Постепенно четкая, ритмическая песня становилась громче и стройнее. Мужчины, которые не могли больше сопротивляться призывной мелодии, вышли в круг и начали танцевать. Мальчики мгновенно уселись на землю рядом с другими зрителями, совсем маленькими детьми и стариками. Танцоры все быстрее носились вокруг костра, поднимая пыль и песок. Ритм песни учащался.
Это был танец серны. Мужчины танцевали в небольшом кругу, неистово топая, чтобы показать, как они гонятся за добычей. Затем Самгау вырвался из круга и вытянул руки, имитируя рога сернобыка. Цонома и Нарни схватили луки и продолжали танец вокруг Самгау, который старался держаться от них на расстоянии. Топот все убыстрялся. Танцоры, воспроизводившие сцены охоты, покрылись потом. Охотники сделали вид, что пускают стрелы, Самгау прыгнул в сторону, а преследователи «пошли по его следам». Самгау шатался, часто и тяжело дышал, вытягивал руки к охотникам, как бы собираясь боднуть их. Все участники строго подчинялись ритму. Наконец Цонома, подпрыгнув, добил «сернобыка» копьем, и танец закончился под общий возбужденный смех.
Все разогрелись и оживились и, немного отдышавшись, продолжали танцевать. Последовали танцы страуса, кузнечика, лани и много других танцев на темы бушменских мифов и сказок, в большинстве своем о жизни животных. В одном танце гиена собиралась съесть добычу, но на нее нападали шакалы. В другом самец защищал свою серну и детеныша от наскоков второго самца, пока не пришли охотники и не перебили их всех. Бушмены восторженно кричали: так много чудесного мяса! Иногда кто-либо из женщин внезапно вскакивал с места и вступал в круг танцующих мужчин. Они протягивали к ней руки и делали вид, что ласкают ее, но не притрагивались к ней.
Очарование танца захватило всех. Даже старая Гаусье отважилась сделать несколько па, решив показать, какой живой она была в далекой юности, но ноги не слушались ее, и она тяжело упала на траву. Танцы продолжались до рассвета.
На следующий день жизнь поселения медленно возвращалась в обычную колею. Остатки сернобыка были доедены, и его шкуру начали готовить к выделке. Кожу растянули на песке, вбив по краям деревянные колышки, с внутренней стороны соскребли все съедобные остатки, смазали смолой какого-то кустарника и начали отбивать. Женщины несколько часов терли и мяли ее в руках, чтобы придать ей мягкость и гибкость. Всем несъедобным частям туши было найдено применение. Пузырь надули и высушили — он будет служить сосудом для воды. Сухожилия вырезали, почистили, вытянули и протерли золой. Это будут ремешки, бечевки. Кости разбили на осколки различной формы и величины — будущие инструменты.
Я много раз ходил на охоту с бушменами и научился бесшумно ползать за ними с камерой наготове. Иногда нам везло, но чаще мы видели только следы дичи. Между прочим, магический ритуал с Кейгеем вернул ему меткость: прицелившись, он попал стрелой прямо в желудок горного скакуна. Уже через минуту-две скакун был мертв. Любопытно, что перед смертью белая щетка волос на хребте скакуна встает дыбом, как веер, а через полминуты медленно опадает. Охотник не подходит к раненому скакуну до тех пор, пока не увидит этого признака наступившей смерти. Как ни странно, горный скакун распускает свой белый веер и в самые веселые, счастливые минуты, когда он прыгает высоко вверх, падает на вытянутые в стороны ноги и снова подпрыгивает, как акробат, демонстрирующий свое искусство.
Однажды я был свидетелем волнующего зрелища. Мы выследили и захватили врасплох маленького скакуна, который сразу упал в траву под кустом и лежал, прижав уши, не шевелясь, в надежде, что мы его не заметим. Наверное, он часто так скрывался от врагов, потому что цвет шерсти отлично маскирует его. Но сейчас судьба скакуна была решена. Не успел он шевельнуться, как в него вонзилась отравленная стрела. Мне было очень жаль маленькое животное, но такое сентиментальное чувство — роскошь, которую бушмены не могут себе позволить. Для них животное, каким бы молодым и беспомощным оно ни было, — это пища для голодных желудков.
В охотничьих походах я все больше понимал, как сильно действует на жизнь этих первобытных людей погоня за животными. Она возвышает их и будит в них энергию, она превращается в своего рода религиозный ритуал. Поэтому охоте посвящается так много песен, танцев, рассказов.
Бушмен не обрабатывает землю и не держит домашних животных. Эти занятия не соответствуют его натуре охотника. Запрещение охоты (а это сделано кое-где в целях охраны животных) для бушменов равносильно запрещению жить.
Мне приходилось наблюдать охотничьи хитрости бушменов. Иногда охотник идет к колодцу очень рано, когда воду пьют птицы. Спрятавшись за деревом или кустом и не выдавая себя ни одним движением, он ждет, пока птицы не усядутся в ветвях над ним, и швыряет в них дубинку. Изредка ему удается подбить птицу, но сплошь и рядом он возвращается без добычи. Чтобы не отпугнуть птиц от колодца надолго, он ходит в засаду не чаще, чем раз в несколько дней.
Бушмены ставят силки. В землю втыкается длинный, тонкий и гибкий прут, к одному концу которого привязываются ремешки из сухожилий. Этот конец пригибается к земле, образуя похожую на лук дугу, и закрепляется колышками так, чтобы при первом прикосновении распрямиться. Для привлечения птиц возле ловушки рассыпаются орешки, коренья, ягоды, семена. Ремешки, обвиваясь вокруг птиц, когда прут распрямляется, либо душат их, либо опутывают им ноги. Очень часто в такие силки попадают цесарки, почти не умеющие летать. Бушмены расставляют ловушки и на тропинках, по которым животные ходят на водопой. Здесь ремешки маскируются песком или травой. Правда, в такие ловушки попадают только самые маленькие антилопы, да и тех до прихода охотников утаскивают шакалы.
Есть и такой способ охоты: животное преследуют, пока оно не потеряет силы. Так охотятся на открытой местности, где незаметно подобраться к животным невозможно. У бушменов фантастическая выносливость. Они могут безостановочно преследовать антилопу километров тридцать-сорок. Животное быстро устает, потому что бежит отчаянно и беспорядочно, часто останавливаясь, чтобы оглянуться, и снова бросаясь вперед. Когда оно разгорячится и устанет, бушмены прекращают преследование. Антилопа ложится отдохнуть, остывает, ее мускулы деревенеют, и тогда охотники внезапно бросаются в погоню. Нередко животное, не успев подняться, становится жертвой бушменских копий. Если животное крупное, то один охотник бежит в поселение и возвращается с бушменами, которые остаются здесь, пока не съедят все мясо.
После Самангейгея я побывал у бушменов племени ауэн в южной части Калахари. В шкуре, которую я у них выменял, не было отверстий, следов стрел или копья. На мой недоуменный вопрос они сказали, что гнались за животным, пока оно не обессилело, и добили его дубинкой.
Чем ближе засушливый сезон, тем труднее бушменам Самангейгея добывать пищу. Животные покидают этот район, и женщинам приходится уходить все дальше от поселения, чтобы наполнить свои кожаные мешки. Даже чиви трудно найти, а коренья вянут и сморщиваются от недостатка воды в почве. К счастью, природа устроила так, что к этому времени созревают растущие в песке дыни цама. Правда, они состоят в основном из воды, но эти маленькие желтые плоды нередко спасают бушменов от голодной смерти в пустыне. Лучше всего испечь цама в горячей золе. За ночь она остынет, а утром в черенке прорезают отверстие, сквозь которое вытекает вода. Семена дыни измельчаются и тоже идут в пищу. От цама раздувается желудок, но, несмотря на практически полное отсутствие питательности, дыни помогают пережить критический период до начала дождей. Здесь, по-видимому, действует и психологический фактор: голодное время легче пережить с раздутым животом, чем бы он ни был заполнен. Нередко бушмены не едят почти ничего по многу дней подряд, но как ни странно, такая вынужденная голодовка их не особенно беспокоит. Они, очевидно, уверены, что впереди лучшие времена, когда добрый дух Гауа опять ниспошлет дождь.
