Грудь — что с годами потеряла прежнюю упругость, — увиденная глазами Витольда, напоминала нежные бутоны.

На переключателе скоростей своего трактора он напаял прозрачный шар с вмонтированной в него фотокарточкой. Мужики увидели, стали гадать, у кого из женщин такая прекрасная грудь. Ох и шельмец этот Витольд, до чего осторожен, ни одна душа не заметила, кого он подстерег со своим аппаратом. Про Сандру никто и не подумал. Какой нормальный мужчина будет фотографировать грудь собственной жены да еще брать карточку с собой в трактор! В конце концов решили, что Витольд переснял ее из какого-нибудь заграничного издания. Надо будет заманить председательницу в кабину, пусть полюбуется, что на уме у ее добропорядочного супруга.

У Гирнисов, как и у многих, был в поселке собственный дом. Пять комнат со всеми удобствами. В хозблоке Витольд оборудовал фотосалон, небольшое уютное помещение, где можно было выпить рюмочку, побеседовать с друзьями. Когда приглашаешь людей в жилой дом, прием становится более официальным. По законам сельского гостеприимства Сандре пришлось бы ставить на стол закуски, заботиться о горячих блюдах. Домик во дворе был демократичнее. Поэтому в нем постоянно толкались люди, которым достаточно было полчаса, чтобы переговорить с хозяевами. Дверь салона соединялась с фотолабораторией. Это было царство Витольда. Дети по следам отца не пошли, увлекались магнитофоном, кассетами.

Попасть в салон и в большой дом мог кто угодно и когда угодно. В центре друг другу доверяли. Может, потому, что поселок стоял в стороне от транспортных магистралей, многие, уходя на работу, ключ поворачивали и оставляли в замочной скважине. Другие засовывали в такие места, что захоти кто пробраться в дом — мигом найдет.

Лишь ключи от фотолаборатории Витольд носил в кармане или прятал в известном ему одному тайнике.

Может, механизатор иногда забывал запереть дверь своего закутка. Может, в лабораторию проникли с отмычкой. Об этом можно было только гадать — улик никаких не осталось. Не исключено, что злоумышленники искали что-то совсем другое, а на семейные секреты напали случайно. В лаборатории висело несколько пленок, в том числе и Сандра.

Неизвестные напечатали гору снимков и разослали по всей республике. Изображения сопровождала напечатанная на машинке анонимка:

«Нас не интересует, кому председательница колхоза Сандра Гирне позирует и когда она позирует. Мы только обратили внимание на скатерть, которая у нее вместо фона. Она на ней разлеглась, а потом этой тканью будут накрывать стол президиума, сажать за него уважаемых людей.

Разве так пристало вести себя председательнице колхоза?»

Ко дню научно-практической конференции все адресаты анонимку уже получили.

Руководители районных учреждений не знали, что делать. Обращать внимание, не обращать? В район позвонил замминистра. Начал с кормов. Потом как бы невзначай спросил, как работает Сандра Гирне.

Если звонит заместитель, можно не сомневаться: снимок на столе у самого министра.

Знать бы: как они в Риге относятся к этому и куда девать фотографию?

Разорвать, а клочки — в корзину? Спрятать куда-нибудь подальше? Но куда? В письменный стол, в папки с официальными бумагами? Дома? Только этого еще не хватало! Сделать вид, что ничего не произошло?

Районные руководители, встречаясь друг с другом, вскоре смекнули, что думают об одном и том же. Разговор начали издалека. Точь-в-точь замминистра. Пока не дошли до Сандры.

В колхозе событие обсуждали куда откровенней. Отправитель или отправительница дело свое знали: адресовали анонимки недоброжелателям председательницы. А те! Боже ты мой, такая удача в руки!

В районе выжидали, но до каких пор можно тянуть! Письмо как-никак. Не синичка — в окно влетела и вылетела.

Документ. Неважно, что анонимный. Главное — зарегистрирован.

Все знают председательницу. Все убеждены — организатор, каких поискать.

Да, но чем занимается!

— Криминала в этом нет.

— Разве серьезный руководитель станет раздеваться догола и фотографироваться?

— Может, собственный муж фотографировал.

— Собственный, не собственный, какая разница. Письма-то ходят по рукам. Что люди подумают?

— Да, если бы не эта скатерть…

В кабинетах судили-рядили, веселились и сочувствовали, а найти выход из положения не могли.

Сколько бы ни толковали, все разговоры упирались в скатерть.

А Сандре в тот вечер и в голову не могло прийти, что зеленой драпировкой накроют стол президиума. Витольд расстелил ткань, собрал в складки. Ему нужен был волнистый фон, чтобы скрыть недостатки натуры. На гладком заметен каждый бугорок, каждая морщинка, а Сандре уже под сорок.

Витольд не помнил, просил он скатерть или так взял. В Доме культуры он был свой человек. Приходил, уходил — когда хотел. Не как муж председательницы, а фотолюбитель: то заменит снимки на доске информации, то оформит стенд.

Скатерть попалась ему на глаза, понравилась, возникла идея. Взял ее, принес домой и расстелил для съемок.

В кабинетах тем временем согласовывали точки зрения. Как же все-таки быть? Представим на минутку, что Витольд предложил свои работы для официальной выставки и снимки обнаженной Сандры появились с надписью — «акт»?

Что произошло бы?

А кто знает… Может, ничего. А может, скандал — раньше, дескать, голых руководительниц публике не показывали.

В колхозе сплетничали. В учреждениях обменивались мнениями.

Ходи Сандра с поднятой головой, может, ей и не предложили бы сменить работу. Но в ней что-то сломалось. Она поговорила с мужем, посоветовалась. Тот был не против уехать.

— Неужто в другом месте не приживемся? Мне-то что? Борозда везде одинакова. Длинна ли, коротка ли — все равно весь-день к ней привязан.

Районные руководители охотно согласились. Проявили деликатность, ни словом не обмолвились об анонимках. Будто и не было их.

Незадолго до ее прихода кто-то в кабинете начал было:

— Надо, в конце концов, выяснить, кто там по чужим спальням шарит!

— А что это даст? Фотографии-то по всему свету разосланы. Пленка у них, пройдет время — опять напомнят.

— Да, не было бы этой скатерти…

Гирнисы переехали в другой район республики.

Когда народ в очередной раз собрался в клубе, стол был застлан скатертью, вобравшей цвета осенних листьев, — произведением местных мастеров народных промыслов.

На предыдущем собрании, когда выбирали нового председателя, стол стоял непокрытый.

Один из неблагожелателей бывшей председательницы, некогда сурово наказанный ею за пьянство, спросил ехидно на весь зал:

— А ту, на которой голая валялась, она с собой, что ли, забрала?

Одна баба взвизгнула было, но быстро осеклась.

Люди сидели тихо, с опущенными головами.

* * *

А вот чем закончился перекур руководителей сельского хозяйства.

— Надо бы съездить к Сандре, посмотреть, как ей живется на новом месте.

— А что ты ей скажешь? «Здорово, привет! Мы тоже тебя видели голой, но это ерунда, не бери в голову»?

— Ладно, кончай курить. Третий звонок прозвенел.

КОНСУЛЬТАНТ

И кому это могло присниться!

Такая милая семейка. Двое детишек. Один уже стоит, другой вот-вот станет.

Мамочка. Агрономочка. Мета. Метыня. Теплая, как лампочка. И дома, и на работе.

Папочка. Инженер. Аусеклис. Не такой лапочка. Поэтому не кличут его: Аусеклитис. Мета тоже. Ее ласка в укоризненном восклицании:

— Ветреник!

Но какой из него ветреник? И где тут ветреность? На работе до того сознателен, что все смотрят с подозрением. Неужто без единого греха человек? Впрочем, в тихом омуте черти водятся, такое, бывает, отчудят, что ахнешь.

Мета, та прозрачна насквозь, как снежинка. Расстилает душу по миру, как белую скатерть.

Словом, такая пара молодых специалистов, что хоть в воскресный номер «Советской молодежи» ставь на первую полосу. С детишками на коленях.