— Ты не думай, что я выжила из ума и не способна отличить потенциальных покупателей от бандитов.
— Почему, Викочка Степанна, вам кажется, что эти бандиты пришли за мной?
— Сначала разговор с первым молодым человеком действительно вертелся вокруг дома, красоты наших старых яблонь и всякой ерунде. Затем он стал выспрашивать о жильцах. При этом был осведомлен, что в доме десять квартир и живут в них всего двадцать человек. Это мне понравилось уже меньше, и лишь в конце разговора он спросил, есть ли в доме молодые девушки.
— А вы не преминули ему все растолковать?
— Ну уж не считай меня такой дурой. Я, естественно, поинтересовалась, зачем ему это знать. Он сказал, что, может, хочет жениться и переехать в наш дом.
— Бред какой-то. Вы же не могли всерьез поверить этой дурацкой шутке?
— Конечно, нет. Но он и не настаивал, а просто встал, сказал, что пошутил и ушел. Этому эпизоду я не придала большого значения. Но приблизительно через неделю появился не очень молодой человек и тоже стал выспрашивать о доме, о жильцах и о тебе…
— Вот так просто, ни с того ни с сего, стал интересоваться мной?
— Ну понимаешь, Лера, — замялась Вика, — может, я сама как-то вывела его на эту тему, — зарделась дама. — Он такой обходительный. А мне очень тоскливо одной. И потом, есть же люди с тонким подходом, умеют узнать все, что им нужно…
— Так что нужно-то было? — решила я прервать поток Викиного красноречия.
— С кем ты приходишь, кто тебя провожает, часто ли ты отсутствуешь по вечерам…
— А какой вид у них у всех был?
— Подозрительный. Люди не нашего круга.
— Что вы имеете в виду, Виктория Степановна?
Уж не знаю, кому Вика льстила, себе или нам, и что называла «нашим кругом»?
— Они, что называется, простые, не лощеные, и речь простоватая, и скользкие какие-то.
Почему-то я представила себе маркера из Конан Дойла рассказа — липкого, маленького, неопрятного. Моя тревога начала вздрагивать и подпрыгивать от непонятности всего происходящего и от приближающегося лица испуганной Виктории Степановны. Однако я решила не терять присутствия духа, поблагодарила Вику за бдительность и стала медленно спускаться к своей квартире. В дверях меня поджидала мама с немым вопросом на лице. Пожав плечами, я удалилась в свое «купе». Мамуля, поняв, что добиться от меня ничего не сможет, пошла греметь кастрюльками на кухне, напоминая мне о своем непреходящем беспокойстве и недовольстве ситуацией.
Итак, что мы имеем: двух непонятных преследователей, мамино негативное отношение к семье Шабельских, звонок Руфы и приезд Мити. Все вместе это вроде бы ни о чем не говорит, но если разложить каждое событие, а потом снова сложить, одно тесно переплетется с другим.
Когда-то в моем детстве бабушка сшила лоскутное одеяло. Очень яркое, теплое. Детское желание заглянуть внутрь неодолимо. Мне казалось, что за красочными кусочками находятся еще более удивительные вещи. Я прощупывала их, пыталась проковырять дырочки. Одеяло напоминало мне нарисованный очаг в каморке папы Карло, и, как Буратино, я старалась открыть дверку в кукольный театр. В один прекрасный день кто-то зацепил ткань за железную сетку старой дачной кровати, одеяло порвалось, и его бросили в чулан. Мой час настал. Я с трепетом подобралась к вожделенному предмету и… увидела, что за прекрасным фасадом спрятана грязная, сбившаяся в комки вата, плохо пахнувшая и щедро набитая темными щепками. Вата была техническая, необработанная. В течение последних лет я часто вспоминала одеяло и вату, которой оно было набито. Моя жизнь была похожа на этот матерчатый обман из моего детства. Сверху красочные фантики, а внутри грязь и труха. Сегодня, к сожалению, у меня остались только ошметки технической ваты. Но было время, когда блестящих ярких лоскутков казалось больше. В тот день первый кусочек оторвался, приоткрыв противную внутренность.
— Мамуль! — крикнула я, отодвигая со скрежетом дверь. — Я пойду погуляю.
Мне казалось, что если я просижу в квартире еще хотя бы полчаса, то затмение, которое надвигалось на мои утлые мозги, окончательно накроет сознание и я не смогу трезво оценить ситуацию. Мне представилось, что я нахожусь где-то совсем рядом с раскрытием загадок, но правильное решение ускользает на последней стадии. Побродив по нашей небольшой улице, скорее похожей на переулок, я дошла в очередной раз до перекрестка. Услышав гул толпы, подняла глаза от пыльного тротуара, так и не найдя там ответов на мои вопросы, и увидела напротив музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко. Я так обрадовалась и самому зданию, и начинающемуся спектаклю, словно нашла выход из лабиринта и теперь смогу объявить во всеуслышание о своем открытии. Восторг при виде большого скопления народа меня обуял неимоверный. Я не одна, и все не так страшно. Кроме того, массивное здание оперно-балетного театра навело на мысль, что появления неизвестных «друзей» во дворе и их нескромные вопросы непосредственно совпадают с прибытием Мити. Я не знаю, почему и как возникло это соображение. Но оно мне понравилось своей неожиданностью, возможностью снова оказаться на Митином горизонте, (мне тотчас привиделось, что именно Мите, а не мне угрожает опасность). Нужно перестать гадать и немедленно позвонить Руфе, настоятельно потребовать разъяснений. Я не сомневалась ни минуты — Руфина Константиновна будет очень обеспокоена моим сообщением, ведь она собственно уже намекала на что-то и била тревогу в телефонном разговоре с мамой. Вонючее одеяло перестало издавать миазмы, и разнообразные, яркие лоскутки покрыли праздничным слоем мои будущие действия. От возбуждения и предвкушения я бежала быстрее лани…
Что же радостного и необыкновенного случилось в тот вечер? Радостное могло привидеться только от полного отчаяния. А вот необыкновенное действительно началось. Те весенние сумерки с яркой луной проложили путь к ящику Пандоры, который при нормальном стечении обстоятельств и при малой разумности девушки, блуждающей по центру Москвы, никогда не был бы открыт, а я через столько лет не кляла бы ту девушку, то бишь себя, за подчинение навязчивой идее и абсолютную рассеянность.
И сегодня бы я могла собирать яркие лоскутки-лепестки осенних цветов на премьере, а не старый, свалявшийся ватин, который тут же рассыпался и превратился в сладко-кислый перегной увядших листьев. Их я и собирала с мокрой скамейки. Теперь они превратились в жмых, текущий по моим рукам, делающий их грязными и холодными. Очень поэтично, но душу не успокаивает. Она трясется и падает от малейшего шороха. Чего я жду?
Я влетела в дом, сорвала трубку с аппарата, резко и отрывисто стала набирать знакомый номер.
— Руфочка, как вы себя чувствуете? — Начала я с места в карьер. — У вас нет причин для беспокойства?
— Что ты имеешь в виду, деточка? Во-первых, добрый вечер, — оттягивала неприятную минуту актриса.
— Вы же просили срочно позвонить.
Моя обида перешла в агрессивность, которую подогревала тревога за Митю.
— А, ну да, — рассеяно отозвалась старая дама. В тот момент меня действительно что-то волновало. Но уже все прошло.
— А что было-то? Руфочка, вы знаете, что Митя в Москве и за ним охотятся непонятные типы?
— Почему ты считаешь, что причиной появления неизвестных является мой младший внук? — строго спросила Руфа.
— Откуда вы знаете, что кто-то за кем-то следит? Я же еще ничего вам не говорила.
— Ну… Лера, ты можешь сейчас приехать? Есть неотложный разговор.
Руфа быстро повесила трубку, чтобы не дать мне возможности и дальше кидаться на амбразуру.
На улице было темно и прохладно. Идти не хотелось. Да и запал прошел. Но это были не единственные причины моего нежелания ехать в «гости». Я боялась узнать то, что изменит мою «налаженную» жизнь. Я никогда не умела предугадать, к чему приведет меня тот или иной поступок. Вот и сейчас звонок Руфе имел обратный результат. А может, и неплохо, что мне придется наведаться к старой даме. Вдруг это даст возможность во всем разобраться. Меня давно угнетает постоянная недосказанность. Будто существует такой странный поводок, который Шабельские то натягивают, то отпускают. Мне, при всей радости общения с Руфой и боязни быть отлученной от этой семьи, такой способ общения перестал нравиться. Возможно, они не заметили, что я выросла и со мной можно обсуждать даже сложные вопросы.
