Война, война, война… Научная работа, которая не служила целям войны, неуклонно сокращалась. Рыба интересовала людей лишь как продукт питания для вооруженных сил. Моя двойная жизнь продолжалась; нам надлежало обучать людей, как делать взрывчатку для уничтожения других людей. Среди студентов становилось все больше девушек.
Все это время монография о целаканте лежала на моем столе; загадка не давала мне покоя. В 1944 году мужчины начали возвращаться из армии, и нам стало труднее, чем когда-либо: нехватка преподавателей, дополнительная нагрузка, группы для демобилизованных…
Откуда взять воодушевление, чтобы вдалбливать премудрости науки в головы людей, которые после всего пережитого невольно относились с усмешкой к студенческой жизни? Что ни говори, если ты привык бороздить небо на истребителе, преследовать и убивать, привык повседневно смотреть в глаза смерти, то валентность и эквивалентный вес не очень-то волнуют твое воображение.
Но даже в мрачные дни войны увлечение рыбами все сильнее овладевало мной, и к 1945 году я убедился, что рано или поздно все равно порву с химией. Одно меня смущало: на что жить? Я не видел никаких надежных источников существования. Говорили, будто премьер-министр предлагал создать лучшие условия для некоторых видных ученых, однако Грейамстаун находится далеко от центра событий. И тут я получил из Иоганнесбурга письмо от совершенно незнакомого человека, ныне покойного Брэнеби Кэя. Он предлагал мне написать популярную книгу о рыбах и сообщал, что на это выделено 1000 фунтов. По какому-то удивительному совпадению письмо было датировано тем самым числом (26 сентября 1945 года), на которое приходится день моего рождения и моей жены (наш сын долго рос в убеждении, что все супруги родились в один день).
Мои исследования в области ихтиологии давно заставили меня мечтать о создании такой книги. Много лет назад, не располагая никакими средствами для издания, я начал было писать, однако убедился, что расходы превзойдут все средства, какие я смогу собрать. Пришлось все — текст и иллюстрации — отложить в сторону.
Получив письмо, я достал свою рукопись и просмотрел ее. Приятно было почувствовать, насколько я продвинулся с тех пор. Я ясно понимал, что мое сочинение недостаточно хорошо. Мои представления стали за это время шире и четче, замыслы — обширнее и глубже.
Таким образом, в своем ответе Кэю я мог изложить почти исчерпывающий проспект книги, а также сообщить, что 1000 фунтов будет мало. Он тотчас ответил, что хороший план и компетентного автора найти гораздо труднее, чем деньги. Был создан совет попечителей, и еще до конца 1945 года дело пошло полным ходом.
Если до сих пор химия и рыбы делили мое время поровну, то теперь судьба бросила все гири на чашу ихтиологии. Меня ждали не только мои любимые рыбы, но и работа, о которой я давно мечтал, которая имела ясную цель и которую надо было довести до конца.
Приблизительно в это время до нас дошли слухи об учреждении Совета научных и промышленных исследований (СНИПИ), призванного координировать все виды научных исследований и распределять ассигнуемые средства. Поможет ли мне Совет в моем деле, которое уже выходило из стадии мечты? Смогу ли я получать нужных рыб, сменив сероводород на формалин? Работа над книгой продвигалась быстро, и мой дом стал похож на лабораторию и мастерскую. Я подобрал молодых художников и объяснил им, как надо рисовать рыб для нашего труда, — попросту говоря, такими, каковы они в действительности! Кое-кто не справился с этой задачей и ушел, зато оставшиеся выполняли работу отлично.
Тысяча девятьсот сорок шестой год оказался одним из самых трудных в моей жизни. Учебные группы были очень большие, некоторые приходилось делить на две. Моя жена, тоже химик, не могла оставаться в стороне: она пошла преподавать. Нам доставалось почти так же тяжело, как во время работы над целакантом. Мы превратились в машины. Со всего побережья Южной Африки и с траулеров рыбаки слали рыб для иллюстраций. В июне — июле 1946 года мы вместе с пятью художниками и фотографом провели месяц в районе Лоренсу-Маркиша, готовя материал для книги. Жили в старом-престаром, заброшенном доме, мебель почти вся из ящиков; зато соседство было весьма изысканное — мы поселились рядом с дворцом генерал-губернатора. Местные жители были поражены тем, что в дряхлый домишко наведываются знатные лица. Фотограф работал в тени кокосовой пальмы перед домом, являя собой бесплатное развлечение для ребятишек.
Большая часть моего времени уходила на сбор образцов в заливе, на островках и вдоль побережья, а жена прочесывала рынок, знакомясь с португальцами-рыбаками, вела хозяйство, объясняясь со слугами при помощи жестов, тщетно пыталась содержать в чистоте своего юного отпрыска, проверяла работу художников и была экскурсоводом для посетителей, щеголявших безупречными туалетами и мундирами. Рыба, день и ночь рыба… А мы не знали ни слова по-португальски. Наконец мы решили во что бы то ни стало изучить язык. Мы выполнили это намерение — после пяти лет упорных занятий.
Вернувшись в июле 1946 года в ЮАС, я узнал, что есть надежда получить от Совета научных и промышленных исследований научную стипендию. Я связался с соответствующими инстанциями и в сентябре 1946 года подал заявление о своем уходе с химического факультета с нового года. Это было для меня не гак-то просто: я всегда увлекался химией и любил преподавательскую работу. Теперь же мне предстояло отказаться от тесного общения со студентами, которых я обучал и наставлял с подлинным удовольствием.
Стипендия Совета исследований была утверждена, и в 1947 году началась моя новая жизнь. Сначала я располагал лишь одной рабочей комнатой, потом стало тесно, и в конечном счете, университет учредил отделение ихтиологии. Это отделение ныне размещено в бывшем военном здании; его прежние обитатели были бы немало поражены, увидев, чем теперь запиты помещения. Довольно необычное, возможно, даже уникальное отделение. Существует оно в основном на ассигновании Южноафриканского совета научных и промышленных исследований.
В то время (1946 год) наши головы были заняты почти исключительно будущей книгой, но, хотя этот труд не оставлял ни одной свободной минуты, мы не забывали и о целаканте. Как только стихли последние раскаты войны, со всех концов света к нам посыпались письма: целакант! Наконец в октябре 1946 года я написал председателю СНИПИ (Совета исследований), что, поскольку интерес к целаканту возрождается, неизбежно начнутся поиски новых экземпляров; естественно, в таком деле инициатива должна принадлежать Южной Африке.
Он ответил одобрительно и предложил немедленно приступить к разработке плана. Я послал детальный меморандум, после чего СНИПИ учредил небольшой комитет, поручив ему вплотную заняться этим вопросом.
В марте 1947 года газеты поместили следующую заметку:
«ЛАТИМЕРИЯ ЧАЛУМНА
Открытие в конце 1938 года живого целаканта в водах Южной Африки, в районе Ист-Лондона, все еще занимает умы биологов. Опубликованный отчет о препарированном экземпляре содержит все сведения, какие можно было собрать при таком материале, однако зоологи ждут данных о мягких тканях: они были утрачены до того, как их удалось изучить. Начало войны прервало подготовку экспедиций, которые должны были искать другие экземпляры замечательной рыбы.
Теперь, когда война кончилась, в различных странах, особенно в ЮАС, проявляют большой интерес к этому вопросу. Южноафриканский совет научных и промышленных исследований назначил комиссию; она рассмотрит, как наилучшим образом организовать надлежащую морскую экспедицию. Целью экспедиции будут не только поиски новых целакантов, но и сбор разного рода научных данных в сравнительно плохо исследованных районах Мозамбикского пролива.
Председатель комиссии — доктор С. Хоутон, директор Южноафриканского геологического управления, член Совета научных и промышленных исследований. Ответственный секретарь комиссии — профессор Дж. Л. Б. Смит из университета имени Родса в Грейамстауне. Комиссия призывает все общества и учреждения, а также всех заинтересованных частных лиц связаться с ней».
