Предположение, исходящее от признанного в таких вопросах авторитета, вызвало значительный интерес и резкую оппозицию со стороны тех, кто счел подобное заявление нелепой клеветой на честных и достойных людей. Единственным ответом на эту критику явился вызов противникам – предложить другое, более вероятное объяснение. Их было даже два («Таймс» от 7 и 9 июля).
Во-первых, предположили, что поезд мог сойти с рельсов и лежит на дне Стаффордширского канала, который на протяжении нескольких сотен ярдов проходит параллельно железнодорожному полотну. В ответ на это появилось сообщение, что канал слишком мелок и вагоны были бы видны.
Во втором письме указывалось, что курьерская сумка, которая, по-видимому, составляла единственный багаж путешественников, могла скрывать новое взрывчатое вещество невероятной силы. Однако полная абсурдность предположения, будто целый поезд мог разлететься в пыль, а рельсы при этом совсем не пострадали, вызывала только улыбку.
Расследование зашло, таким образом, в полный тупик, но тут случилось нечто совсем неожиданное.
А именно: миссис Макферсон получила письмо от своего мужа Джеймса Макферсона, кондуктора исчезнувшего поезда. Письмо, датированное пятым июля 1890 года, было опущено в Нью-Йорке и пришло четырнадцатого июля. Были высказаны сомнения в его подлинности, но миссис Макферсон утверждала, что это почерк ее мужа, а тот факт, что к письму было приложено сто долларов в пятидолларовых купюрах, исключал возможность мистификации. Обратного адреса в письме не было. Вот его содержание:
«Дорогая жена, я долго обо всем думал, и мне очень тяжело расстаться с тобой навсегда. И с Лиззи тоже. Я стараюсь о вас не думать, но ничего не могу с собой поделать. Посылаю вам немного денег, которые составят двадцать английских фунтов. Этого вам с Лиззи хватит на проезд в Америку, а гамбургские пароходы, заходящие в Саутгемптон, очень хороши и проезд на них дешевле, чем на ливерпулских. Если вам удастся приехать сюда и остановиться в Джонстон-Хаусе, я постараюсь сообщить вам, где мы можем встретиться, но сейчас положение мое очень трудное и я не очень-то счастлив, – слишком тяжело мне терять вас обеих. Вот пока и все, твой любящий муж. Джеймс Макферсон».
Это письмо пробудило твердую надежду, что скоро все объяснится, так как было установлено, что седьмого июня в Саутгемптоне на пароход «Вистула» (линия Гамбург – Нью-Йорк) сел пассажир, назвавшийся Саммерсом, но очень похожий по описанию на исчезнувшего кондуктора. Миссис Макферсон и ее сестра Лиззи Долтон отправились в Нью-Йорк и три недели прожили в Джонстон-Хаусе, но больше не получили от Макферсона никаких известий. Возможно, неосторожные комментарии газет подсказали ему, что полиция решила устроить ему ловушку. Но как бы то ни было, Макферсон не написал и не появился, так что обеим женщинам пришлось в конце концов вернуться в Ливерпул.
Так обстояло дело вплоть до нынешнего, 1898 года. Как ни невероятно, но за эти восемь лет не было обнаружено ничего, что бы могло пролить малейший свет на необычайное исчезновение экстренного поезда, в котором ехали мосье Караталь и его спутник. Тщательное расследование прошлого этих двух путешественников позволило установить лишь, что мосье Караталь был в Центральной Америке весьма известным финансистом и политическим деятелем и что, отправившись в Европу, он стремился как можно скорее попасть в Париж. Его спутник, значившийся в списке пассажиров под именем Эдуардо Гомеса, был человеком с темной репутацией наемного убийцы и негодяя. Однако имеются доказательства того, что он был по-настоящему предан мосье Караталю, и последний, будучи человеком физически слабым, нанял Гомеса в качестве телохранителя. Можно еще добавить, что из Парижа не поступило никаких сведений относительно того, почему так спешил туда мосье Караталь. Вот и все, что было известно об этом деле, вплоть до опубликования в марсельских газетах признания Эрбера де Лернака, ныне приговоренного к смертной казни за убийство торговца по фамилии Бонвало. Далее следует точный перевод его заявления.
«Я сообщаю это не для того, чтоб просто похвастаться, – я мог бы рассказать о дюжине других, не менее блестящих операций; я делаю это, чтоб некоторые господа в Париже поняли – раз уж я могу поведать о судьбе мосье Караталя, то могу сообщить и о том, в чьих интересах и по заказу кого было это сделано, – если только в самое ближайшее время, как я ожидаю, – не объявят об отмене мне смертного приговора. Предупреждаю вас, господа, пока еще не поздно! Вы знаете Эрбера де Лернака – слово у него не расходится с делом. Поспешите, или вы погибли!
Пока я не стану называть имен – если б вы только услышали эти имена! – а просто расскажу, как ловко я все проделал. Я был верен тем, кто меня нанял, и они, конечно, будут верны мне сейчас. Я на это надеюсь, и пока не буду убежден, что они меня предали, имена эти, способные заставить содрогнуться всю Европу, не будут преданы гласности. Но в тот день… впрочем, пока достаточно.
Короче говоря, в 1890 году в Париже шел громкий процесс, связанный с грандиозным скандалом в политических и финансовых сферах. Насколько он был грандиозен, известно лишь тайным агентам вроде меня. Честь и карьера многих выдающихся людей Франции были поставлены на карту. Вы видели, как стоят кегли – такие чопорные, непреклонные, высокомерные. И вот откуда-то издалека появляется шар. «Хлоп-хлоп-хлоп» – и все кегли валяются на земле. Вот и представьте себе, что некоторые из величайших людей Франции – кегли, а мосье Караталь – шар, и еще издали видно, как он приближается. Если бы он прибыл, то «хлоп-хлоп-хлоп» – и с ними было бы покончено. Вот почему он не должен был прибыть в Париж.
Я не утверждаю, будто все эти люди ясно понимали, что должно произойти. Как я уже сказал, на карту были поставлены значительные финансовые и политические интересы, и чтобы привести это дело к благополучному окончанию, был создан синдикат. Многие, вступившие в этот синдикат, вряд ли отдавали себе отчет, что я не забыл их имена. Им стало известно о поездке мосье Караталя еще задолго до того, как он покинул Америку, и эти люди знали, что имеющиеся у него доказательства означают для всех них гибель. Синдикат располагал неограниченными средствами – абсолютно неограниченными. Теперь им был нужен агент, способный применить эту гигантскую силу. Этот человек должен был быть изобретательным, решительным, находчивым – одним на миллион. Выбор пал на Эрбера де Лернака, и, я должен признать, они поступили правильно.
Мне поручили подыскать себе помощников и пустить в ход все, что могут сделать деньги, чтобы мосье Караталь не прибыл в Париж. С обычной своей энергией я приступил к выполнению поручения тотчас же, как получил инструкции, и шаги, которые я предпринял, были наилучшими из всех возможных для осуществления намеченного.
Мой доверенный немедленно отправился в Америку, чтобы вернуться обратно с мосье Караталем. Если бы он прибыл туда вовремя, пароход никогда бы не достиг Ливерпула; но, увы! – пароход вышел в море, прежде чем мой агент до него добрался. Я снарядил маленький вооруженный бриг, чтобы перехватить пароход, но опять потерпел неудачу. Однако, как и все великие организаторы, я был готов к провалу и имел в запасе несколько других планов, один из которых должен был увенчаться успехом. Вам не следует недооценивать трудности этого предприятия или воображать, что тут достаточно было ограничиться обыкновенным убийством. Надо было уничтожить не только мосье Караталя, но и его документы, а также и спутников мосье Караталя, коль скоро мы имели основания полагать, что он доверил им свои секреты. И не забывайте, что они были начеку и принимали меры предосторожности. Это была достойная меня задача, ибо там, где другие теряются, я действую мастерски.
Я во всеоружии ожидал в Ливерпуле прибытия мосье Караталя и был тем более полон нетерпения, что, по имевшимся у меня сведениям, в Лондоне он уже будет находиться под сильной охраной.
Задуманное должно было произойти между тем моментом, когда он ступит на ливерпулскую набережную, и до его прибытия на Лондонский вокзал.
