напоминали выдержки из путеводителя Бедекера.

Выпрямившись в кресле, Себастьян отложил письмо и вновь положил пальцы

на клавиши «Крэнделла». Он решил придумать книге новую завязку. Что-

нибудь живое и эмоциональное.

– Сэмуэль Риджуэй, – бубнил он, печатая, – слыл многообещающим молодым

человеком.

Нет, слишком бездеятельно. Перечеркнув крест-накрест эту строчку, он

попытался вновь.

– Когда Сэмуэль Риджуэй сошел с поезда, на вокзале Сен-Лазар кипела суета.

Прервавшись, он закатил глаза. Разумеется, там кипела суета. Ради бога, это

ведь вокзал. Вновь он вычеркнул написанное и, глядя на перекрещенные линии,

красовавшиеся на каждом напечатанном абзаце, ощутил приступ отчаяния. Как,

черт побери, он мог исправить всю рукопись, когда ему даже не под силу

сочинить приличное вступление.

«Есть более легкий способ, – прошептало подсознание. – Ты знаешь какой».

В отчаянии он выбросил змеиное шипение из головы, полностью

сосредоточившись на желании иного рода, желании, куда более сладостном,

нежели наркотик.

Откинувшись на спинку кресла, Себастьян прикрыл глаза. В голове тут же

возник ее образ: кремовая кожа, ирисочные веснушки, розовая пена кружев,

белый нансук[1] и коричневая тесьма. Он представил соблазнительный холмик

ее груди в своей ладони, и его захлестнула страсть. Машинально втянув носом

воздух, он почти ощутил ее нежный цветочный аромат. В своем воображении

он почти ощущал сладость ее губ, почти чувствовал ее руки, обнимающие его за

шею и прижимающие ближе к себе. Почти.

Себастьян со стоном открыл глаза. Уже достаточно скверно то, что он каким-то

образом согласился переписать чертову рукопись. Но теперь ему вдобавок

приходится кружить в изысканном танце соблазнения с женщиной, слишком

невинной для серьезных вещей. Когда она предложила в качестве вдохновения

поцелуи, Себастьян едва смог поверить в свою удачу, но сейчас, глядя на

перечеркнутые строки текста в печатной машинке, он осознал, как на самом

деле ему «повезло». Он ощущал себя проклятым, взирающим на рай из глубин

ада.

Себастьян попытался взглянуть на все с хорошей стороны. По крайней мере, это

всего лишь исправления, ему ведь не придется писать всю книгу с чистого

листа. И за каждые сто страниц он получит восхитительную награду за свои

труды. К тому же можно и поднять ставки, решил он, вспомнив, что может

добавить три правила в придуманную ею игру.

Каким же будет первое правило? Лениво водя кончиком пальца по краю списка

с правками, он обдумывал сей занимательный вопрос. Оно не должно слишком

ее шокировать. Последнее, в чем он нуждался, так это, проделав всю работу,

свести ее на нет, а посему, какое бы условие он ни поставил, оно должно сполна

вознаградить его за тяжкий труд, но в то же время быть довольно романтичным,

соответствуя ее невинным ожиданиям. Все оказалось немного запутанным.

Солнце встало из-за горизонта, и сквозь французские окна в библиотеку

полились утренние лучи. Себастьян несколько раз моргнул, застигнутый

врасплох неожиданно ярким светом, и протянул руку к настольной лампе.

Стоило ему погасить ее, повернув медную ручку, как солнечные лучи упали на

ткань штор, пробившись сквозь украшенную кисточками бахрому. Взявшись за

одну из кистей, Себастьян принялся лениво теребить ее в руках и, глядя, как

утренний свет мерцает на ярко-оранжевых, золотых и коричневых нитях, вдруг

понял, каким должно быть первое правило.

Улыбнувшись, он опустил руку и вновь обратил взгляд на лист бумаги в

печатной машинке. В голове промелькнула некая мысль: смутная и

расплывчатая, но определенно верная. Улыбка исчезла с его губ, и Себастьян,

вдруг встрепенувшись, выпрямился в кресле.

Не до конца сознавая, что делает, он положил руки на клавиатуру и быстрыми

чеканными ударами напечатал первое предложение. Поразмышляв секунду, с

неторопливой решимостью, написал второе. Затем еще одно. Медленно, из

самых глубин души, появился слабый проблеск надежды.

Спустившись в библиотеку, Дейзи обнаружила, что Себастьян явился раньше и

уже трудился не покладая рук. С бешеной скоростью он отбивал на печатной

машинке слова, и Дейзи замешкалась в дверях, сомневаясь, входить ли, ибо не

хотела его отвлечь.

С этого места ей хорошо было видно лицо Эвермора. Хотя брови его были

сосредоточенно сдвинуты, печатая, он едва заметно улыбался, и Дейзи ощутила

чувство глубокого удовлетворения. Впервые со дня их встречи, он выглядел

довольным. Будучи писателем, она поняла, что это значит. Работа спорилась.

Она уже было хотела уйти, но вновь замерла при звуках его голоса.

– И куда это вы решили улизнуть? – не отрываясь от своего занятия, спросил

он.

– Не хотела мешать вашему приступу творчества.

– Хм, по мне, звучит, как отговорка.

Перестав печатать, он окинул ее притворно суровым взглядом, постукивая

указательным пальцем по верхушке печатной машинки.

– Если уж я вынужден работать, то и вам придется.

– Это и есть первое правило?

– Нет, цветочек. – Показная строгость исчезла без следа. Его взор прошествовал

вниз по ее телу и вернулся назад к лицу так медленно, что почти смахивал на

ласку. – Я приберегу свои правила для более важных вещей.

По спине Дейзи пробежала дрожь, восхитительная дрожь предвкушения. Дабы

не выдать себя, она притворилась оскорбленной.

– Полагаете, убедиться в том, что я пишу свою книгу, – неважно? – спросила

она, входя в библиотеку и направляясь к своему столу.

– Такого я не говорил, – возразил Себастьян, когда она уселась напротив. Он

наклонился ближе, грудью задев верх печатной машинки. – Но в этой игре, есть

вещи, для меня более ценные, нежели ваша книга.

– Что же это?

Он рассмеялся.

– Поживем – увидим.

Следующие две недели Дейзи только и оставалось, что ждать и гадать, но она

была рада видеть, что ее возмутительная игра, по всей видимости, все же

оказала на графа желаемое действие.

Себастьян ясно дал понять тетушке и слугам, чтобы те не беспокоили их за

работой. Закрыв двери и исключив всяческое вмешательство, они каждое утро и

почти всегда после обеда работали засучив рукава.

По крайней мере, Себастьян. Удивительно, но теперь Дейзи писательство вдруг

показалось нелегким подвигом. Ей все же удалось убить собаку и, как и

предсказывал Себастьян, эта перемена сделала историю сильнее. Но потянула за

собой ряд прочих поправок и привнесла целую уйму новых и непредвиденных

обстоятельств, обстоятельств с которыми она совершенно не готова была иметь

дело, особенно теперь, когда ей, кажется, не удавалось сосредоточиться дольше,

чем на пять минут.

Она обнаружила, что ее мысли дюжины раз на дню возвращаются к их сделке,

всякий раз распаляя в ней предвкушение. Она частенько наблюдала за ним в их

совместные часы в библиотеке, и хотя рада была видеть его за работой, гораздо

приятнее оказалось то, что он старается ради ее поцелуя. Ничего более

романтичного нельзя и вообразить.

Проведя столько часов вместе и украдкой наблюдая за графом, Дейзи начала

видеть его в ином, нежели прежде, свете. Когда он останавливался, чтобы

перечитать написанное, поставив локоть на стол и положив подбородок на руку,

она замечала линии сухожилий и мышц его сильной руки ниже закатанных

манжет рукава. Видя, как он барабанит пальцами по столу, он вспоминала, как

эти самые кончики пальцев касались ее лица. Когда он задумчиво глядел в окно,

чувственная линии его рта пробуждала воспоминания о том волнующем

поцелуе, заставляя жаждать его снова. Но все это было бесполезно для ее