Февраль, 17. Ты меня упрекаешь: больше говорю о технике, чем о себе. Пойми, Оля: век техники, царство техники... Но я все время думаю о тебе. И пишу тебе письме. Чаще писал бы, но тут такая задача... День и ночь вживаюсь в работу. Ты только не сердись, я протягиваю тебе руку. Через космос - к Венере. И чувствую твою руку в своей. И вижу твои глаза.

С чего я начал в городе? Явился к Дарину.

- Анатолий Шатров? - спросил он.

- Прибыл... - Я подготовил рапорт, чтобы отчеканить как космонавт.

- Вижу, что прибыли, - сказал он. - Ваш земер двести семнадцатый.

- Точно - двести семнадцатый!

Он посмотрел на меня из-подо лба - лоб у него громадный, как энциклопедический том, - и засмеялся:

- Кибернетист...

У меня сразу отпала охота рубить металлической фразой, я тоже засмеялся.

- Откуда? - спросил он.

- Из Томска, - ответил я.

- Закаленный... - Я думал, он скажет "сибиряк", а он сказал: лыжник.

- Как вы узнали? - спросил я.

- По плечам, - ответил он. - В старина о таких говорили: косая сажень...

Вид у него молодой, даже озорной чуть-чуть, глаза дерзкие.

- В общежитие устроились? - спросил он.

- Да, Петр Петрович. Нормально.

- По всем вопросам - ко мне, - сказал он на прощание.

И начались будни. Изучаю земер, системы самоуправления и саморемонта. Снаряд построен на замкнутых циклах: если, например, выйдет из строя лазер, автоматически подается сигнал роботу данной линии, тот приходит в движение, ставит новый... Перфоленты металлические, составлены для всех земеров.

Работаем над чертежами и схемами четверо сменщиков: Федор, Аркадий, Алла и я. Ребята из Одессы, Алла из Семипалатинска. Вчетвером делаем прогулки на загородные холмы. Оттуда город кажется голубой чашей, опрокинутой в снег.

Февраль, 23. Шесть дней идет спуск земеров в шахту. Сегодня опущен мой. Командовал Дарин:

- Двести семнадцатый!

- Есть! - ответил я, приготовившись к процедуре, до последнего слова изученной по экранам соседей.

- Градус и сектор восьмидесятый!

- Восьмидесятый...

- Наклон к горизонту - нуль!

- Наклон - нуль...

- Расстояние до исходной позиции - двадцать тысяч метров.

- Двадцать тысяч.

- Пуск!

Нажимаю на кнопку "Пуск". В верхнем левом углу экрана вспыхивает точка - два миллиона лошадиных сил двинули снаряд в грунт. Через пять часов он выйдет на исходную позицию и станет там, пока все триста тридцать два земера не займут своих мест.

Очень рад за твою хлореллу. За год, ты говоришь, она повысила количество кислорода в атмосфере Венеры на две сотых процента. Через сто лет при таких темпах будет два процента, через тысячу поставим на Венере коттедж. Привет!..

Март, 1. Дан пуск всем тремстам тридцати двум земерам. Дежурила Алла. Мы стояли у нее за спиной и ждали. В огромном здании тишина. Экраны горят зеленым. В центре зала большой экран, связанный с пультом. Тоже зеленый... Знаешь, что мне припомнилось? Как мы вдвоем ловили форель. В гот день, помнишь? Мне надо было сказать, что я тебя люблю... Закинули удочки в зеленую воду - ждем. Я думал: как только нырнет поплавок, - шут с ней, с форелью, - так и скажу. Ты стоишь рядом на камне. Поплавок не ныряет - я в отчаянии. Ты поняла без слов, кивнула: "Я знаю..."

Почему вспомнилась эта минута? Наверно, потому, что в зале тихо, все глядели в зеленую глубь экранов...

Земеры пошли. Алка обернулась к нам:

- Поздравляю, мальчики! - Глаза у нее были сияющие и тоже зеленые.

Март, 20. Вчера ездили на плавстанцию Югорская. По дороге заспорили. Начала, как всегда, Алка:

- Нет на Земле романтики - кончилась...

- А то, что на снежном глиссере делаем по двести километров в час, возразил Аркадий, - не романтика?

- Ничуть! В теплой кабине, даже не отморозишь носа!

- Это ты после фильма о "Челюскинцах"...

- Ничуть! - перебила Алка. "Ничуть" - у нее первое слово. - Я о себе. И о вас тоже. Ехали в тундру - зачем? Работать? А сидим под колпаком, не отрываем глаз от экранов. Голубое благополучие... На плавстанции тоже купол, экраны. Машины на дне морском роют, выравнивают площадь. Пропустят земеры - закроют вход решеткой, чтобы в туннель не набились водоросли... Где же романтика? Для чего тогда руки, мозг?

Когда Алка задает такие вопросы, всем становится не по себе. От общего она непременно перейдет к частностям.

- Вот у меня, - продолжала она, - самое героическое - нажим кнопки, когда Дарин скомандовал: "Пуск!" Но это я, девчонка, а вы здоровенные парни...

Началось избиение. Аркадий сделал попытку вывернуться.

- Перестань зудеть, - сказал он, - больно в ушах!

- Одесса... - сощурилась Алла. - Там загорал на пляже, здесь - под искусственным люменом... Белого медведя ты хоть одного убил в жизни? Даже не видел!

Все засмеялись. Но тут дошла очередь до меня:

- А Шатров? Почему ты не в космосе, не на Марсе? Любишь тепло?

Ничего с ней нельзя поделать. Из тебя вынет душу, и тебе же расскажет о ней больше, чем знаешь сам...

Апрель, 4. Пять недель земеры вспахивают рудную целину. Кажется, слышно, как скрипит под ногами земля. Шестьсот шестьдесят миллионов лошадиных сил перелопачивают руду. И им еще работать столько же. Ежедневно высиживаем у экранов по шесть часов - Федор, Аркадий, Алла и я...

Не понимаю твоего раздражения в последнем письме. Мы работаем вчетвером, естественно, на Югорскую ездили вместе. Не бросишь же Алку - не по-товарищески. Ничуть я не восхищен, из чего ты взяла? Глаза?.. Что я писал о глазах? Зеленые? И экраны зеленые, и вода. Слишком много зеленого? Как-то и не заметил... А вообще она смеется над нами, троими, и заказывает разговоры в Семипалатинск...

Тут не хватает двух писем, которые Ольга не сочла нужным передать мне. От этого рассказ лишается подробностей. Каких - домысливать не берусь. Я ведь обещал Ольге...

Перехожу к следующему письму.

Май, 21. У Аркадия сын! Не здесь, конечно, в Одессе! Два дня счастливый отец ходил с телеграммой, показывал всем. А сегодня мы смотрели мальчишку по видеосвязи. Личико с кулачок, два светленьких озерца.

- Похо-ож! В нашу породу, - смеялся Аркадий. - Спокойный, как дуб!

Алка и тут осталась сама собой, сказала нам с Федором:

- Смотрите? Видит око, да зуб неймет!