Моя беседа с начинающей звездой прошла удачно.

— Слушай, а ты классный специалист! — с удивлением воскликнул Митя. — Вчерашняя кукла меня пытала и задавала какие-то фантастические по глупости вопросы.

— У нее была другая задача, Митенька. И журнал желтый, и девушка была занята больше тобой лично, а не твоим выдающимся творчеством.

— Ну и ну. Сильно ты повзрослела, и я бы даже сказал…

— Обнаглела? Ну тогда мой следующий вопрос ты простишь. Что с тобой вчера произошло в середине торжества?

Митя зло посмотрел на меня, потом совладал с собой.

— Ты что, подслушивала?

— Считай, что так. Я могу чем-нибудь помочь?

— Лерка, если честно, то мне очень хочется с тобой поделиться, но ты все равно не помощник в этом деле. А лишние знания тебе ни к чему. Я действительно попал в неприятную историю. Но выпутаюсь, как всегда.

«А что же мне делать? — с тоской подумала я. — Все время ждать, пока Митя будет вылезать из одной передряги и быстро попадать в другую?» Может быть и так. Подождем. Это удел всех, кто на что-то надеется. На том и порешила.

Я стояла у маленького оконца под лестницей и поглаживала решетку, защищающую стекло. Парадоксально, как моя жизнь похожа на эти перпендикулярные палочки, а между ними маленькие прозрачные пространства — мои встречи с Митей. Только их было не так много. Может, именно поэтому каждая из них казалась особенной. Что мне нравилось в младшем Шабельском? Что, значит, а сейчас? Этот вопрос мне задавали все мои знакомые, Леночка чаще других.

— Долго ты будешь тянуть эту бессмысленную резину, — налетела она на меня, когда через два дня после премьеры я пришла вернуть ей одолженные «тряпочки». — Я смотрела во все глаза, и что я видела? — очень по театральному воскликнула девушка.

— Надеюсь, что оперу…

— Ничего подобного! Это Шекспир, нет, это Лопе де Вега. Я не знаю даже, трагедия это или комедия. Просто жуть. Так нельзя смотреть на мужика.

— А как нужно? Вот ты, как глядишь на Петрушу?

— Я в его сторону вообще никак не смотрю. Сейчас мы в ссоре.

Мы улеглись на диван валетом и долго обсуждали, загибая пальцы, что же мы нашли в наших джентльменах. За несколько часов нам удалось перечислить все лучшие качества человечества и все худшие. Все это с избытком нашлось у наших молодцов. Но понятно, что ясности не внесло. И чувства наши не претерпели изменений. Если честно, у Леночки больше оснований быть уверенной в будущности взаимопониманий с Петей. Он ей платил взаимностью. Чем мне заплатит Митя, оставалось загадкой.

— Посмотрим, возможно, у меня еще все впереди и только лучшее. Во всяком случае, мама уверяет, что все будет хорошо, — гордо вставая с дивана, пообещала я своей наперснице.

Я пыталась понять, что так повлияло на Митину жизнь, почему он влез в какие-то жуткие долги? И где взять деньги, чтобы его спасти? Мне казалось, что Митя, при всей легкомысленности, человек достаточно осторожный и, главное, из хорошей семьи, пороков, которые могли бы сломать его судьбу, не должно было быть.

— Лера, привет. Нет времени на объяснения. Больница, что на соседней с тобой улице, палата номер двадцать три. Тебя там ждет Руфа, — быстро отчеканила Ольга. — Митьку избили, чуть не убили. Езжай.

Я, не помня себя, вылетела пулей из дома. В коридоре серого цвета, с таким же серым лицом стояла Руфа. Несгибаемая старушка была совершенно одна в длинном больничном коридоре.

— Ничего толком не знаю. Не спрашивай. Иди к нему.

— А где все?

— В обмороке, как всегда. Смени Ольгу, она уже падает.

Я тихо вошла в палату. Митенька весь в синяках лежал на узкой койке, еле вмещаясь в нее.

— Он спит и бредит. Какой-то альбом, деньги, казино, деревня… Честное слово, Достоевский, отдыхает. Ты что-нибудь понимаешь? — шептала, оглядываясь на больного, Ольга.

— Не уверена, — солгала я.

Что-то я понимала. Но не все.

— Я пойду. Мне надо поспать. Попробую увести Руфу. Пришлю Машу с едой. Если придет в сознание, звони сразу же.

Митя спал довольно долго. Я сидела, смотрела на измученное лицо, и мне до безумия хотелось обнять Митю, чтобы исцелить, заставить поговорить со мной. Просидев так часа два, я тихонечко подошла к окну. У больничного корпуса был чудесный парк. Весна в разгаре. Мне довольно долго казалось, что моя жизнь должна быть похожа на зеленую аллею из фильма «Большой вальс». Я неторопливо покачиваюсь в экипаже, в такт дивного вальса, вдыхая ароматы окружающего мира, и жду. Жду радости и любви, которые обязательно придут, как чудо. Сейчас же этот романтический сказочный путь превратился в гонку, скачку по пыльной прерии. И вместо платья с кринолином и скрипки Штрауса я вижу лишь песок, который колет глаза и не дает разобраться в происходящем. Наверное, я плачу.

— Ну что, так и не просыпался? — довольно громко спросила Маша, ввалившись со своими котомками.

— Нет. Я хочу пойти к врачу, хорошо, что вы пришли.

Разговор с доктором был абсолютно бесплодным. «Ждите, это не быстро». Несолоно хлебавши, я вернулась и, подойдя к палате, услышала Машино ворчание: «Бог шельму метит. А мне что делать? Всем нагадил, теперь вот лежит, отлеживается, а все бегают вокруг барина». Осторожно прикрыв дверь, я минут пять покурила на лестничной клетке, только потом, громко протопав по кафельному полу, вошла в палату.

— Сидеть у меня времени нет, — обернулась ко мне Маша. — Скоро Руфина Константиновна придет. Вот железная баба!

— Да, это правда. Только она не железная, а мужественная.

— Ну да, да, — зло бросила женщина, уходя.

Минут через сорок я наконец услышала: «Пить, пить». Не зная, можно ли дать Мите воды, я наклонилась к нему.

— Ты одна? А где все? — расслышала я шепот через марлевую повязку.

— Сейчас все придут.

— Не надо. Лера, поговори со мной. Что произошло?

— Митенька, я еще сама ничего не знаю. Но есть одна хорошая новость. Твое интервью, первое, выйдет на этой неделе.

— И последнее…

— Что ты говоришь?

— Мне кажется, я больше никогда не смогу петь.

— В каком смысле? — растерянно спросила я.

— Я никогда не смогу выйти на сцену, и даже войти в театр.

— Почему, что за глупая фобия? — начала я нарочито сердито (слышала, что больным нельзя давать раскисать).

— Я был на репетиции. Все получалось. Понимаешь, Лера, как никогда… Голос парил, я чувствовал что-то особенное, я понимал роль, образ. Потом перерыв. Мне даже со сцены родить не хотелось… В дальней кулисе меня ударили по голове, а потом еще сильно избили. Никого не видел, ничего не помню. Классно, правда? — Митя истерично засмеялся.

— Ты знаешь за что?

— Не совсем, то есть я предполагаю…

Мы не успели договорить, появился врач, возмутился, что мы беседуем, и попросил меня уйти. Я вышла и столкнулась с Руфой, было видно, что она держится из последних сил.

— Руфочка, он пришел в себя.

— Зато я не могу этим похвастаться, — хладнокровно отреагировала Руфа.

— Митя в чудовищном настроении. Он уверен, что больше не сможет выйти на сцену.

— Да? А в казино он тоже не сможет больше войти?

— Что вы имеете в виду?

— Твой Митя игрок. Из этого больничного кошмара он выкарабкается, а вот как погасить его истинную страсть?

— Руфа, вы несправедливы. Ему правда плохо. У него долги. Кто выплатит эти долги?

— Уже… Но больше я для него палец о палец не ударю, — выплеснув свой гнев, старая дама вдруг «сдулась», и я еле успела усадить ее на стул.

— Лера, что за напасть? Почему? У него же все есть. Откуда такие пороки? Хотя наследственность. От нее никуда не денешься.

— Я думаю, что Митя сумеет сделать правильные выводы. И сейчас, когда он никому не нужен, я смогу его поддержать, — очень тихо сказала я.

— Лерочка, это мой внук, но я должна признать — в нем гораздо меньше человеческого, чем актерского, а это диагноз. Если даже он не выйдет на сцену, он будет играть в жизни. Не строй иллюзий.