– Да.

– Тогда все в порядке. Меховое изделие заговорено от недугов, как и у остальных членов моей труппы, а может, и посильнее прочих. – И с усталой усмешкой пояснил: – В противном случае я бы не рисковал, согласившись на авантюру с переходом через горы…

– Вы молодец, – охотно похвалила я его предусмотрительность, которая вряд ли спасет в наших горах. – К слову, о вашем переходе. Видите ли, вас ввели в заблуждение и до перевала отнюдь не пара-тройка километров, а значительно больше…

– Тора! – Желая привлечь мое внимание и остановить поток слов, мужчина даже подпрыгнул. – Умоляю, еще хотя бы час, а потом я весь ваш!

– Поняла-поняла… – Я отступила от двери, и он, рассыпаясь в благодарностях, отправился спать.

Эванас Тюри оказался не только продуманным человеком, но и счастливым. Он и его люди проспали еще без малого четыре часа, потому что медам Тюри, вдоволь набегавшись и наоравшись, действительно притихла. Вошла в харчевню, скинула шубу на руки одной из наших девчат и почти по-человечески попросила горячего чая и немного сдобы – без надменного взгляда свысока и ханжеских интонаций. Она устроилась за столиком Гилта полуоборотом к окну, спиной к столовой, чтобы одновременно отслеживать двор и лишний раз не попадаться постояльцам на глаза.

Оказывается, ей претило выслушивать хвалебные благодарности за вчерашнее выступление. Быть может, из-за критики мадам Ивир или же потому, что большую часть выступления Алиссия не помнила. Хотя волноваться ей не стоило, гостей в «Логове» осталось меньше десятка и все были намерены покинуть нашу заставу до снегов. Поэтому они спешно забирали свои заказы из мастерских, готовили лошадей, собирали вещи и не обращали внимания на застывшую у окна Тюри. Разве что дети милой четы Люпиевых: семилетняя Дороти и пятилетний Себастьян решились к ней подойти, чтобы подарить картину под названием «Изгнание баньши».

– Кого? – переспросила медам, вглядываясь в детские каракули.

– Баньши! – в один голос повторили малыши и водрузили «полотно» на стол певуньи. – Вы ведь изгнали ее.

И на правах старшей Дороти поочередно указала пальчиком на двух героинь картины и разъяснила:

– Вот это вы, а вот это она… Видите, вы в белом и с нимбом, как святая Иллирия, а вот она – черная и круглая, потому что… – девочка замолчала, не найдя слов, и тут подал голос Себастьян:

– Воет, – по-мужски коротко ответил он и с невероятной точностью повторил вчерашнее заунывное: – Уносит счастье мое-е-е-е…

Протяжное «е» подхватила и его сестренка, и посрамленная звезда лучшего столичного театра Вдовии вылетела из столовой, как пробка из бутылки.

– Эй, куда вы?..

– А картина? – озадаченно полетело ей в спину.

– Я передам, – став свидетельницей этой сцены, я похвалила малышей за идею и исполнение, наградила их булочками и отправила к родителям. – Они вас искали, пора собираться.

К сожалению, через минуту мне сообщили о том, что на заставу прибыла посылка, которую нужно забрать срочно и лично мне. Данное условие было трижды подчеркнуто нашим начальником почтового отделения, поэтому за посылкой я отправилась немедля. Думала, что успею до отъезда Люпиевых, но не вышло. Поэтому я не видела, как Дороти и Себастьян, чуть ли не свесившись под брюхо лошадей, махали моим домочадцам и помощницам, громко заверяя, что они не забудут «Логово» и обязательно вернутся летом. Также я пропустила момент встречи Алиссии и ее выспавшегося мужа, а еще не стала свидетельницей пришествия первого «обоза», о котором говорил Гилт. А все это потому, что мне не сказали об эксклюзивности посылочек и их габаритах!

И когда Орвис Тикелл вывел меня на задний двор почтового отделения к огромному черному ящику, вручил сопроводительное письмо и сказал: «Забирайте», я долгие пять минут открывала и закрывала рот, не зная, как выразить глубину моего «признания».

– Да как вообще… откуда он здесь появился? – обернулась я к начальнику почтового отделения, а того уже и след простыл. – Чтоб тебя, Инваго Дори! – в сердцах бросила я и открыла чистый конверт без марок, штампов и надписей.

«Здравствуй, родная, – гласили первые строки письма, не обремененного ни именем роднули, ни датой отправки. – Знаю, ты сердишься на меня за долгое молчание…»

Сержусь – неподходящее выражение, я, скорее, зла, и не за молчание, а за умалчивание. Создается впечатление, что Инваго было невероятно сложно предупредить меня о болезненности поцелуев, о посылках, об обозах, о том, что оставленные деньги придется потратить на пересылку, ибо даже один день постоя десяти или двадцати вампиров выльется в копеечку… А я уже губу раскатала, явственно представив, что на те золотые приобрету для «Логова». Но больше всего меня раздражало незнание истинных причин, которые двигали тарийцем, и как ни жаль, но это письмо не могло ничего прояснить. Исполненное нежности и сожаления за разлуку, оно было адресовано пылкой возлюбленной, и никак не невестке. Я не смогла дочитать, всхлипнув, сложила тонкие листы и увидела неожиданно объявившиеся надписи на ранее чистом конверте. В нижнем правом углу мое имя в соответствии с приобретенным статусом Торика ЭлЛорвил Дори и адрес моего родного города Гьяза, а в верхнем левом – имя отправителя и его адрес, в пылу войны сокращенный до номера округа 1.24.56 Данирш. Последний тарийский городок перед границей с Вдовией, время первой военной кампании в наши горы, когда Таллик сорвался со скалы и сгинул в пропасти…

– Уверена, это было письмо потеряшки, вполне возможно последнее, так и не достигшее адресата. Ну и тварь же ты, Дори!

Я развернула листы, желая убедиться в своей догадке, и обомлела, письмо теперь начиналось со строк: «Здравствуй, Торика…», более того оно состарилось, на бумаге появились пятна, на краях трещины, на сгибах просветы, словно бы я в ожидании супруга сотни тысяч раз перечитывала эти строки. И я бы перечитывала. Это послание невозможно было отложить в сторону и забыть, разорвать, сжечь, оно грело душу и не столько словами: «милая моя, нежная Торика», сколько фактами: «Не могу уснуть… Брежу твоими поцелуями… Слышу твой голос… Неоднократно пытался свернуть на зов, даже не замечая, что впереди пропасть… вспоминаю твои глаза, зеленые, как луговой клевер… Прости меня. И заклинаю, дождись. Я не смогу без тебя…» Красиво, жаль не мне, хоть и адресовано Торике ЭлЛорвил Дори.

Так, с этим разобрались, очередная качественная подделка. Я вытерла глаза, немного постояла, вглядываясь в снежную даль за пределами заставы, а затем с новыми силами тщательно осмотрела конверт и листы письма. Иных посланий поверх бумаги больше не было, даже марка никакой новой информации не несла.

– Просто прекрасно… и что мне с этой громадой делать? – я обошла посылку по кругу, мысленно прикидывая, с какой стороны ее открыть и как в «Логово» доставить: по частям или целиком. Решив, что посылка от мага, добрым словом помянула Сато Суо и пожелала старику «доброго» здоровья. Раздумывая, чего бы ему еще пожелать, прикоснулась к гладким доскам ящика и оторопела – он был теплым и… Дрожал? Не поверила, стянула перчатку с правой руки, прикоснулась повторно. Нет, не дрожит, но греет. И в следующее мгновение прозрачный камень в перстне Дори потемнел, а ящик с хлопком сжался до размеров обувной коробки и завис под моей ладонью.

Давно я так не пугалась, до икоты, до мороза, пробегающего по телу от затылка до самых пят, до черных точек перед глазами. Хотя нет, если сравнивать, то ночной кошмар с ополовиненным демоном был пострашнее. Но все же! Сложно было предупредить? Записку оставить или инструкцию по применению? Передать сообщение через Гилта или его конверт! Бестолочь!.. Чтоб его!.. Заморозило, к полу припечатало, изжарило!

Я подхватила ящичек, не превосходящий по весу и трех килограммов, и пошла к своей Мартине. Пегая красавица мне обрадовалась, а вот посылке – нет. И стоило кобылу отвязать от столба, как наглая тварь сбежала, громким ржанием оглашая всю округу.

– Стой! Стой… Мартина! – Я топнула с досады и позвала ее повторно: – Ко мне, ко мне, сказала!