, всякий раз шептавшей себе под нос молитвы, она почти ничего не ела и держалась особняком от хозяев, ничуть не походя на них ни манерами, ни обликом. Спала она не в доме, а в пристройке, где хозяева держали кур, и старуха строго-настрого запретила мне ходить туда ночью.

Посреди ночи я проснулся от легкого дуновения или прикосновения. Кто-то громко храпел с присвистом, и бледный квадрат лунного света неподвижно застыл на полу. Скрипнула дверь, и я резко сел. С кровати мягко упал плотный сверток, но, когда я наклонился за ним, раздался резкий голос старика:

- Почему не спишь? Мой мальчик, тебе стоит отдохнуть после дня, полного трудов.

- Я хотел отлить, - пробормотал я, пряча сверток под одеяло.

- Давай я провожу тебя, - сказал он без тени всякой любезности. - Здесь по ночам может быть опасно.

Мне пришлось послушаться, чтобы не вызвать его гнева, и, только вернувшись под нагретое одеяло, я смог ощупать то, что мне принесли. Это была одежда, и, видно, это была моя одежда: мой жюстокор и жилет. Достать ее я не осмелился и утром с большими предосторожностями спрятал на крыше, которую все еще чинил.

Застать Агнес одну, чтобы спросить ее напрямик, что это значит, мне никак не удавалось. Она явно хотела меня выпроводить из этого гостеприимного дома, но я никак не мог понять - отчего. Старуха зорко следила за нами, и стоило ей увидеть, что мы рядом, как она тут же изобретала девушке новое занятие. Со мной она переменилась и говорила так ласково, словно я был ее потерянным сыном, но при этом то царапала стол желтыми, обломанными ногтями, то глядела на меня с ненавистью. Мне удалось улучить мгновение, когда хозяйка принялась подсчитывать яйца, снесенные курами, и я отправился собирать хворост, но вместо того, я следил за Агнес, которая сновала из дома во двор, и, наконец, появилась с ведрами, чтобы сходить набрать воды в ручье или речушке. Я последовал за ней лесом, чтобы она не заметила меня, и увидел, как меняется ее походка, когда она уходила от дома все дальше и дальше. Плечи ее распрямились, она почти пританцовывала и даже, казалось, мурлыкала себе под нос какой-то напев.

Когда девица подошла к реке, она поставила одно ведро на землю и, подоткнув юбку, спустилась к воде. Я решил, что сейчас самое время предстать перед ней, чтобы не напугать ее, и медленно вышел из лесу, тихо, очень тихо оказавшись за ее спиной.

Каким-то чудесным образом она заметила меня. Не знаю, что Агнес подумала, но она резко обернулась, и земля, которую подмыл жестокий ручей (может быть, это был тот же, в котором я валялся прошлой ночью?), обвалилась в воду под ее ногами. Я успел подхватить девицу за талию, чтобы она не промокла, и в благодарность получил кулаком в глаз так, что перед моим внутренним взором вспыхнули звезды. Я выругался и отпустил ее, прижимая ладонь к лицу, будто давление на глаз могло уменьшить боль. Жестокосердная девица ничуть не озаботилась моей судьбой и деловито вылавливала палкой уплывшее ведро.

- Ты всегда так встречаешь тех, кто пытается тебя спасти? - спросил я, когда боль кое-как унялась. - Между прочим, достойные девушки дарят поцелуй в награду!

Мне послышалось, что она пренебрежительно фыркнула. Головы она не подняла, пока не подогнала ведро к берегу и не взяла его в руки.

- Ладно, - сказал я, чувствуя себя дурак дураком. - Я вовсе не пытался покушаться на твою честь, если она тебе так дорога. Я хотел поговорить с тобой.

Вместо ответа Агнес отдала мне ведро и жестом показала, чтобы я набрал воды сам.

- Ты что, язык проглотила? - недовольно спросил я. - Скажи хоть что-нибудь! Я же не с ведром или с деревом толкую!

На этот раз я был проворней и увернулся от ее удара, однако фортуна была не на моей стороне, и я запнулся о трухлявый ствол дерева, набив себе вдобавок шишку на лбу о ведро. Мерзкая девчонка ухмылялась, уперев руки в бока корсета.

- Выдрать бы тебя, - сказал я угрюмо. - Зачем ты подложила мне ночью одежду?

Ухмылка сошла с ее губ, и она огляделась почти со звериной чуткостью. Агнес ткнула в мою сторону пальцем, а затем провела характерным жестом по шее, изображая нож.

- Меня должны убить? - с сомнением спросил я.

Она торжественно кивнула.

- Почему?

Девица пожала плечами: нечто среднее между "не знаю" и "так здесь принято". Она нетерпеливо взглянула в сторону дома и выразительно показала мне на ведро. Я послушался ее и, ворча, набрал воды в оба ведра.

- Но как мне выбраться отсюда?

Она вздохнула, подобрала с земли прутик и нарисовала на тропинке среди камней нечто, напоминавшее полумесяц, и махнула рукой в сторону моря. Я тупо глядел на ее рисунок, стоя с ведрами, пока наконец не сообразил, что она имела в виду лодку.

- Мне нужно увести лодку? - спросил я. - Та, которая сушится на берегу?

Она кивнула, затем покачала головой, и у меня опять заныл опухающий глаз. Девица нарисовала мне еще несколько полумесяцев и на этот раз ткнула прутиком в сторону дома.

- Ага... Значит, здесь есть еще лодки, так? Почему тогда старик солгал мне? И почему ты так заботишься о моей жизни?

Она отвернулась, не желая отвечать на этот вопрос. Я поставил ведра на землю и подошел к ней ближе. Мне еще было чем рисковать, но Агнес на этот раз не попыталась меня ударить. Мы стояли так близко, что наше дыхание смешивалось, и я знал, что стоит мне сделать неверное движение, как она очнется от общего морока и сбежит. Мне вдруг захотелось поцеловать ее, но девушка вдруг оттолкнула меня обеими руками, показала на лес и топнула ногой.

Я презрительно хмыкнул, но она встревожилась не на шутку, и ее тревога невольно передалась мне, и я послушался ее приказа. Я затаился меж деревьями, пока она спокойно наклонилась над ведрами, но на виске у нее заметно билась жилка.

- Тебя за смертью только посылать, - проворчала старуха, которая, видно, заждалась Агнес и теперь торопилась к ней навстречу. Я не слышал, как она приближалась, но, похоже, у девицы был отличный слух. - Видит Бог, из всех нерасторопных девок такую, как ты, еще надо поискать!

Она отвесила Агнес затрещину по затылку, и та привычным движением сдунула с лица растрепавшиеся от удара волосы, не глядя на старуху. Каким-то образом ей удалось не расплескать воду, и под ругань старухи они медленно скрылись из виду. Я выждал еще какое-то время и пошел следом, то и дело дотрагиваясь до распухшего глаза.

Когда старик увидел, на что я похож, он долго смеялся, слушая мои беспомощные враки о том, что со мной случилось, а затем добродушно предложил мне кусок куриного мяса, чтобы опухоль спала, сетуя на то, что все козы у них передохли, и что гораздо лучше для синяков баранина или собачатина. Я глядел на его доброе, румяное лицо и опять не мог поверить девице: такой заботливый человек не мог оказаться убийцей и вором. Он угостил меня душистым табаком из Новой Испании, и мы долго курили, сидя на бревне перед домом, пока Пенни Болтон расспрашивал меня о родителях и рассказывал о своей корабельной молодости на борту корабля со странным названием "Забава". Он говорил о далеких краях: об Испании и Португалии, Англии и Ост-Индии, Карибском море и испанских владениях в Америке; он говорил так славно, что я заслушался и опомнился только, когда старик засмеялся и сказал, что пора спать. И действительно: спускались сумерки, из-под деревьев быстро росли темные тени, и сумеречная мошкара роилась серыми клубами в свете закатного солнца. Я отвернулся затушить трубку и, когда невзначай бросил взгляд на лицо своего собеседника, удивился его незнакомому, настороженному выражению, которое, впрочем, быстро исчезло.