Однако кто-то все же её обнаруживает. Кто-то очень внимательный.

- Сынок… - раздается в тишине мягкий женский голос. Зовет его.

Джером вздергивает голову, оглядываясь по сторонам. Никого.

Но голос не умолкает.

- Jerome, - выдавая свою обладательницу, он переходит на французский, - Jerome, vais ici (иди сюда)…

Эти слова… он знает, он уже слышал – не в первый раз. Только от кого? Где?..

- Я не хочу ждать, Jerome…

Внутри мягкого тембра прорисовывается недовольство. Нужно вставать – зачем злить того, кто хочет помочь. Знает ведь его имя – не обидит. К тому же, знакомо все – от слов до голоса.

Мальчик поднимается, наскоро утирая руками слезы. Ещё раз оглядывается вокруг – куда же идти?

- Jerome… - направо. Она ждет справа.

Джером не сразу догадывается, почему начинает бежать. То ли так спешит выбраться отсюда, то ли жаждет узнать, кто его зовет, а может и вовсе потому, что бежать заставляют. Ноги мало подчиняются сегодня.

Малыш поворачивает за угол, схватившись на резком повороте за стену. Режется!..

Очередной детский крик, куда громче зазывающего тембра незнакомки, раздается в коридоре. И новый удар – теперь сильнее, как полагается – отзывается болью где-то в теле.

- Я считаю до двух и ухожу без тебя, сынок, - недовольный его остановкой, его заново начавшимися слезами и криками, решительно объявляет голос. – Один…

Джерри, позабыв все то, что заставило плакать, со всех ног кидается к зовущей. Ещё немного, ещё чуть-чуть…

Вот она!

Стоит в полукруге света, как раз там, где коридор заканчивается. Белокурые волосы, красное платье… а впереди дверь! Впереди выход!

- Наконец-то… - устало выдыхает женщина, протягивая ему свою руку, - мне есть, что тебе показать. Могли не успеть.

Джером не противится. Послушно вкладывает свою ладошку в руку незнакомки, тихонько всхлипывая, шагая рядом. Деревянный пол превращается в плитку. Каблуки женщины, сталкиваясь с ним, звякают.

- Заходи.

Пресловутая дверь открывается. Впускает внутрь… но боже, никакого выхода здесь нет! Комнатка маленькая, закрытая со всех сторон высокими черными стенами! Здесь нет ни потолка, ни окон, а холод, царящий внутри, куда хуже коридорного…

- Нет-нет, обратно мы не пойдем, ещё рано, - ласково усмехнувшись, женщина мгновенно предупреждает попытку мальчика сбежать, схватив его за плечи, - идем. Надо идти.

И они идут. Джером, сжав губы от чересчур крепкой хватки незнакомки, не оказывает никакого сопротивления. Ему страшно? Без сомнения. Ему холодно? Да, очень-очень… но что-то подсказывает, что снаружи не будет лучше.

- Закрой глазки, - велит мягкий голос у самого его уха, - закрой-закрой, не упрямься… и не открывай, пока я не скажу.

Малышу ничего не остается, кроме как послушаться. Но исполнить просьбу все же сложно – сплошная темнота ещё страшнее черных стен.

- Раз… - что-то переставляется с места на место. Удар, будто бы упало нечто деревянное на плитку, слышится мгновенье позже.

- Два… - Джерри ощущает, как кто-то обвивает его за талию, поднимая вверх. От испуга едва не раскрывает глаза, но поспешно зажмурившись, терпит.

- Три… - заветное слово звучит громко и победно, будто бы сорвана финишная лента или завершена какая-то важная миссия.

Дважды моргнув, мальчик возвращает себе способность видеть, интересуясь тем, что пытались скрыть. На миг любопытство заслоняет даже страх.

Но ненадолго…

Перед Джеромом, на небольшом постаменте – каменном, кажется – стоит какой-то непонятный черный ящик. Его наружные стенки блестят, будто бы налакированные, а внутренние выстланы чем-то мягким и гладким. Как простыни дома… шелковые?..

Однако, заглядевшись убранством неизвестного предмета, Джером упускает из виду, что он не пустой. Внутри, точно в той выемке, что создана овившимися вокруг деревянной основы тканями, что-то лежит… кто-то! Он тоже весь в черном. Только кожа белая… белая-белая, как снег.

Зачем ему этот незнакомец? Что он должен увидеть?..

- Посмотри вверх, - нашептывает голос, будто бы прочитав его мысли. Посмеивается.

И Джерри смотрит. Ровно секунды хватает, чтобы узнать лицо того самого «человека».

ПАПА!

Джером не понимает. Хмурится, пытаясь отстраниться, убежать, но крепкие, хоть и изящные руки не позволяют. Держат его крепко-крепко.

- Как тебе, любимый? – ласково интересуется женщина, кивнув на чуть-чуть приоткрытые губы мужчины. Только они не розовые, нет. Синие. Да и вся кожа – не чистый снег. Синеватый какой-то, блеклый…

Не доверяя до конца своим глазам, малыш протягивает руку, легонько, едва-едва прикоснувшись к плечу отца.

Спит. Даже не шевелится.

- А сильнее? – будто бы невзначай интересуется незнакомка.

Джером прикасается сильнее. Уже ощутимо, со всей своей возможной силой трясет папу за плечо. Уже бы проснулся! Играет так, отказывается, чтобы напугать его!

- Правда, нам лучше без него? – мягко спрашивает голос, наполняясь искренней радостью, едва ли не счастьем, - смотри, он будет спать… всегда, вечно будет спать… мы подождем тут ещё пару минут – полюбуемся на него – а потом закроем крышку и опустим гроб глубоко-глубоко под землю, чтобы он нас не достал! А? Тебе нравится, любимый?

Глаза малыша едва умещаются на лице. Не поверить словам женщины невозможно – она уже держит ту самую крышку – вот она, сейчас накроет папу!

Не медля ни секунды больше, Джерри, чудом вырвавшись из цепких пальцев, оказывается на груди отца. Что есть мочи трясет его, глотая обжигающе-горячие слезы. Рубашка, шея, щеки, волосы… ему должно быть уже больно! Он должен проснуться, должен!..

Но малахитов как не было, так и нет.

Он не двигается.

Поздно…

- ПАПА! ПАПА! ПАПА!.. – он кричит так громко, как только может. Он зовет, в надежде услышать в ответ хоть что-нибудь. Больше всего на свете мечтает увидеть любимые глаза. Он так соскучился! Он так любит! Не надо спать, не надо! Не надо уходить! Нет! Он будет хорошим. Он будет очень-очень хорошим мальчиком, он будет слушаться, он не будет убегать! Он не будет плакать – не будет, честно… только не бросай… только не бросай, папа!

Соленые слезы душат, мешая говорить. Но малыш не замолкает. Не замолкает, потому что с каждой секундой крышка все ближе, Она хочет его забрать, Она хочет спрятать его, увести… а он должен остаться! Папа должен остаться с ним, с Джеромом!

- Люблю… люблю, люблю! – стонет мальчик, сжимая пальцами ворот рубашки отца – не пустит. Не даст закрыть!

- Сыночек…

Она? Опять Она?! НЕТ!

- Папа… мой… папа – мой! – сквозь рыдания, громко, испугано вскрикивает он, - мой… хочу… мой!

Знает, что остановить женщину не получится – она слишком сильная – но не замолкает. Потерять его будет больнее всего того, что Она ещё может сделать. Тогда… пусть забирает его! Его, Джерома! Только не папочку!..

- Твой, - постепенно из ненавистного тембра образуется совсем другой. Смутно знакомый, - ну конечно же твой, мой маленький. Посмотри, я же здесь!

Папа?..

Широко распахнув глаза, Джером вздрагивает, вздергивая голову. Ищет малахиты… ищет… но вокруг уже ничего нет. Ни ящика, ни крышки, ни Её. Пусто. Пусто и темно. А ещё жарко - вместо холода появляется жар.

- Папа… - жалобно стонет мальчик, жмурясь, - папа – мой…

Наверняка опоздал. Наверняка Она отбросила его и сделала то, что хотела. Это и есть «под землей»? Здесь так темно?..

- Я тут, - подтверждает дорогой сердцу голос, звуча где-то совсем рядом, - и я тебя люблю. Я очень сильно тебя люблю, Джером.

Не поверив своему счастью – такому, казалось бы, невероятному – мальчик, шумно сглотнув, все же решается проверить. Немного, самую малость, отстраняется. И о чудо – темнота светлеет. Ещё назад – да это и не темнота вовсе, а покрывало! Если в него слишком глубоко зарыться, то темно, да… а ещё?..

Папа! Папа, самый настоящий! Он сидит на кровати, а не лежит в каком-то ящике, он смотрит на него. Внимательно, встревожено смотрит… малахиты блестят. И в них, внутри, отражается Джерри.