– Это брат короля, – пояснил Можер. – Напутствуй и его Божьим словом, приятель, ибо Генрих хороший человек и добрый христианин.

Монах с готовностью повторил «заклинание». Расчувствовавшись, Генрих припал губами к распятию. Затем они втроем стали подниматься по винтовой лестнице на самый верх башни.

– Знаешь, едва ты приехал, как Париж залихорадило, – говорил по дороге герцог. – Только и слышно отовсюду: «Норманны! Норманны!» Непонятно, каким образом горожане узнали о том, что ты сын Ричарда. Волнение проникло даже в королевский дворец, возникла паника, придворные заметались. Король и сам не понимает, в чем дело: какие норманны, откуда? Разве они с твоим отцом не друзья? Теперь мне ясна причина, не пойму только, с какой стати тебе вздумалось заявлять о себе на улицах Парижа.

Можер, припомнив, как торопливо начали расходиться горожане с места экзекуции, едва услышав о его национальной принадлежности и о том, как стражники потащили из ножен мечи, узнав, кто перед ними, усмехнулся и поведал о том, что произошло совсем недавно на площади.

Генрих покачал головой:

– Епископ придет искать правосудия.

– В самом деле? – нахмурился Можер. – Что же король? Не думаю, что пойдет у духовенства на поводу.

– Король пообещает, дабы еще более не обострять отношений с Церковью и ее заносчивым представителем в Париже. Но, как ты и сам понимаешь, друг мой, этим дело и кончится. Гуго будет только рад, что лишний раз насолил епископу.

– Ну, слава богу, а то я пал было духом, – с сарказмом ответил Можер. – Однако, герцог, у меня есть свой святой отец, – он опустил руку на плечо идущему следом монаху. – Он отпустит мне этот грех, а потом мы с ним за кувшином хорошего вина вознесем Господу благодарственные молитвы по поводу моего очищения. Не правда ли, брат Рено?

– Устами твоими глаголет Бог, сын мой, ибо сие – истина, – ответил монах.

– Ну вот, герцог, я же говорил, что отыскал настоящее сокровище на улицах города Парижа! – воскликнул нормандец.

Вскоре они добрались до дверей и вошли в кабинет короля.

– Можер, ты привел с собой норманнов? Они вошли в город? – вперил Гуго бесстрастный взгляд в своего родственника.

– С чего вы это взяли, государь? – пожал плечами нормандец.

– С того, что мою башню – этот мой дворец – внезапно затрясло. – Он обнял Можера, с любовью заглянул в глаза. – Зная, что такого быть не может, я сразу подумал о тебе. Разве ты можешь где-то появиться бесшумно, незаметно? Это было бы на тебя не похоже. Как оказалось, я не ошибся. Но зачем тебе понадобилось называть себя, да еще и прилюдно? Мне только что сообщили, что парижане готовятся к обороне.

– Всему виной вот этот монах, – Можер взял за руку Рено и подвел ближе. – Племяннику епископа вздумалось наказать его плетьми. Мне это не понравилось; я решил проучить наглеца и отнять у него добычу.

– Ты вздумал прекословить Нитгарду? – удивленно вскинул брови Гуго. – Но зачем?

– Уж очень мне хотелось вызволить из плена этого беднягу.

– Что же ты предпринял?

– Для начала назвал себя.

– В присутствии горожан?

– Вокруг этого крысенка, припоминаю, стояло много людей.

– Так вот откуда волнения в моем городе, – Гуго переглянулся с братом. – Ну а дальше?

– Увидев, что это не подействовало, я схватил этого святошу за пояс, поднял… и уронил.

– Ты поднял руку на племянника епископа?!

– Подумаешь, птица! Пусть благодарит Господа, что остался жив.

Гуго покачал головой, подошел к брату.

– Не миновать визита дядюшки, – молвил Генрих. Не сегодня завтра придет плакаться, что его родственнику нанесли увечья. Тебе придется пообещать ему наказать обидчика, брат. Или он пожалуется папе и потребует выдать ему того, кого хотел истязать Нитгард.

– Монаха я ему не отдам! – шагнул вперед Можер. – А если он не угомонится, я разнесу его жилище, а самого повешу. Ваша светлость, – он повернулся к Генриху, – вам стоит только показать мне нору этого попа.

– Ну, ну, угомонись, прошу тебя, – засмеялся король. – Вот ведь отчаянная голова! Дай тебе волю – и ты разнесешь весь мой город… Скверно, конечно, что у епископа появился повод прийти ко мне с жалобой на одного из моих людей. С другой стороны, это покажет ему, что его власть – лишь иллюзия. Я хозяин Парижа, а не он.

– Последнее, полагаю, более значимо, – заметил Генрих, – поэтому нормандец, думаю, оказал нам неплохую услугу, утерев нос епископу и его племяннику. Теперь викарий поостережется делать что-либо неугодное королю. – Он повернулся к Можеру: – Этот викарий в последнее время распоясался, ведет себя, будто он хозяин города, зная, что дядя не даст его в обиду. Ты преподал ему хороший урок, друг мой, король этого не забудет. Не правда ли, брат?

– Я и без того в долгу у нормандца, – улыбнулся Гуго, – ты вешаешь на меня еще один? Тебе же, Можер, пока пробудешь в Париже, следует остерегаться: епископ держит при себе банду головорезов, они могут устроить нападение.

– Сомневаюсь, что им удастся одолеть нашего Голиафа, – усмехнулся Генрих. – Он с легкостью справляется с четырьмя.

– О чем ты, Генрих?

– О стычке, что произошла внизу, у входа в башню.

– Час от часу не легче! – воскликнул король. – Можер, ты обнажил меч против моих солдат?

– Я вынужден был, государь: они собирались наброситься на меня.

– Расскажи-ка, что произошло.

Нормандец рассказал. Король, выслушав его, покачал головой.

– Воображаю, как спокойно нынче стало при дворе Ричарда, – произнес он, бросив на рассказчика укоризненный взгляд. – Должно быть, друг мой, отец безумно рад, что отправил тебя во Францию, во владения Гуго Капета, которому больше нечем заняться, кроме как выслушивать о твоих очередных проделках. Ах, Можер, Можер… твоя неуемная натура добавляет королю Франции лишь головных болей. Но, черт возьми, Генрих, – внезапно воскликнул Гуго, обращаясь к брату, – разве это не истинный норманн! И не стыдно было бы Ричарду, коли он вместо воинственного Голиафа прислал бы к моему двору тщедушного Давида? Поэтому, чего греха таить, я восхищаюсь сыном моего друга и начинаю к нему привыкать. Да, да, когда мне говорят, что где-то что-то случилось, можно быть уверенным, здесь не обошлось без Можера.

– Благодарю за столь лестный отзыв, – приложил руку к груди нормандец. – Я скажу отцу, что король Франции неизменно питал ко мне самые дружеские чувства, и я всегда видел в его лице не только государя, но и второго отца.

Того, что последовало за этим, никто не ожидал. Гуго, обычно скупой на проявления чувств, крепко стиснул руку Можеру и растроганно проговорил:

– Спасибо, сынок. Ты хорошо сказал. У короля много врагов – герцогств и графств, которые его окружают и, похоже, не собираются ему подчиняться. Но он сильнее их, потому что у него есть верный друг – Нормандия!

– Вернее вам не найти, государь!

– Граф Барселонский пишет мне письмо. Орды мусульман беснуются у его границ, он просит помощи. Поедешь со мной на войну против сарацин?

– Хоть сейчас, государь! Вам стоит только приказать, и тюрбаны неверных усеют землю Барселоны!

– Я знал, что не ошибусь в тебе, мой мальчик, – обнял король Можера. – А сейчас ступай скорее к матери, воображаю, как она обрадуется.

– Где я ее найду?

– Покои герцогини Гунноры близ галереи, Генрих проводит тебя.

– Еще два слова. Я хочу, чтобы брат Рено остался при мне. Он хоть и монах, но забавный малый, и я нахожу в нем приятного собеседника. Если мне отведут покои рядом с комнатами матери, то пусть он живет со мной. Ваш брат сказал, что двор остался без священника. Я привел его, и уж будьте уверены, этот не перебежит к епископу.

– Пусть будет так, – кивнул Гуго. – Нам действительно не хватает духовного общения, в поисках которого приходится совершать путешествия по церквам Парижа. Я думаю, святой отец, – обратился он к Рено, – с вашей помощью мы вернем кое-кого из заблудших в стадо Христово, а иным укажем возлюбить Господа как должно и очиститься от грехов.