«Если возможно доберитесь до ближайшего холодильника при всех обстоятельствах вспрысните возможно больше формалина подтвердите телеграммой сохранность экземпляра Смит»
Ох, до чего неприятно вспоминать эти часы, этот день — 24 декабря 1952 года… До сих пор целакант приносил нам кучу забот, а теперь я оказался в таком положении, какого еще никогда не было в моей жизни. Препятствий столько, что казалось выхода просто нет.
Драгоценная рыба за тридевять земель, и климат там такой, что трудно придумать хуже, и формалина, конечно, недостаточно… Насколько все было бы проще, если бы целакант появился, например, на португальской территории. Те места я знал, и меня там знали, но это случилось в совершенно незнакомом, чужом краю, все равно, что на другой планете, я не знал местных условий, не располагал там никакими связями. Мучительная неопределенность ситуации напоминала мне историю с первым целакантом, и тем не менее сейчас все было иначе.
В тот раз битва (целакант или не целакант?) разгорелась у меня в душе. Факты спорили с моим здравым смыслом, сама же рыба была в пределах досягаемости. Теперь сомнения порождались именно недосягаемостью рыбы. Пусть даже Хант не первый встречный, но все-таки мне в данном случае приходилось полагаться на мнение дилетанта, с которым я едва успел познакомиться. Делать такую ставку на такой ненадежной основе! К тому же я не дома, где мог бы рассчитывать на помощь университета и других учреждений, а в Дурбане, на судне, которое скоро должно отойти. Со мной огромный багаж — ценные коллекции и снаряжение, требующие присмотра. А впереди — рождественские праздники.
Я был в крайнем смятении. Еще немного, и усталость возьмет верх; под влиянием слабости, присущей всем людям, я был готов на все махнуть рукой — пусть дела улаживаются сами. Мной овладело какое-то безразличие; видит бог, это была вполне простительная слабость. Я ведь прекрасно понимал, что мне придется, неизбежно придется, брать на себя роль просителя. Эта роль всегда делает человека уязвимым, а я и без того смертельно устал.
Да, положение!.. Но я не раз бывал в переделках и знал, что не сдамся, что должен, обязан воевать. Личные мои чувства здесь совершенно ни при чем. Сейчас речь идет о престиже, потому что проблема целаканта — дело всей Южной Африки. Й пока только жена и я сознаем все значение этого дела, оно налагает на нас еще большую ответственность.
Итак, я обязан идти до конца. Обязан, если даже это будет грозить моей жизни. Я так и сказал жене, моему товарищу в этом трудном предприятии, и она спокойно согласилась. Итак, идем до конца.
Наш старый друг, доктор Джордж Кемпбелл, остался с нами на ленч. Его присутствие ободряло меня. Узнав, что произошло что-то необычное, к нашему столу подошел капитан Смайс. Я рассказал ему о случившемся и о моих затруднениях. Он немедленно со всей искренностью вызвался нам помочь, чем сможет. Затем капитан ушел, и я взялся за вилку, не видя и не слыша ничего. Остальные, понимая мое состояние, продолжали тихо беседовать между собой, чтобы не мешать мне. Я ел (кажется, действительно ел) и тщетно силился привести в порядок свои мысли. «Малан, премьер-министр, гм! премьер-министр, Смэтс, гм!» Я не видел, что происходит вокруг, перенесся мыслями в прошлое, вспоминая подобный же случай, и все переживал заново, как если бы это было сейчас..
Глава 9 Его же агнцы
А что ни говори, удивительные бывают совпадения!
Несколькими годами раньше, когда я еще работал над рукописью большого тома о южноафриканских рыбах, оказалось, что недостает сведений о некоторых рыбах и других организмах прибрежных вод юго-запада Капской провинции. Я условился выйти в море на одном из траулеров компании «Ирвин и Джонсон», которая всячески помогала мне в моих исследованиях. Суда этой компании много сделали для изучения рыб ЮАС, регулярно доставляя из рейсов всякие редкости. Кстати, траулер именно этой фирмы поймал и сделал достоянием науки первого целаканта.
Мне предстояло поработать на траулере «Годеция», который (вместе с другим новым траулером того же типа) был как бы опытным судном: до последнего времени в рыбном промысле Южной Африки не знали столь крупных судов. Понятно, что здесь было намного просторнее, чем на известных мне доселе траулерах. Я спал в каюте капитана, на удобной кровати, вдали от шума и неприятных запахов. По сравнению с тем, что я знал раньше, это был настоящий рай. Невольно вспоминались драные матрацы в тесных коробках под железной палубой; над головой день и ночь непрерывно, исключая часы полного штиля, гремят по железу тяжелые цепи… В таких условиях я работал, страдая от неудобств, зловония и морской болезни.
На новом траулере был настоящий салон, настоящие туалетные комнаты — не то что «все удобства за бортом». Все было ново и интересно для меня, привыкшего к траулерам нашего южного побережья, где команда в разгар лова день и ночь трудится почти без отдыха и не жалуется.
Здесь, в холодных атлантических водах, ловят на значительной глубине — нескольких сот метров. Ночью рыба поднимается вверх, иной раз чуть не к самой поверхности, и трал, ползущий по дну, в это время почти ничего не берет. Поэтому лов выгоден только днем, а поскольку стать на якорь на такой глубине невозможно, суда ночи напролет дрейфуют, качаясь на могучих атлантических валах. Не очень-то сладко для такого «моряка», как я, пока еще найдешь положение, чтобы можно было уснуть!..
На пути к месту лова капитан рассказал мне, что нас скоро встретит Блонди — большой тюлень, старый приятель рыбаков, которого легко узнать по светлому пятну на голове сбоку. Тюлени всегда подходят, когда выбирают трал, но некоторые, наиболее сметливые, встречают суда заранее, сопровождают во время лова и провожают часть пути обратно. Блонди уже много лет был знаком рыбакам.
И правда, вскоре с носа раздался крик, и я увидел в море довольно крупного тюленя, который легко поспевал за судном, время от времени показываясь из воды у самого борта..
Большая часть пойманной тралом рыбы собирается в длинном «мешке», который называют кутком. Когда трал выбирают, давление воды падает и плавательные пузыри рыб расширяются, так что верхняя часть трала всплывает на поверхность, поддерживаемая тысячами «поплавков». Часто пузыри до того раздуваются, что выпирают изо рта рыб, напоминая большие красные языки.
Рыбьи хвосты, торча из трала, отчаянно колотят воду, а мелкие рыбешки целиком проходят через ячею, и начинается подлинный пир для тюленей, которые плещутся вокруг. Они жадно хватают рыбешек, встряхивают и бросают их, чтобы проглотить с лету. У тюленей есть любимые и нелюбимые «блюда». Охотнее всего они едят мальков трески, отвергая более многочисленных Coryphaenoidid, чем весьма напоминают людей, тоже невзлюбивших этих очень полезных, но менее привлекательных на вид рыбок, названных «крысиными хвостиками».
Не только тюлени набивают себе брюхо: со всех сторон слетаются акулы. Сначала они кружат поодаль, осторожно подбирая случайную добычу, но затем идут ближе, входят во вкус и начинают буйствовать. Если их не отгонять, они бросаются на трал, рвут его и хватают рыбу. Самые буйные выскакивают из воды и падают сверху на всплывшую массу, стараясь пробраться к добыче. На траулерах специально для этих хищников припасены ружья. В каждый замет капитан убивает немало акул длиной до трех-четырех метров. Меткое попадание в голову — и вы видите, как злобное чудовище, вращаясь с боку на бок, медленно исчезает в толще воды.
В тот рейс мы собрали все нужные мне экземпляры и еще несколько редких видов. Мы предполагали вернуться в порт в понедельник, а в четверг ночью радио в последних известиях сообщило о рыбьем заморе в Уолфиш-Бей. Диктор сказал всего несколько слов, но на меня они подействовали, как удар электрическим током.
У юго-западного побережья Африки, чаще всего в конце лета, случается, что рыбы гибнут миллионами. Нередко возникает угроза для здоровья жителей приморских областей, так как мертвую рыбу выбрасывает на берег, где она гибнет. Очистка берега представляет собой немалую проблему.
