– Да, малыш, всю ночь и весь день, – мягко повторяю я, пряча боль за вымученной улыбкой. Он же искренне улыбается, показывая ряд идеально белых молочных зубов. Помнится, такой же улыбкой улыбался мой отец. Милой, добродушной и естественной. Он был счастлив, видя, что счастлива я. И сейчас я понимаю, почему так происходило – он любил меня больше жизни. Любил любовью, которой любят своих детей и только. Став матерью, я испытала это в полной мере. Сейчас я знаю, что есть жизнь, которая намного дороже моей. Жизнь, которую я поклялась сохранить. И я это сделаю.
– Я принесла тебе сказки, Тони, – отпускаю его руки и тянусь к сумке, стоящей на софе, достаю оттуда небольшой томик с красочными иллюстрациями.
– Здорово! Ты прочитаешь мне что-нибудь?
– Всё, что захочешь, – улыбаясь, нежно треплю его по волосам, пытаясь, наконец, отойти от испуга, который в меня вселила Виктория. Позже нужно будет поговорить с доктором Маслоу. – Выбирай!
– «Принцесса на горошине», – мигом изрекает он, и я слегка удивляюсь такому выбору. Впрочем, сейчас у меня нет ни сил, ни желания оспаривать его решения. Если он хочет – я прочитаю. Всё, что угодно. Могу даже выучить наизусть и читать со сцены под бурные публичные овации. Все его желания, такие непосредственные и маленькие, которые присутствуют у каждого ребенка, я исполню.
Тони не похож на других детей. Он никогда не просит то, что я не могу ему дать. Ему нравятся шоколадные конфеты, но из-за проблем со здоровьем, нам пришлось от них отказаться. Он не плакал, когда я всё ему объяснила. Не кричал мне вслед, что я плохая и не люблю его, нет. Он наоборот пожалел меня, потому что я тоже любила шоколад, но никогда бы ни ела его на глазах у ребёнка, раз ему нельзя.
Энтони гораздо больше нравились книжки со сказками, чем машинки и прочие игрушки. Я приносила ему игрушки несколько раз в месяц, и он говорил «спасибо» и даже играл с ними. Но ничто не радовало его больше, чем книжки. Рассматривая картинки и слушая мое чтение, Тони начинал фантазировать и мечтать, отвлекаясь от преследующей его боли и реальности. Это прекрасно – уметь отключаться от действительности. Пребывать в спокойствии в любой ситуации, даже самой экстремальной. Это то, чему взрослые должны учиться у детей: не зацикливаться на проблемах.
И я стремлюсь. По крайней мере, пытаюсь.
Меня, как и любую женщину, мучает вопрос: « Хорошая ли я мать?». Конечно, я часто убеждаю себя в утвердительном ответе, да и Тони своими постоянными фразами-признаниями: «Я люблю тебя, мамочка», «Я скучаю по тебе, мам», говорит тоже самое, но сомнения остаются. Например, тогда, когда я вынуждена уходить от него вечером, направляясь в бар. Ненавижу вечер. Вечером я разлучаюсь со своим ангелом до самого утра. Это мучительно долго.
– «В одном далёком замке…» – я начинаю читать сказку, и во время произнесения некоторых слов смотрю на сына. Он улыбается, мечтательно прикрыв веки, и слушает меня. От его вида меня саму тянет на улыбку. Некое её подобие всё же проскальзывает на губах.
Читаю медленно, чтобы он успел вдуматься, придумать себе картинку, нарисовать её в сознании. Иногда он прерывает меня, описывая мне то, что придумал, и я с радостью дополняю это изображение.
Я дохожу до того момента, когда королева расспрашивает принцессу о том, как ей спалось, но тут внезапно дверь палаты приоткрывается, и в дверном проёме появляется фигура доктора Маслоу. Он ободряюще улыбается ребёнку, а потом кивает на коридор мне.
Взволнованно откладываю книжку, быстро киваю, а затем, поворачиваясь к сыну, в глазах которого уже серебрятся слёзы, ласково произношу:
– Я на пару минут, солнышко. Когда вернусь, расскажешь мне, что придумал, ладно?
– Ладно… – опуская взгляд, соглашается он и тихо всхлипывает.
С трудом заставляя себя оторваться от кровати Энтони, выхожу к Джеймсу, скрещиваю руки на груди.
– У вашего сына сегодня был жар… – начинает доктор, перелистывая какие-то папки, которые держит в руках.
– Знаю, – обрываю я его речь, вставляя свою лепту. – Почему мне не позвонили, я бы приехала?
– В этом не было необходимости, – хмыкнув, произносит доктор. – С ребёнком всё нормально. Сейчас.
– Тогда в чём же дело?
– Я позвал вас, потому что только что получил ответ от немецкой клиники. Деньги им нужны послезавтра. Полная сумма.
– Но операция же в июле! – почти отчаянно вскрикиваю я, понимая, что ста тысяч долларов на руках у меня нет. Да и не будет. Максимум сорок.
– Уже нет, – качает головой Джеймс, достав из папки бумагу, протягивает мне. – Вам найден донор. Трёхлетний Рассел Кроули находится в коме после автокатастрофы, в которую попала его семья. На выздоровление мальчика уже нет никаких шансов, и через две недели ему отключат аппарат искусственной вентиляции лёгких. Его сердце полностью здорово и не пострадало. Оно и станет новым сердечком вашего сына.
– Подождите, Джеймс, – хватаясь за голову и пытаясь как-то справиться со всеми навалившимися сразу проблемами. – Но ведь должен быть выход! Можно же подождать хотя бы месяц…
– Времени нет. Выхода тоже. Рассел умрёт в ближайший вторник. Если к тому времени вы не прилетите в клинику, сердце отдадут следующему в очереди.
– Нет, нет, нет! – впиваясь пальцами в волосы, шепчу я, усиленно отгоняя неожиданную слабость, проступившую во всём теле. – Пожалуйста, доктор Маслоу, сделайте что-нибудь!
– Я и так делаю, мисс Мейсен. Оформляю бумаги вашего сына и веду его лечение. Ребёнок будет прооперирован, если всё сделать вовремя. Ваше время – два дня.
– На какой счёт должна быть перечислена сумма? – голос сел, да и вспыхнувшее в голове волнение мешает нормально соображать. Там, за дверью, мой ребёнок. Мой мальчик. Мой сын, который нуждается в новом сердце. Как же мне его спасти…?
– Номер счёта, – протягивая мне очередную бумажку, проговаривает Маслоу. – Не забудьте также оплатить услуги нашей клиники, мисс Мейсен.
Сдавленно киваю, и доктор, захлопывая папку, уходит. Я остаюсь в коридоре одна. Стою, не в силах шевельнуться. Не могу вернуться в палату к сыну сейчас. Я напугаю его до смерти.
Силюсь взять себя в руки и пытаюсь засунуть бумажку с номером счета немецкой клиники в карман, но внезапно пальцы натыкаются на скомканную визитку. Визитку Каллена.
Я уже о ней и забыла, наверное.
Внимательно пробегаюсь взглядом по цифрам, написанным на бумаге, и перевожу дыхание. Острые края, будто режут душу. Вспоминаю убийственный изумрудный взгляд и ангельские черты лица. Вспоминаю его слова о деньгах: «Я буду платить тебя по двадцать тысяч в неделю». В неделю. Двадцать тысяч долларов. А если попросить деньги вперёд? Не думаю, что он откажется. Только вот я связываю себя, бог знает, какими оковами…
Откидываю мысли о себе подальше: как-нибудь переживу. Знаю, что ради Энтони должна это сделать. Должна принять предложение этого человека, которого только вчера встретила, каким бы оно ни было.
А какие у меня варианты?
Смерть сына я не переживу, да и случиться ей не позволю. Взвешивать все «за» и «против» просто нет времени. Сейчас оно снова утекает сквозь пальцы. Снова бежит, не оглядываясь. Для меня оно то замирает, то несётся вскачь, и я не вижу той грани между двумя этими крайностями. Как же страшно принимать решение, относительно новой страницы своей биографии.
Воспалённое от усталости и переживаний сознание не способно подобрать ни одного варианта будущей «работы» с этим человеком. Грабёж, убийство – всё, что приходит на ум. Пытаюсь не акцентировать на этом внимание, но пальцы предательски дрожат, пока я набираю заветный номер на клавишах мобильника.
– Да! – слышится на том конце телефона. Раздражённое «Да», подтверждающее всю нелепость моего положения. Впрочем, выбора у меня нет.
– Эдвард? – решаю всё-таки уточнить, прежде чем говорить о главном.
– Кто это? – снова ответ вопросом на вопрос. Видимо, это его характерная черта. Что же, придётся смириться.
– Белла Мейсен, – произнося своё имя, делаю акцент на имени. – Из бара «Престижная жизнь».
