Проводив Королева на поезд, я вернулся домой, проверил электронную почту, немного побродил по просторам интернета и лег спать, поскольку разница во времени между Гонконгом и Питером все еще ощущалась достаточно отчетливо.
Следующий день, благо он был неприсутственным, я провел дома, занимаясь своей докторской и бродя по Интернету, а через день снова отправился в институт, куда добрался, впрочем, достаточно поздно, часам к двум. Сразу же я почувствовал, что в институте что-то неладно. По-прежнему малолюдно и темно, но в самом воздухе разлито какое-то тревожное ожидание: свойственная нашему заведению атмосфера покоя, пусть даже и несколько застойного характера, сменилась предгрозовым напряжением, сгущением атмосферного электричества, чреватого громами и молниями, грозой и бурей.
Я расположился за столом и разложил перед собой бумаги с грантовыми заявками в РГНФ и фонд Сороса за прошлые годы, чтобы придумать что-нибудь путное на будущий год. По правде сказать, я терпеть не могу гранты и заявки: на мой взгляд, в академической науке люди делятся на две категории — тех, кто работает, и тех, кто хорошо заполняет грантовые заявки, получая соответствующее вспомоществование. Короче говоря, одни работают, другие получают гранты и пишут какую-нибудь лабуду (главное, побыстрее), чтобы за эти деньги отчитаться. Но жизнь есть жизнь, а у сотрудника института РАН она достаточно тяжела и безденежна, так что игнорировать даже грошовые гранты РГНФ не приходится, ибо и эта достаточно жалкая прибавка к зарплате все-таки лишней никак не является. А посему приходится что-то придумывать и подавать заявки, которые, увы, обычно не удовлетворялись («Ведь счастие в любви влечет с собой в игре несчастье», как поет оперный Герман): я, к сожалению, не относился к спецам в области грантозаявления.
Поработать с грантовыми проектами мне, однако, не удалось, ибо в кабинете появился Георгий Леопольдович Тролль, который склонился надо мной и вкрадчиво спросил, не хочу ли я сходить попить кофе. Поскольку это приглашение Тролля означало, что он имеет сообщить что-то важное и конфиденциальное, я решил его не отклонять, а, напротив, принять, и поэтому уже через четверть часа мы с ним сидели в «Пегасе» и прихлебывали ароматный кофе, сваренный якобы по-турецки (на самом деле ничего турецкого, но все равно неплохо). Георгий Леопольдович немного похмыкал и потом потребовал от меня клятву о полной конфиденциальности нашего разговора и неразглашении его содержания. Клятва была принесена, и тогда, отхлебнув кофе еще раз, он начал свое повествование.
По словам Тролля, он лишь пересказывал мне то, что ему под большим секретом рассказал буквально полчаса тому назад Константин Иванович, но услышанное оказалось для него таким тяжким бременем, что он решил поделиться им со мной, как человеком надежным и сдержанным, и к тому же его, Тролля, тоже не оставлявшим без важной информации, если таковая вдруг становилась моим достоянием. О первом мне судить трудно, второе было сущей правдой: поскольку я относился к Георгию Леопольдовичу с симпатией, я никогда не оставлял его в неведении относительно каких-либо подводных течений в институте, особенно, если оные могли так или иначе затронуть его. Я не буду пересказывать речь Георгия Леопольдовича, а постараюсь воспроизвести в меру своих скромных способностей ту картину, которая из этой речи вырисовывалась. И была эта картина достаточно пугающей, особенно по контрасту с болотно-застойной повседневной реальностью нашей академической жизни: в болото с вьюнами, карасями и уклейками бросили атомную бомбу, которая может в любой момент взорваться и уничтожить не только уклеек, но и весь ландшафт, в котором их пруд только и мог существовать.
* * *
Итак, время действия: утро вчерашнего дня, вторника 10 июля 2001 года. Место действия: кабинет директора СПбО ИТП РАН Георгия Тиграновича Аванесяна. Dramatis personae[43] — сам Георгий Тигранович и его первый зам Константин Иванович Ревунов.
Рано утром (конечно, по институтским меркам, то есть часов в одиннадцать) Лариса Алексеевна Евстигнеева, верный оруженосец и референт Георгия Тиграновича, вошла в кабинет Константина Ивановича и попросила его срочно проследовать в кабинет директора, предупредив, что Георгий Тигранович чем-то крайне взволнован. Константин Иванович поспешил в кабинет верховного начальства и, как обычно, без стука вступил в него. Георгий Тигранович в светлых брюках и белоснежной рубашке с расстегнутым воротом ходил по своему кабинету туда-сюда-обратно, как бенгальский тигр по клетке. Увидев своего зама, Георгий Тигранович устремился к нему, словно ястреб на куропатку. Впрочем, комплекция Константина Ивановича никак не способствовала такому сравнению. Почувствовав, что линию поведения надо менять, Георгий Тигранович притормозил и после легкого рукопожатия пригласил Ревунова присесть в кресло у своего массивного стола. После того как Константин Иванович уселся, Аванесян обошел стол с другой стороны, но садиться не стал, а, опираясь на стол, возвысился над сидящим замом.
— Ну что там такое приключилось? — миролюбиво и в своей домашней манере спросил Ревунов. — Институт расформировывают, что ли? Век не видел тебя, Георгий, в таком состоянии.
— Пока не расформировывают, но скоро расформируют, если мы не ликвидируем ЧП срочно и собственными силами.
— Да что за ЧП? Ну не томи ты, Бога ради!
— ЧП еще то. Вчера — скорее всего, вчера, вряд ли раньше — из хранилища психоделиков украли инвентарный номер ЛР-469/17-80. Сам понимаешь, что будут говорить и как на это отреагирует президиум Академии, а то и власти.
— Да, понимаю, конечно; гадость порядочная, но не смертельно. Тут по всей стране то красную ртуть воруют, то еще что-нибудь почище. Поругают, но не закроют, разве что опять тебя на выборах членкоров завалят. А что это за препарат-то?
— Ну спасибо, Костя, ну успокоил! Не расформируют… Еще как расформируют! Не обычная это наркота какая-нибудь, нет, отнюдь нет! — на «отнюдь нет» голос директора опасно приблизился к фальцету, что предвещало возможную истерику с топаньем ногами и пеной в уголках рта. — Я посмотрел инвентарные записи. Это ДМТ-Ф!
— Ну и что, что ДМТ? Подумаешь, невидаль какая. Ну что ты, право, впадаешь в истерики из-за довольно ординарного дела!
— Ах вот как! В моем — местоимение было акцентировано — институте воруют опасные вещества, воруют в охраняемом помещении! А ты говоришь «ординарное событие»! Не понимаю я тебя, разрази меня гром, не понимаю. К тому же, pardon moi — язвительная улыбка, — это не просто ДМТ, а ДМТ-Ф! Ты знаешь, что это такое?
— Постой, дай сообразить. Эф-эф-эф… А… Вот оно что! Да, ситуация и впрямь хреновая, прости Господи. Ну да Бог не выдаст, РАН не съест, как говорится.
— И что же это такое, по-твоему, Константин?
— Ты экзаменуешь меня, что ли?
— Избави Боже, это скорее ты меня экзаменовать имеешь право. Ты же у нас ученый, а я всего лишь администратор… Куда мне до твоей «Фундаментальной нейрофизиологии в трансперсональном аспекте», сам знаю. Вот ты и просвети меня: может быть, я про это «эф» злосчастное ничего не знаю или знаю что-то не то.
— Ну хорошо, если тебе хочется успокоиться, слушая чтение энциклопедической статьи… Тогда пожалуйте, на здоровье. ДМТ-Ф — белый кристаллический порошок психоделика диме-тилтриптамина, эффективность которого в десять раз превосходит оную у ЛСД. В данном уникальном и не имеющем аналогов в мире сочетании он смешан с неким веществом, доныне не поддающимся химическому анализу и условно называемым «фулканеллин». Оно было изготовлено эксклюзивным образом великим алхимиком XX века Фулканелли, а соединено с ДМТ в нерасторжимой унии — его учеником Канселье, наследники которого продали вещество Германскому Институту психических явлений за какие-то совершенно бешеные деньги. Во времена Третьего Рейха с веществом долго возились химики и оккультисты из структур СС, однако абсолютно безрезультатно. Даже химический состав фулканеллина определить не удалось. Кто-то, говорят, потерял рассудок, приняв ничтожную дозу препарата. После Победы препарат попал в АН СССР, а Академия наук ГДР закрепила факт его передачи юридически, так что никакой реституции ДМТ-Ф не подлежит. Существует легенда, кажется, восходящая к самому Канселье, что благодаря фулканеллину натренированный как психонавт человек способен стать настоящим богом нашего мира. Дело в том, что, как ты, думаю, знаешь, при приеме обычного ДМТ человек полностью отключается на 10–25 минут, впадая в состояние, внешне сходное с гипнотическим трансом. Желательно заранее лечь, чтобы не удариться при падении. Субъективно человек оказывается в абсолютно другой вселенной. Лучше всего это характеризует фраза одного из психонавтов: «Сама мысль о том, что есть возможность вернуться обратно в нашу вселенную, там выглядит абсурдно». Так вот, проблема в том, что диметилтриптамин входит в обмен веществ здоровых homo sapiensl Естественно, он вырабатывается в дозах, не вызывающих галлюцинаций, но его роль биохимикам до сих пор не ясна. Ясно одно: теоретически возможно создать условия, при которых организм сможет зачительно увеличить выработку этого амина, как происходит, например, с эндоморфинами в случае утомления, стрессовых ситуаций и т. д. Ключевым моментом здесь является то обстоятельство, что психонавт, пребывающий во вселенной ДМТ, оказывается полностью отрезанным от нашего мира! Повторяю: сама мысль о том, что есть возможность вернуться обратно в нашу вселенную, там выглядит абсурдно. Так вот, по утверждениям Канселье, фулканеллин способствует тому, что натренированный психонавт — особенно, если он практикует йогу или иные традиционные формы психопрактики — способен полностью сохранять самосознание и самоконтроль при приеме ДМТ, прекрасно осознавая сосуществование двух миров — того и нашего. А это в свою очередь дает ему возможность полностью контролировать оба мира, выполняя функцию своего рода мирового разума. В результате он может делать с мирами все, что ему угодно, вплоть до их полного уничтожения.
