— Фантазируете, — бормочет Танев с легким презрением, не глядя на меня.
— Опьянение ваше, однако, быстро проходит. Потому что, тщательно обыскав покойника, вы устанавливаете, что рокового блокнота в карманах вашей жертвы нет. Тут мы переходим ко второму акту сочиненной и разыгранной вами пьески: сокрытию преступления. Вы пытаетесь влить мастику в уста своей жертвы, чтобы симулировать отравление алкоголем. Вино течет, главным образом, по одежде, но вас это не смущает. Вы переносите тело в машину, прикрыв его. Потом вы едете к Илиеву. Потому что сейчас единственная ваша надежда — найти записную книжку в комнате покойного. Вы принуждаете Илиева открыть комнату Медарова, проводите там быстрый обыск, потому что боитесь, как бы кто-нибудь не обнаружил в вашей машине тело убитого. Обыск приносит вам полуразочарование-полунадежду: блокнота вы не нашли, но зато у вас в руках маленький стальной ящичек Медарова, который заперт и в котором может находиться и блокнот — реликвия. Позже, когда вы откроете ящичек, найдя ключ от него в кармане старика, вы, естественно, убеждаетесь, что надежды ваши не оправдались. Вообще-то говоря, вы почти угадали: блокнот хранился в ящичке, только это было несколько раньше. Лежал он в ящике довольно долго, приблизительно двадцать лет, а сам ящичек находился в нескольких сотнях метров от вашего дома, в квартире Сираковой, сестры Медарова. Но человек обычно ищет не там, где надо. Прочее сальдо от обыска у Медарова — только еще одна улика против вас, так как Илиев дал подробные показания по этому обыску…
— Показания… Клевета! — механически произносит Танев.
— Итак, перевернув вверх дном квартиру покойника, вы занялись самим покойником. Прежде всего вы отгоняете машину на пустую улочку, недалеко от дома Илиева. Эта улица Конечная, предварительно выбранная вами, поскольку она обладает известными удобствами: с обеих сторон пустыри и слепые стены складов. Вы оставляете тело на тротуаре. Выглядит происшествие так, что Медаров, немножко выпив, возвращается домой, и тут его хватил сердечный приступ. Потом вы снова приезжаете сюда, отрываете провода, а заодно и пластмассовый квадратик с кнопкой, берете бутылку от мастики — все следы уничтожены — и мчитесь в Банкя, чтобы посмотреть, что завещал вам покойник в стальном ящичке.
Танев молчит, но слушает внимательно. Чтобы несколько поднять вольтаж его напряжения, я снова вытаскиваю сигареты и во второй раз повторяю номер с закуриванием при помощи одной руки. Потом аппетитно втягиваю две порции дыма и продолжаю:
— В этой второй части пьески, вы, однако, допускаете еще одну фатальную ошибку: ликвидируя одни следы, вы в спешке оставляете новые. Если бы вы вышли на лестницу, то и сейчас могли бы заметить, что при монтировании и демонтировании пластмассового включателя вы в нескольких местах поцарапали стену, что можно установить даже без лупы на фоне заплесневелой штукатурки. Но эта ошибка, хотя и фатальная, бледнее в сравнении со следующей вашей глупостью. Не найдя записную книжку в ящичке, вы решаете, что Медаров действительно оставил улику на хранение у Андреева. Догадка ваша правильна. Прежде чем приступить к действиям, вы навещаете Илиева, чтобы на всякий случай выяснить, не вызвала ли смерть Медарова каких-либо сомнений у органов власти. Скажу попутно, что этот ваш сиреневый одеколон ужасен. Я побывал у Илиева ненамного позже вас и чуть не задохнулся от благоухания. Здесь, в этой лавке старьевщика, тоже пахнет отвратительно. Если бы вы догадались в тот роковой вечер пролить один-два флакона вашего одеколона, Медаров испустил бы дух и без электрического тока. Но то, что было, было. Итак, посетив Илиева, вы убеждаетесь в том, что ваше преступление осталось нераскрытым, и тут же приступаете к осуществлению проектируемой глупости: совершаете обыск в квартире Андреева, отправив его предварительно на фиктивную встречу в Княжево. В своей мании непогрешимости вы даже не допускаете мысли, что кто- нибудь мог связать несчастный случай с Медаровым с кражей у Андреева. Зная скрытность Медарова, вы были уверены, что Андреев и понятия не имел о значении предмета, который хранил у себя в доме. Следовательно, если записная книжка исчезнет и Андреев даже обратится в милицию, обыск сойдет за обычную кражу, поскольку обнаружится пропажа денег и одежды. На вашу беду, как Андрееву, так и милиции уже было известно, кто тот единственный человек, который интересуется записной книжечкой в коричневом переплете. Кроме того, инсценируя кражу, нужно иметь хотя бы элементарное понятие о том, что представляет собой настоящая кража, чтобы этой инсценировке поверили. Правда, вы всю свою жизнь содержали себя воровством, но она была несколько иного рода. А обычные воры, Танев, не роются в мышиных норках, в которых рылись вы, потому что не ищут записных книжечек…
— Фантазируете, — бормочет Танев. — У вас нет доказательств.
— Я вижу, вы совсем потеряли равновесие, — замечаю снисходительно. — В том, что я вам рассказал, содержится в три раза больше доказательств, чем нужно для того, чтобы вы были приговорены к смертной казни.
— Если у вас было бы достаточно доказательств, вы бы не вели со мной эти разговоры. Вы потому и говорите, чтобы спровоцировать меня на какие-либо признания.
— Вам больше не в чем признаваться, — говорю. — Все, в чем вы могли бы признаться, мне и без того известно.
— Я отлично знаю, что вам нужно. — Здесь Танев вторично пускает в ход свою кривую улыбку.
— Не знаете, Танев. Поскольку ваши мысли всю жизнь вертелись вокруг золота, вы воображаете, что я хочу любым путем выведать, где вы держите деньги… Деньги найдут и без ваших признаний, но деньги в этом деле— самое незначительное.
— Не убеждайте меня, что для вас самое значительное — смерть Медарова, которого вы до вчерашнего дня держали в тюрьме, — говорит Танев и снова криво усмехается. — Если хотите говорить по-деловому, давайте прямо: я тоже деловой человек. Скажите без обиняков, чего вы хотите и что вы предложите за то, что хотите. Так что оставьте вашу скорбь о Медарове, и мы вполне можем договориться…
Я поднимаю пистолет, словно изучаю его форму, потом медленно прячу его на место, тихо произнося при этом:
— И на сей раз вы ошиблись, Танев. За оскорбление следовало бы долбануть вас этой железкой по голове, но вы не в состоянии оскорбить меня. Что же касается Медарова, то мне действительно его не жаль. Но когда кого-либо убивают, даже будь это вы или Медаров, мой долг найти убийцу. И если я сейчас с вами разговариваю, то вовсе не для того, чтобы вырвать у вас признание, где прячете деньги, и не для того, чтобы заставить вас дать мне взятку, и даже не для того, чтобы вы прочувствовали свою вину в смерти Медарова. Вы, по-видимому, забыли о смерти еще одного человека в ту ночь, ночь на восьмое сентября, о смерти шофера, которого ждали дома молодая жена и ребенок и которого вы без всякой необходимости застрелили. Вот почему я припомнил вам все ваши преступления, чтобы заставить вас в продолжение всего этого времени агонизировать от страха, умирать медленной смертью, содрагаться при мысли о том, что вас ожидает. Это мое скромное возмездие, которое я совершаю от имени другого человека. А в утешение могу спеть вам одну песенку.
И, переходя фамильярно на "ты", добавляю:
— Случайно, песню "Катюша" не знаешь?
Матовое лицо Танева зеленеет.
— Не знаешь? Ну ничего, я тебе спою.
И запеваю несколько хрипловатым, но, надеюсь, не совсем фальшивым голосом:
Расцветали яблони и груши,
Поплыли туманы над рекой…
В этот миг Танев неожиданно вскакивает, опрокидывает на меня стол и быстро распахивает дверь, в то время как я спокойно продолжаю:
Выходила на берег Катюша…
У дверей стоит милиционер с автоматом. Танев, озираясь, как затравленный зверь, попавший в западню, вновь бросается в комнату, вытаскивает что-то из кармана и пытается сунуть в рот, но я вскакиваю и вовремя заламываю ему руку. Потом, глядя на него в упор, доканчиваю стоя:
