Зимой снег убирался только с трамвайных путей, на главных улицах оставляли слой снега в четыре вершка, а на прочих сугробы наметало порядочные, сани по ним скользили и раскатывались.
Откуда везли? что везли? куда везли? кому везли?
У московских учреждений грузовиков было мало, и лошади испуганно от них шарахались. Каждое государственное промышленное предприятие содержало свой конпарк: лошадей казенных сразу можно было отличить по худобе и по плохонькой сбруе.
Население Москвы с каждым днем стремительно увеличивалось. Полицейской паспортной системы тогда не успели еще придумать, прописывали граждан безоговорочно, лишь бы куда прописать, хоть в темный чулан, хоть в ванную комнату. Возвращались в Москву те, которые в свое время ее покинули из-за голода; и наша семья так вернулась. Юноши и девушки ехали учиться и завоевывать славу. Ехали дельцы, прознавшие, что в Москве можно хорошо устроиться и нагрести много денег. У всех переселенцев был багаж, подчас весьма громоздкий, его требовалось доставить с вокзалов в какие-то квартиры. Предприимчивые люди везли с вокзалов разные товары, наконец, подмосковные крестьяне на своих лошадях доставляли мясные и молочные продукты, овощи, дрова. Везли товары в магазины, государственные и частные, а главным образом на рынки: ведь основная московская торговля тогда осуществлялась через рынки.
А рынки эти считались самыми интересными достопримечательностями Москвы. Их было несколько: Охотный ряд, Тишинский, Зацепский, Переяславский. Основным рынком являлся Сухаревский, тянувшийся версты на полторы по Садовому кольцу от Цветного бульвара. Великолепный памятник XVII века в стиле московского барокко из красного кирпича с белокаменными узорами огромная Сухарева башня - разделял рынок на две части. Продавали на нем продукты любых видов, но основным назначением Сухаревки была барахолка.
Продавались все существовавшие со времен Рюрика и до наших дней предметы, которые можно было одеть, обуть, поставить в комнате, повесить на стену, спрятать в сундук, в комод, в шкаф; сундуки, комоды и шкафы тоже продавались. Бывшие люди выносили старинный хрусталь и фарфор, бальные платья и фраки прошлого века, а также, как выражался Андроников, флакончики из-под духов и футлярчики из-под флакончиков из-под духов; да что футлярчики - продавались гнуснейшие тряпки, облезлые меховые шубы и шапки словом, всё от самого дорогого до самого дешевого.
У многих сберегались сундуки, подобные графским сундукам в Богородицке, а квартиры уплотнялись, а питаться требовал организм, а дочь-невесту надо было вывозить на балы. Вот мамаши и тащили разное отсыревшее, заплесневевшее, изъеденное молью, заржавленное, негодное и годное к употреблению имущество на Сухаревку. Они становились рядами и, переговариваясь между собой по-французски, вспоминали былое, ожидая - не польстится ли на их барахло покупатель.
А народу - продавцов, покупателей, зевак и жуликов - было полным-полно, жались люди тесной толпой, торговались, переговаривались, просто глазели, бранились, залезали в чужой карман. Китаец, сидя на мостовой, показывал фокусы с пропадавшими и вновь появлявшимися яблоками. И вокруг него собиралась толпа. Гадала цыганка, и вокруг нее тоже собиралась толпа. Слепой монах пел молитвы и тоже собирал толпу. А жулики - все больше мальчишки-беспризорники, шныряли повсюду, тащили, что плохо лежало. А сквозь толпу пробирались со скоростью пешехода трамваи и неистово звонили. Рынок кипел. Тысячи и миллионы рублей шелестели, люди наживались, люди прогорали...
Другой известный рынок был Смоленский. Он начинался от Новинского бульвара, от угла Кречетниковского переулка, не доходя Арбата, прерывался большим домом, стоявшим поперек Садовой, и продолжался после Арбатского перекрестка до начала Смоленского бульвара. Эта часть рынка называлась Сенной площадью.
На Смоленском рынке тоже продавалось разное барахло, но не в таком количестве, зато прилавки под навесами, как говорится, ломились от изобилия продуктов разных видов. Описывать не буду, возьмите роман Золя "Чрево Парижа" и почитайте. На Сенной площади я что-то не помню, чтобы продавалось сено. На моей памяти в центре Москвы коров и коз уже почти не держали. А возов с дровами там стояло много. Не однажды мать и я с салазками отправлялись за дровами. Высоких домов с центральным отоплением тогда было мало. Москва отапливалась дровами. Сенная площадь мне запомнилась прежде всего зимой, когда летняя удушливая пыль исчезала и сзади каждого киоска вырастал сугроб.
За ряд лет, начиная с 1914 года, рыбы в наших реках, озерах и морях ловили мало, и потому развелось ее тьма-тьмущая. Бросились ловить сетями, неводами и другими исстари известными и в те времена отнюдь не запретными способами. Ловили и в одиночку, а главное - артелями, которые отличались от нынешних рыболовецких колхозов тем, что в них не было ни счетоводов, ни кладовщиков, ни прочих придурков. Садились в лодки все, в том числе и староста, а потом делились доходами по-братски.
Рыбу солили, вялили, коптили, морозили. Скупщики везли ее в Москву. Рыба красная - стерлядь, белуга, севрюга, осетр, а также икра шла в Охотный ряд. Остальную рыбу отправляли на Сенную площадь Смоленского рынка. Щуки, столь любимые евреями, размером от бревна и до ножа, лежали замороженные на прилавках, разевая свои зубастые пасти. А судаки, издали похожие на круглые березовые поленья, те самые судаки, которыми нынче разве что в Кремле угощают заморских министров, тогда штабелями, как дрова, лежали на снегу замороженными. Выбирай любого без веса по дешёвке. А вобла - теперешнее лакомство - в любой пивнушке валялась прямо на столах. Хватай без счету, хлопай ею о подошву ботинка и грызи. Владелец пивной знал: каждый завсегдатай после воблы выпьет не одну, а все пять кружек пива. Вобла и за рыбу-то не считалась. Уж на что моя мать экономила на еде, а воблой никогда супы не заправляла. Только в богадельнях, в детских домах и в тюрьмах кормили такими супами*{10}.
Я упомянул тут Охотный ряд. На этом рынке мы никогда ничего не покупали. Он был самый шикарный, самый дорогой, без барахолки, без особой толкучки, но зато с магазинами. Сравнительно небольшой, он начинался от самого тогда высокого здания - Дворянского собрания - теперь Дом союзов - и кончался на углу Тверской. Прекраснейшая, одна из лучших, прославленная своим малиновым, самым в Москве мелодичным звоном колоколов, высилась посреди рынка белая, в белых кружевах, церковь в стиле нарышкинского барокко во имя Параскевы Пятницы - покровительницы торговли.
