– Дейзи Ричмонд.

– Минуту, пожалуйста.

Что-то щелкает, и в ухо льется лирическая музыка.

Через несколько минут музыку прерывает голос доктора Сандерса:

– Дейзи! Я рад, что вы позвонили.

Я немного удивлена, что это он. Не ожидала, что смогу поговорить с ним, просто попросив к телефону. Доктора имеют обыкновение уклоняться от разговоров, почти как знаменитости. Вы можете поговорить с их помощниками, и они назначат время визита, позволяя предстать перед их глазами, но не можете звонить им напрямую, когда хотите. Для этого они слишком значительные персоны. Но доктор Сандерс всегда был немного другим. Более доступным.

– Да… видите ли, у меня вопро…

– Вы можете приехать сегодня днем? – перебивает он. – Я бы хотел кое о чем поговорить с вами.

Я сильнее сжимаю телефон. О господи! Может, мой диагноз действительно ошибка, и он уже это понял. Может, хочет сказать обо всем лично, убедиться, что я не хочу судиться с больницей и требовать выплаты морального ущерба.

Сердечный ритм убыстряется. Та-там-там-там-там, та-там-там-там-там, та-там-там-там там…

– Дейзи?

– Да… да, конечно. Но… э-э… не могли бы вы просто сказать мне по телефону?

Ну пожалуйста. Скажи это. СКАЖИ!

– Простите, нужно бежать. Меня ждет пациент. Оставайтесь на линии. Марта назначит время.

«Марта? Марта больше не работает на тебя!» – хочется крикнуть мне, но в телефоне снова играет классическая музыка. Мгновенный укол раздражения сменяется самоуспокоенностью. Я просто лопаюсь от самодовольства. Потому что если доктор Сандерс даже не помнит, что медсестра в приемной уволилась, значит, очень даже способен перепутать пару анализов.

Медсестра предлагает приехать в два тридцать, и я соглашаюсь, потому что мой день, как ни странно, ничем не заполнен.

Когда я прощаюсь, Джек входит в комнату с полотенцем, повязанным на талии. Волосы все еще влажны. Он дрожит от холода.

– Кто это был?

– Доктор Сандерс. Хочет, чтобы я днем приехала.

– Он сказал, зачем?

Я качаю головой. А потом, вместо того чтобы рассказать Джеку, как лихо управилась с веником, или о том, как доктор Сандерс не может запомнить, что Марта больше не работает на него, выхожу из комнаты. Я внезапно превратилась в семилетнюю девочку, которая не хочет слышать, как Джек скажет: Санта-Клауса не существует.

В прошлый раз мы с Джеком стояли на больничной парковке сразу после завершающего курса облучения. Более четырех лет назад. Он удивил меня воздушными шарами в неприличном количестве. Их было так много, что я думала, они поднимут его в небо, если подует сильный ветер.

– Ты не пропустил поворот на цирк? – спросила я его тогда.

– Не думаю, – сказал он, кивая на мою лысую голову. – Разве ты не силач?

– Очень смешно, – фыркнула я. Мы стояли, глупо улыбаясь друг другу. К тому времени я знала Джека всего два года, но он прошел вместе со мной через все, связанное с операцией и лечением рака, и нам удалось переплыть на другую сторону.

– Ты сумела, – сказал он.

– Я сумела, – согласилась я. Он разжал пальцы, державшие шары, и они поплыли в небо. Потом он протянул мне руки.

– Пойдем.

Сегодня мы молча идем к входу. Я просовываю руку в его неплотно сжатый кулак, и мы шагаем через раздвигающиеся стеклянные двери по коридору к тяжелой деревянной двери Онкологического центра. Когда я записываюсь, не-Марта поднимает глаза.

– Сегодня доктор Сандерс.

Я киваю и сажусь рядом с Джеком.

Он берет «Спортс иллюстрейтид», а я начинаю листать «Хайлайтс фо чилдрен». И мысленно репетирую все, что должна сказать доктору Сандерсу, когда он признается, что ошибся. Может, рассердиться?

– Как вы посмели? Вы знаете, как напугали меня?

А могу радостно удивиться.

– В самом деле? Уверены? О, слава богу!

И конечно, всегда можно пустить в ход любезное понимание:

– Такое бывает.

Я киваю.

– И мне так жаль ту женщину. Бедняжка.

Лативия наконец вызывает меня, и мы оба встаем и идем через комнату ожидания, по коридору, к офису доктора Сандерса. Прежде чем войти, я останавливаюсь на любезном понимании, потому что доктор Сандерс действительно мне нравится. А это такая трагическая ситуация для всех.

Он встает из-за стола, когда мы входим, и протягивает руку Джеку.

– Не виделись несколько лет, так?

– Да, сэр, – кивает Джек, пожимая медвежью лапу доктора Сандерса.

– Я рад вас видеть, хотя жаль, что мы не встретились при более приятных обстоятельствах, – говорит он, обращаясь к нам обоим.

Я наклоняю голову, выражая, как мне кажется, печальное сочувствие, чтобы он знал: я готова великодушно принять его новости. Мы садимся напротив него и ждем.

Доктор Сандерс снимает очки и кладет на стол между нами.

– Дейзи, я знаю, что не прошло и двадцати четырех часов с тех пор, как вы были здесь в последний раз, и что у вас просто не хватило времени осознать всю информацию, которую я сообщил вам. Но мне бы хотелось начать с вопросов, которые у вас могут возникнуть.

Я недоуменно смотрю на него. И чувствую, что доктор Сандерс и я – актеры в спектакле, и он постыдно забыл свои реплики. Нужно ему подсказать.

– У меня есть вопрос, – говорю я, глядя на Джека. – Вы уверены, что это именно мои анализы? Мне кажется, что их перепутали с анализами другой пациентки.

Он не медлит с ответом, и у меня такое ощущение, что не я одна так думаю.

– Да, Дейзи. Простите, но нет. У нас своя система. Мы очень осторожны с подобными вещами.

Я открываю рот, спросить, как он может быть так уверен, но Джек откашливается и выпрямляется, перебивая ход моих мыслей.

– Так какой у вас план? Дейзи что-то говорила об операции на мозге?

Доктор Сандерс подается вперед, складывает руки домиком и опирается локтями о столешницу.

– Я могу направить вас к нейрохирургу. Он захочет взглянуть на снимок и обсудить риски. Но я могу рекомендовать это, только если вы собираетесь пройти весь курс лечения: химиотерапия, облучение. Некоторые люди в… э-э… положении Дейзи предпочитают ничего этого не делать.

Он продолжает монотонно говорить, повторяя примерно ту же информацию, что сообщил мне вчера, а Джек время от времени вклинивается с вопросами. Я слышу, как они перебрасываются репликами, словно мячами в теннисном матче, но, по мне, с таким же успехом могли бы обсуждать ирригационные системы в странах третьего мира: настолько я равнодушна к их разговору. Я сижу и киплю гневом. Теория относительно того, что результаты моих анализов перепутали, с треском провалилась, и я испытываю непреодолимую потребность протестовать. Доктор Сандерс даже не сделал вид, будто проверил мое заявление. В точности, как тот хирург, который, не проверив, отрезал здоровую ногу. Глупые, высокомерные доктора думают, что они непогрешимы, но это не так. Они постоянно ошибаются. Черт побери, и пора бы им исправлять эти ошибки!

– ВЫ ДАЖЕ НЕ ЗНАЛИ, ЧТО МАРТА УШЛА НА ПЕНСИЮ!

Слова вырываются откуда-то из самого нутра. И в комнате становится очень тихо. Доктор Сандерс и Джек смотрят на меня. Моя спина пряма, как палка, а пальцы так вцепились в подлокотники кресла, что костяшки побелели. И я понятия не имею, что говорить дальше.

Молчание прерывает доктор Сандерс.

– Я знаю, как это трудно, – мягко отвечает он. – Но, по правде говоря, сегодня в вас ничего не изменилось, по сравнению с прошлой неделей или прошлым месяцем. Просто теперь вы владеете новой информацией. И, как я сказал, если вы выберете лечение, это даст вам еще полгода, год или даже больше.

– Какое лечение?

– Дейзи, – шепчет Джек, кладя свою руку на мою, – то, о котором как раз говорил доктор Сандерс.

Я краснею.

– Я не слушала.

Доктор Сандерс невозмутимо повторяет сказанное. Оказывается, профессор в Эмори исследует новое лекарство, ВС-4287, при лабораторных опытах оно уменьшало опухоли у пораженных раком крыс. Он говорит, что сейчас находится на первом этапе испытаний на людях, и я буду идеальной кандидаткой. Но при этом я не могу соглашаться на химию и облучение.