Второй арендатор - Чистозвонов при мне только однажды приезжал в Хилково. Он готовился к большому и ответственному делу - реализовать будущий урожай сперва летних сортов яблок, потом зимних. А урожай предвиделся небывалый; о таком говорят, что даже "старожилы не запомнят".

Тетя Теся была полной противоположностью своему медлительному супругу. Энергичная, никогда не падающая духом, она, несмотря на свою беременность, целыми днями суетилась, готовила обед, доставала в селе продукты, искала своего постоянно где-то пропадавшего, хронически обкаканного сыночка, бегавшего, как и все тогдашние малые дети, вообще без штанов; она стирала, возилась в огороде и, не имея никаких медикаментов, лечила жителей окрестных сел, за что получала то горсточку пшена, то пару яичек.

Дядя Алеша ей только советовал, что посадить в огороде, как лечить, что приготовить на обед. Вообще он всем подавал очень хорошие советы, пригодные на все случаи жизни, в теории все у него выходило дельно и толково. Однажды я взялся колоть дрова. Дядя Алеша сел со своей трубочкой рядом и начал мне объяснять, как поставить полено, куда, учитывая расположение сучков, наносить удары топором - словом, преподал мне стройную теорию колки дров. Я был малосильным, мучился, пыхтел, а он - нет чтобы встать и хотя бы один раз тюкнуть топором, предпочитал наблюдать и давать советы. И сейчас, когда мне приходится колоть дрова, я действую согласно теории дяди Алеши.

4.

В Уперте водилось много рыбы разных пород. Дядя Алеша мог часами рассказывать, при каких обстоятельствах в пору его детства были пойманы рыбы невиданных размеров. В сенном сарае - единственной постройке, уцелевшей при разгроме имения, - от сочленения стропил свешивалось длинное удилище с камнем, привязанным к его тонкому концу; предполагалось, что, высохнув, оно приобретет невиданную гибкость, и дядя Алеша отправится ловить карпов на хлеб, смоченный конопляным маслом, и без поплавка. Удилище при мне все висело и, наверное, через сколько-то лет попало в печку.

Да, рыбы в Уперте было действительно много. С хилковскими мальчишками я ежедневно уходил на реку, под плотину мельницы, и приносил целую снизку - до полсотни - окуньков, плотвичек и уклеек и очень бывал доволен, когда тетя Теся говорила, каким подспорьем в их питании является мой улов.

До чего же удивительным инженерным сооружением являлись ныне совсем исчезнувшие эти изобретения русской смекалки - водяные мельницы! Два больших колеса с лопастями вращались потоком воды, с помощью нескольких шестерен терлись друг о друга два каменных диска-жернова, в которые по одному лотку подавалось зерно, а по другому лотку ссыпалась мука. Спрятанные под крышей деревянного здания жернова гудели, клубами вздымалась мучная пыль. Изредка появлялся у колес белобородый, весь в муке мельник, что-то поправлял в лопастях колес и вновь исчезал внутри мельницы. А мы, мальчишки, сидели на корточках молча, из-за гула не слышали своих голосов, глядели на поплавки и то и дело вытаскивали рыбок.

Поспели вишни, я забросил рыбную ловлю и с утра уходил в сад, там залезал поочередно на одно, на другое, на третье дерево и наедался так, что, приходя домой, за обедом почти ничего не ел.

Начали поспевать яблоки. Я наедался ими, набивал карманы, прятал их за пазуху и вообще перестал обедать. По своей питательности яблоки заменяли остальную еду - хлеб, воду, овощи, молоко. Тетю Тесю сперва беспокоило полное отсутсвие у меня аппетита, а потом она махнула рукой и больше не настаивала, чтобы я ел.

Как разнообразны были сорта яблок в Хилкове - по форме, по окраске, по вкусу! Летние сорта - грушовка, ранет, аркат, анис, коричное, белый налив, мирончики, коробовка. А основными сортами являлись зимние, поспевавшие позднее и сохранявшиеся до весны: боровинка, титовка, скрижапель, пепин, апорт, особенно вкусный штрифель и царица яблок - несколько разновидностей антоновки, окраски от бледно-желтой до оранжевой. Сейчас в Москве продаются, может быть, и красивые, но пресные и совсем безвкусные разные заморские яблоки. А русские яблоки моего детства изредка попадаются лишь на рынке у частников.

Однажды хромой Андрей навалил полную телегу яблок и поехал по деревням их продавать и менять на продукты. К вечеру он вернулся без яблок, но зато привез пшена, яиц и какие-то тысячи денег. Он жаловался, что ему одному трудно справляться, в каждой деревне телегу окружают мальчишки и норовят стащить яблоки. А их надо насыпать в мерку, да еще принимать продукты, да еще лошадь держать.

- Хочешь поехать? - спросил меня дядя Алеша.

Очень гордый, что мне доверяют выполнить столь ответственное задание, я скромно опустил глаза, и сказал:

- Хочу.

Выехали мы на рассвете. Но поехал не Андрей, а старичок - другой помощник дяди Алеши.

Въезжая в деревню, он начинал запевать басом, как дьякон:

- Я-а-а-блок! Я-а-а-блок!

И я, вспомнив, как когда-то пел молитвы, стал вторить ему петушиным голоском. Мы останавливались, и тотчас же нас окружали бабы, старухи, девки, несметная толпа мальчишек и девчонок. Тут уж не зевай! Для отпугивания мальчишек я держал кнут. Моей обязанностью было набирать яблоки в мерку, передавать ее старичку, он пересыпал яблоки в бабьи подолы и ребячьи шапки, принимал продукты, а деньги передавал мне. Забрались мы далеко, в Богородицкий уезд. Когда расторговались, поехали обратно и вернулись уже в темноту, усталые, разомлевшие от жары, отмахав за день несчитанное количество верст.

Я отказался что-либо поесть, отдал дяде Алеше пачку денег и полез спать на сеновал. Днем дядя Алеша приходил меня будить обедать, но я замотал головой и опять уснул. Проспал я двадцать два часа подряд. Хорошая была поездка!

5.

Приехал в Хилково племянник тети Теси Петруша Шереметев, родной брат невесты моего брата Владимира. Был он старше меня на полгода, очень подвижный, ловкий, смелый, предприимчивый, веселый, неунывающий, книг не читал, учился средне - словом, был вроде Тома Сойера, и мне с первого дня очень понравился, хотя во многом мы были совсем разные.

Он носил штаны до колен, я - до щиколотки. Нас сближало сходство судеб: оба мы бегали босиком, оба гордились своими предками, оба тосковали по утраченным имениям, оба с болью в сердце вспоминали о несчастном и любимом нами царевиче Алексее, он с апломбом называл себя монархистом, а я с не меньшим апломбом доказывал, что России нужна республика. У него двое дядей было расстреляно, у меня - один. Оба мы горячо любили старших братьев и гордились ими. Его старший брат Борис после Октябрьской революции сражался в рядах Белой армии. И Петруша, и я наперерыв друг перед другом хвастались: