Литмир - Электронная Библиотека

За всем этим орлиным взором наблюдает их хозяин, владелец винокурни. Дородный, с бородой-лопатой, воронежский прасол возбужден и доволен тем, как идет продажа. Недаром, стало быть, «барашка в кармашке» сунул писарю войскового правления, пособившему получить разрешение на торговлю. Время от времени этот заезжий красавец в медвежьей шубе и шапке крестится на все девять глав величественного храма, щурясь от блеска золоченых крестов, вступает в беседы с хорошенькими козачками, гуляя по майдану. Его мучит жажда после вчерашнего застолья у писаря. Но нет нигде, даже в харчевне, привычного с пеленок кваса либо пива. Не жалуют эти «расейские» напитки козаки, и духу не терпят! Видно, остается только хлебнуть рассола из бочки с огурцами, которые продает тут же, на отшибе, шельмоглазый дядька в тулупе и остроконечной запорожской «макитре»…

Цветастые шали Мерджан и Марфуши угадал Леонтий издали и, не мешкая, зашагал навстречу. Приодетые в азямы из верблюжьей шерсти, сшитые и украшенные аграмантом собственными руками, обе были высоки и красивы и невольно притягивали улыбчивые взгляды. Леонтий очень не любил, когда на жену пялился кто-либо из козаков. На сей раз, к счастью, ничто не омрачало праздничного настроения.

Вначале он угостил своих барышень пряниками и лущеными орехами, затем повел их на пустырь за церковью, где под балалайку молодежь водила хоровод, выступали скоморохи и жалобно цугикала[7] шарманка. Тут же, на отшибе, стояли крытые кибитки ногайцев, торгующих верблюжьей шерстью. Марфуша потащила в хоровод Мерджан, но та шарахнулась, одичало сверкнула глазами:

– Что ты! Я не чета тебе, незамужней! Лучше подойду к своим. Может, выберу шерсть…

Леонтий хотел последовать за женой, но сестра подхватила его под руку и, смеясь, повлекла в круг подружек. Девушки, одна другой краше, враскачку проходили мимо красавца-сотника и он, как полагалось в хороводе, приветствуя, каждой отвешивал головой поклоны. Мерджан почему-то задержалась у кибиток, а когда вернулась к вышедшему из веселой круговерти мужу, на глазах ее блестели слезы.

– Что с тобой, сладушка? – забеспокоился Леонтий. – Тебя обидели?

Мерджан попыталась улыбнуться и отвела глаза:

– Нет, меня очень тронула музыка шарманки. Такая жалобная и ласковая…

Леонтий с недоверием посмотрел на жену, поняв, что она чем-то опечалена, что-то не договаривает…

Полдень выстоялся погожий, тихий, с раскрытым бирюзовым небом.

Мерджан шла под руку с любимым и, задумавшись, щурилась от многоснежья, от частокола сосулек вдоль застрех куреней, горящих под солнцем. С каждым часом разгулье крепло, – рекой лилось вино, под балалайки и бандуры затевались плясы-переплясы да песни, а они были вдвоем, вдвоем в этом еще непознанном ею козачьем мире. Но сейчас, как замечал Леонтий, жена была иной, чем в предыдущие дни, – встревоженной и молчаливой. После Рождества они должны были обвенчаться. Предстоящие церковные обряды, вероятно, вызывали у Мерджан волнение. А беременность переносила она нетрудно, – только пристрастилась грызть куски мела. Леонтий не стал допытываться, зная, что любимая сама ему расскажет обо всем…

Завернули к прибрежному выгону посмотреть старинную козачью игру. На рамке, сделанной из жердей, висело железное кольцо величиной примерно в один ручной обхват. Дюжина молодых козаков, разгоняя лошадей, на полном скаку должны были пробросить пику сквозь это кольцо так, чтобы не зазвенел привязанный к нему колокольчик. Ухари сменяли друг друга, старательно метились и попадали, но трехаршинная пика то и дело цеплялась задним концом, рассыпая веселое треньканье.

– Дюжей надо метать! – наблюдая, взволнованно пояснял Леонтий жене. – Чтоб летела пика, как пуля. Я раньше тоже участвовал. Вот, кажется, простое занятие. А попробуй, попади!

Поодаль, в тылу собора, собиралась толпа глазеть на кулачный бой. Добровольцы-драчуны кучковались вокруг судьи, есаула Браткова. Леонтий, заприметив однополчан, не сдержался. Несмотря на отговоры жены, повел туда, сбросил ей на руки новехонький бешмет и шапку и подался к своим.

Платовцам и примкнувшим к ним отчаюгам противостояли козаки Рыковской станицы и Алексеевского бастиона. Среди них были батарейцы, изрядно понянчившие ядра и на своих руках потаскавшие мортиры. Да и кулачищи у них в самом деле походили на чугунные шары. Три года подряд побивали они супротивников на праздниках.

Носком сапога подручный Браткова, лихой козачок, прочертил по снежному насту межу. А сам есаул, дав команду бойцам разойтись, с одной и с другой стороны воткнул по флажку. Гурьбе Леонтия достался синий, а батарейцам – алый. Победителями становились те, кто переносил флажок противника на свою делянку.

– Сходись! – гаркнул Братков, выкатив глаза и шевельнув порыжелыми от курева усищами.

Мерджан в первый раз видела, как две ватаги козаков, только что дружески перешучивавшиеся между собою, бросились в драку. Под возгласы и грозные крики замелькали кулаки! В ратоборство вступали попарно. Поначалу сторонники Леонтия, удерживая «стенку», отмахивались от пушкарей. Но те, войдя в азарт, изломали порядки платовцев и потеснили назад. Вот уже двое приятелей Леонтия сели на снег, закрывая ладонями разбитые лица. Вот и самого его, искусного кулачника, с двух рук проворно «метелит» козак с бастиона, рослый и по-медвежьи сутулый. Верхняя губа Леонтия разбита, нос распух, но дерется он по-прежнему упорно, уворачиваясь и ответно осыпая батарейца тумаками. И вдруг могучий верзила, пропустив удар Леонтия, дернул головой и закачался по-пьяному, пошел вбок и припал на колено…

Мерджан, которую так тянуло кинуться мужу на выручку, выкрикнула и прицокнула языком. Но мужа тут же высмотрел знаменитый боец Василь Метла, уже успевший также уложить первого противника. Василь неказист, но шея у него, как у быка, а ручищи вроде кузнечных щипцов. Случалось, на спор разгибал он подковы… Разок пропустил Леонтий его выпад, второй. И как-то обмяк, точно опору потерял. Мерджан, объятая гневом, швырнула на землю все, что было в руках, и кинулась к мужу. В мгновенье донесли ее быстрые ноги к дерущимся. С ходу налетела на Василя, вцепилась рукой в его оттопыренное ухо. Ахнув от неожиданной боли, станичник скосил голову и не поверил глазам: на него напала… баба! От боли он отмахнулся локтем, толкнул ногаянку в грудь. Леонтий задохнулся от ярости. И, увидев в его глазах безумный блеск, Василь, этот непобедимый кулачник, попятился…

Между тем платовцы, дав противнику порастратить силы, перешли в наступ. Бой затягивался. Есаул Братков и старики-судьи теряли терпение: давно были приготовлены бочка полтавской горилки и жбан с квашеной капустой. Тут и смекнул дед Филимон, сам рыковский станичник, что платовцам надлежит присудить поражение, так как на их позицию выбегала баба и чинила супротивникам ущерб. Его поддержали бородатые старшины. Есаул рявкнул: «Разбороняйсь!» Однако унять кулачников было не так-то просто: и разойдясь, они задевали друг друга, сулились «возвернуть должок». Братков громогласно объявил решение судей. И Метла, в знак справедливости такого решения, всем продемонстрировал свое надорванное ухо.

Мерджан очень огорчилась, когда победу присудили противникам Леонтия. Она виновата. Хотя и не знала совсем, что существуют такие правила. Но Леонтий ее успокоил: каждый раз судьи решают по-своему, и никаких особых правил вовсе не существует. Она немного постояла в сторонке, наблюдая, как муж с козаками делил «чашу круговую». А затем куда-то ушла…

Козаки гулеванили, пили столько, сколько каждый мог. Славно потешились, разукрасили друг друга до неузнаваемости – ни один день придется отлеживаться на печи. Это пройдет, а дух боевой, смелость и навыки рукопашной – останутся!

Смеркалось по-зимнему быстро. Стало студено. Леонтий, подумав, что жена уже дома, шел к своему куреню, обессилевший и захмелевший, улыбаясь и пытаясь петь, шлепая непослушными разбитыми губами…

В курене Мерджан не оказалось. Она вообще не приходила, хотя предупредила Леонтия, чтобы не задерживался. Он неспроста встревожился. Хмель как рукой сняло. Поднятые по тревоге козаки его сотни расторопно обошли курени, где у тумок[8] или чиберок могла загоститься ногаянка. Но никто ее не видел и не знал, где она может быть. Тут только понял Леонтий, что жену могли подкараулить и увезти ногайцы, не простившие того, что приняла крещение и наречена христианским именем Мария. Два конных отряда направились в разные стороны, надеясь настичь кибитки злоумышленников. Но, как назло, повалил снег. И за час так замело зимник, что он даже для коня стал непроходимым. Козаки разъезда, в котором был Леонтий, стали вразумлять его, что надо возвращаться. Он наотрез отказался и в одиночку погнал свою лошадь в морозную вьюжную ночь. Односумы с трудом его догнали и, связав, привезли домой.

вернуться

7

Цугикать (донск.) – играть.

вернуться

8

Тумка (донск.) – женщина из татарского рода.

9
{"b":"562584","o":1}