успеть объясниться.
– Дейзи, однажды ты спросила, почему люди ломают себе жизнь ради таких
вещей, но, несмотря на то что это случилось и со мной, я не могу дать тебе
ответа. Полагаю, просто наркотики притупляют нравственность. Это
единственное объяснение, которое я могу дать.
– Значит, в скандальных газетенках писали правду. – Она повернула к нему
лицо, желая использовать сие обстоятельство против него, уязвить Себастьяна
его прошлым, но не смогла.
Несмотря ни на что, она все еще любила его и не могла произнести жестокие
слова, чтобы его ранить.
– Да, – ответил он. – Безумные гулянки, выпивка, азартные игры – не было
порока, которого бы я не вкусил. Почти все, что ты слышала или читала обо
мне, – правда. Но кокаин… это было тайной. Об этом не знает никто. Никто,
кроме моего друга Сент-Сайреса, английского доктора, живущего в Италии, и
нескольких швейцарских монахов.
– Доктора? Так ты пытался вылечиться? – Дейзи еще только задавала этот
вопрос, а ей уже захотелось стукнуть себя по голове. Он зависим. Подобно
алкоголикам. Он никогда не вылечится.
– Мне пришлось, – признался Себастьян. – Однажды, я принял слишком много,
и это едва не убило меня. Когда я очнулся, доктор, за которым посылали, сказал, что если я продолжу принимать кокаин, он погубит меня, и только что будучи
на волосок от гибели, я понял, что должен остановиться. Для отвыкания доктор
порекомендовал подыскать уединенное местечко в швейцарских Альпах…
монастырь, на худой конец. – Себастьян попытался выдавить улыбку. – Я, и в
монастыре. Можешь себе представить?
Дейзи чуть было не улыбнулась в ответ, но вовремя одернула себя.
– Продолжай, – закрыв глаза, жестко отрезала она. – Закончи рассказ, чтобы я
могла уйти.
– Три года я провел, преодолевая свою зависимость. Я никому никогда об этом
не рассказывал, даже Матильде, но твой отец пил, и я подумал, ты имеешь
право знать, что и у меня есть подобная слабость.
Усилием воли Дейзи заставила себя взглянуть ему в глаза. И когда сделала это,
нежность, что она увидела в них повергла ее в смятение. В душе начала
подниматься надежда… глупая, глупая надежда. Она ощутила, как к ней
возвращается прежний оптимизм, круша недавно и с таким трудом возведенные
барьеры.
– Ты все еще принимаешь наркотики?
– Нет, Дейзи. Я не принимал их три года. Но будет честно признаться, что эта
жажда навсегда останется со мной. Когда нечто подобное случается с тобой,
обратного пути уже нет. Это как потерять невинность, – тихо проговорил он,
легонько проводя кончиками пальцев по ее щеке.
Дейзи напряглась и отпрянула от его прикосновения. Себастьян опустил руку.
– Единожды сделав этот шаг, – продолжил он, – ты меняешься навсегда. Но я
клянусь тебе, что никогда больше не прикоснусь к кокаину.
– Не уверена. – Вспомнив об отце, она попыталась погасить в себе надежду,
задавить ее прежде, чем она возьмет верх.
– У тебя есть полное право не доверять мне, Дейзи, но я уверен, как ни в чем
другом, что больше никогда не стану принимать кокаин. Понимаешь, в тот день
в Италии, когда я переборщил с дозой, я понял, что умираю… я чувствовал, как
это происходит со мной. – Поежившись, он прижал руку к груди. – Такое
чувство, словно две противоборствующие силы тянут меня в разные стороны,
одна вверх, другая вниз.
– Рай и ад?
– Мне показалось, что так. Я знал, не спрашивай, откуда, но знал, что мне
полагается выбрать, какой из них уступить. Но я отказывался выбирать. Я
сражался, Дейзи, сражался изо всех сил за жизнь, но когда очнулся, уже не мог
вспомнить почему.
Оказалось, что без кокаина я больше не могу писать. Я старался, но всякий раз,
лишь стоило сесть за печатную машинку, потребность в наркотике мучила меня
столь невыносимо, что писать становилось невозможно. В конце концов я
перестал даже пытаться. И считал, что больше никогда не возьмусь за перо. У
меня пропала жизненная цель. – Он замолчал. – А потом появилась ты.
Дейзи почувствовала, как его нежный голос пробил очередную брешь в ее
броне.
– Мне нужно идти.
Она ждала, что он станет спорить. Он не стал.
– Хорошо, – тихо согласился Себастьян и отступил.
Ее пронзило горькое разочарование, но Дейзи не могла допустить, чтобы
Себастьян это заметил. Развернувшись, она потянулась к дверной ручке, но его
голос вновь ее удержал.
– У меня есть еще кое-что для тебя.
Оглянувшись через плечо, Дейзи увидела, как он развернулся и подошел к софе.
Себастьян взял со стола рукопись. Когда с нею в руках он подошел к Дейзи, та
покачала головой.
– Не нужно. Я больше не помогаю тебе.
Он остановился прямо перед ней.
– Дейзи, для меня в жизни не было ничего важнее писательства. Прочее же:
кокаин, разгульная жизнь – все это существовало лишь потому, что я был
убежден – это нужно для творчества. Такое вот подспорье, уловки, я привык
убеждать себя в том, что пока они есть, я могу работать. Отказавшись от
кокаина, я бросил писать, уверенный, что никогда не смогу заниматься этим без
наркотика. Но потом, как я уже говорил, появилась ты. Ты заставила меня
писать. Ты докучала мне, принуждала и третировала.
Дейзи не удержалась, чтобы не возразить:
– Я не третировала тебя!
– О, еще как. И соблазняла, – с улыбкой добавил Себастьян, – и отказывалась
ставить на мне крест, когда сам я давно уже это сделал. Каким-то образом твой
оптимизм, упорство и сладостные поощрения, – он умолк ровно настолько,
чтобы, наклонившись, запечатлеть поцелуй на ее губах, – заставили меня
поверить, что я смогу писать вновь. Но до твоего отъезда я продолжал верить,
что не могу обойтись без помощи извне. Я считал тебя своим последним
наркотиком, своим подспорьем, своей уловкой. Когда Матильда узнала о нас и
настояла, чтобы я отослал тебя домой, это было все равно, что отказаться от
кокаина и вновь начать все с чистого листа. Я думал, что слишком нуждаюсь в
тебе, чтобы отпустить. Но когда ты назвала меня зависимым, я понял, что
обязан доказать себе, что смогу жить без каких бы то ни было наркотиков и
писать без всякой посторонней помощи. Когда ты уехала, я отыскал в себе
силы, о которых и не ведал, и закончил книгу. Мне пришлось наконец доказать
себе, что я могу писать без всякого подспорья.
– Разумеется, можешь, – прошептала Дейзи. – Это всегда было внутри тебя.
Тебе не нужен кокаин. Не нужно никакого подспорья. Тебе… – Голос ее
сорвался. – Тебе не нужна я.
– Вот тут ты ошибаешься. Ты нужна мне больше, чем можешь себе вообразить.
Вот почему я посвятил эту книгу тебе.
– Мне?
– Да, цветочек, тебе.
– Но… но ты же никому не посвящаешь своих книг. Ты сказал, это просто
сопливые сантименты.
– Да, пускай, но для этой книги я сделал исключение. – Себастьян перевернул
рукопись так, чтобы она смогла прочитать первую страницу.
«Посвящается Дейзи, моему вдохновению, моей любви,
моей причине, чтобы жить.»
Из ее горла вырвался всхлип.
– Знаю, – добродушно заявил он, кивая в знак согласия. – Это сопливо и
сентиментально. Но мне нравится. А кроме того, это правда. Впервые я рад, что
так отчаянно тогда боролся за жизнь. Потому что сейчас у меня появилась
причина жить. – Рукопись отлетела в сторону и с глухим стуком ударилась об
пол, а Себастьян поймал руки Дейзи в свои. – Я люблю тебя, цветочек.
Она услышала собственный голос:
– Но я помню, как ты говорил Матильде обратное.
– Я не понимал этого, пока ты не уехала. Черт, я так давно утратил веру в
любовь, что даже не мог вспомнить, на что она похожа. Я считал тебя лишь
