- И сколько лет в итоге вы проработали на радио?
- Двенадцать. После этого культурный отдел был закрыт, а спустя год и весь парижский отдел "Свободы" закрыли. Потом всю "Свободу" перевели в Прагу, но меня там уже не было...
- Ваша книга про "Свободу" - насколько она документальна?
- Реального в ее основе довольно много, но многое, конечно, придумано. Некоторые называют ее книгой про Виктора Некрасова, поскольку он занимает в ней довольно много места. Он никогда не был в штате "Свободы", но был постоянным и любимым автором, и я описал в книге всю его парижскую жизнь.
- Выполнили вы поручение Сахарова - смягчили "Континент", помирили Максимова с Синявским?
- К сожалению, не получилось: я очень быстро понял, что примирить их нельзя. К Андрею Донатовичу Максимов относился вполне терпимо, говорил, что если он захочет что-нибудь написать для "Континента", дорога ему всегда открыта. Но ведь была еще жена Синявского Мария Васильевна Розанова, а с ней Максимов примирился лишь незадолго перед смертью, когда их политические позиции нивелировались настолько, что они уже и в "Правде" печатались.
- Сколь близко вам удавалось общаться в Париже с прежними друзьями, которые приезжали во Францию? С Высоцким, Окуджавой?
- Высоцкого и Марину Влади я знал до того, как оказался в Париже. Кстати, мы вместе отмечали в Доме литераторов старый Новый год - 76-й, последний год моей жизни в СССР. Я тогда уже решил для себя вопрос отъезда, но Высоцкому об этом не сказал, а он посетовал, что мы нечасто видимся. Но во Франции мы пересекались еще реже, чем в СССР. Не забывайте, что Марина входила в президентский совет Общества франко-советской дружбы и общение с "антисоветчиком" афишировать не стоило.
У Высоцкого там тоже были свои проблемы - в Париже он оказался всем до лампочки и болезненно это воспринимал. Французы могут один раз прийти на концерт какого-нибудь русского барда из любопытства, но и только. Окуджава - другое дело, он собирал полные залы, например большой зал Сорбонны. К слову, Булат, приезжая в Париж, сразу же звонил и мне, и Максимову, и Некрасову, не беспокоясь о том, как к этому отнесутся в Москве.
- Окуджава умер чуть ли не у вас на руках?
- Когда Окуджава в свой последний приезд оказался в парижском госпитале и его жена Оля в отчаянии стала звонить всем, кого знала, первой пришла моя дочь Алла (просто потому, что жила рядом с той больницей). И оставалась с Булатом все его последние дни в качестве одного из переводчиков. А я простился с Окуджавой за сутки до его смерти - пришел в семь утра, застал в палате Олю, дочь и растерянных врачей, и то, что я увидел, не оставляло надежды.
- Андрея Тарковского вы тоже застали во время последней болезни?
- Я знал Тарковского с молодости, с самого начала, когда они еще в тандеме с Андроном Кончаловским шли. Потом, когда их пути уже разошлись, я случайно встретился в Париже с Кончаловским, и он мне сказал: когда увидишь Андрея, передай ему, что, если он приедет в Америку, я клянусь, что он получит фильм в Голливуде...
Тарковский снял свой последний фильм, и я тоже намеревался поучаствовать в его раскрутке. Андрей же тогда был занят тем, чтобы сына из СССР выпустили. Прихожу на пресс-конференцию, а Тарковский про фильм ничего не говорит - только о сыне. Французы все вопросы про кино - а он опять о своем...
Дошли до творческих планов, Тарковский говорит, что его приглашают в Америку, звонили с такой-то киностудии, звали работать, будто уже и миллион долларов для этого есть, но он им отказал - зачем ему миллион, когда ему сын нужен... (Я сам в то время вытаскивал младшую дочь, так что ситуация мне была близка.)
После конференции Андрею говорю: я все тобой сказанное записал, завтра-послезавтра весь текст пойдет на Союз. Но лучше бы ты пришел к нам в студию и отдельно наговорил на эту тему столько, сколько хочешь. И он пришел к нам на радио и говорил про сына.
Это было его последнее интервью на "Свободе" - меньше чем через год стало известно о его болезни. Мне позвонил из Штатов Аксенов и сказал, что Андрей болен, в очень тяжелом состоянии, а ты дружен с Мариной Влади найди ее, чтобы она уговорила своего профессора (а муж Влади - самый главный онколог) и он взял Тарковского к себе. Но Тарковский уже лежал в этой клинике, и они делали все возможное...
В этой же клинике и закончилась жизнь Андрея, но он успел увидеть сына. У меня сложилось впечатление, что произошло это после того, как в клинику к Тарковскому пришли два чиновника из советского посольства - как будто чтобы убедиться: да, болен неизлечимо - и после этого вопрос быстро решился. Сын приехал и получил за фильм отца премию Каннского фестиваля...
- Андрей Тарковский предпочел для эмиграции Италию.
- Мы с ним говорили об этом. Я спросил: почему Италия? И Андрей сказал: она больше походит на Россию, там такой же бордель, как у нас... И я его понимаю: в Англии, в Германии - размеренный образ жизни, к которому надо привыкать, а мы все искали каких-то привычных деталей...
- Насколько Париж стал вашим вторым домом? Ваша жизнь там достаточно спокойна?
- В смысле социальной обеспеченности - вполне: там мне положена пенсия, по российским меркам более чем приличная, - и сравнивать неудобно с теми деньгами, которые мне платили бы здесь. Кроме того, я ведь еще и русский писатель...
- Живете там замкнуто?
- Вообще, когда уходишь с головой в новую вещь, то стараешься, чтобы тебя по возможности ничто не отвлекало, - буквально ложишься на дно. В Париже я живу в ближайшем пригороде, найти мой телефон довольно трудно, и на случайные звонки стараюсь не отвечать...
Георгий ЕЛИН
21.05.2001
"Новая газета"
