- Как вам в Тифлисе, Сергей Иванович? - спросил он гостя.
- Да я ведь здесь не чужой, - улыбнулся тот.
- Постойте! - спохватился Величко, как будто припомнив что-то. - Не сын ли вы известного полковника Бегичева?
- Именно так. Батюшка мой начинал службу в этих краях совсем молодым, еще при Ермолове, и как вышел в отставку, поселился здесь. Тут и сестра моя родная живет. Это я, поступив в университет в Петербурге, а затем на службу в Министерство народного просвещения, лишь наездами в Тифлисе бываю. Но всегда, когда еду сюда, говорю, что домой...
- Наслышан я о геройствах вашего батюшки... Уважаемый на Кавказе человек. Каким событиям был он свидетель и участник! - с воодушевлением сказал Василий Львович.
- Да... - Сергей Иванович кивнул, глаза его заблестели. - Помнят отца...
Он смущенно замолчал и, бросив на Величко быстрый взгляд, продолжил: Осмелюсь признаться, долг перед ним и является одной из причин моего визита к вам...
- Вот как? - удивился Василий Львович.
- Я давно слежу за вашими статьями в "Русском вестнике" и убежден, что в лице отца вы нашли бы единомышленника. Отец был уверен, что при всех заслугах Паскевича одна коренная ошибка тогда была совершена: слишком дали волю армянскому элементу в крае. И армяне здесь стремительно укрепились, вросли в чиновничество, развратили всех подкупом и с помощью власти добились экономических преимуществ. Теперь их влияние распространилось и на Бакинскую губернию... Нефть дает безумные, шальные доходы... Впрочем, зачем я вам это говорю, вы обо всем об этом лучше меня знаете изнутри... Я о другом хотел... - Сергей Иванович замолчал и продолжил уже несколько спокойнее: Батюшка мой оставил после себя записки. Я их в Петербурге намерен к изданию предложить. Правда, нынче мемуары только ленивый не пишет, но отцу действительно было о чем рассказать... Есть в его записках один эпизод, связанный с моментом, когда он сопровождал переселенцев-армян из Персии на Кавказ. В 1828 году... Очень многозначительный эпизод...
Величко с возрастающим вниманием слушал гостя, и когда тот замолк, нетерпеливо сказал:
- Ну же, не томите, Сергей Иванович!.. Если записки эти у вас при себе, сделайте милость, прочитайте то, что считаете важным. Вечер у меня свободен. А вы разожгли мой интерес. Читайте же...
Бегичев, обрадованный пожеланием хозяина, достал из портфеля аккуратно переплетенную рукопись. Нашел заранее заложенные страницы и начал...
Неспешно разматывался клубок воспоминаний полковника. Перед внимательно слушающим чтение Величко оживали картины далекой теперь жизни, лица и судьбы людей, чья плоть давно истлела, а их страдания, коварство и страсти - где они теперь? Как будто из глубины времени глуховатым голосом молодого Бегичева говорило с Василием Львовичем минувшее...
За окном сгустились сумерки. Бесшумно вошел слуга и зажег керосиновую лампу над столом. А Бегичев читал:
"...Ованес Мамиконян после истории с купцом Мелик-Самвеляном, как я слышал, выучился в Петербурге и затем осел в Москве, преподает в Лазаревском институте восточных языков, пополнив своей персоной многочисленную армянскую колонию второй столицы. От своего родственника унаследовал он обширные земли в Тифлисской губернии. Встретился я с ним еще всего однажды в 1856 году, когда в свите только назначенного наместником князя Александра Ивановича Барятинского посетил Эчмиадзин. И хотя прошло немало лет, я легко угадал среди окружения католикоса нашего бывшего шустрого толмача. Только нынче юношеская петушиная важность приобрела черты почти карикатурного высокомерия. Он, конечно, тоже узнал меня, но я и шагу не сделал ему навстречу, издали с бессильной насмешкой наблюдая, как армянский елей затопляет остатки здравого смысла наших высоких чиновных особ.
И все-таки он не выдержал. Подошел перед парадным обедом ко мне сам, явно бравируя своим нынешним положением. Я ответил на его приветствие сдержанно и не упустил случая, спросил, не знает ли он что-то о судьбе того купца, которого мы сопровождали вместе с сыном и красавицей-дочерью из Персии? Дом его вместе с оставшейся там семьей тем же летом сгорел в Мараге, подожженный соплеменниками в отместку за то, что купец этот пожелал вернуться назад.
При моих словах заплывшее лицо бывшего переводчика страшно переменилось, на лбу выступил крупный пот. С минуту он находился в полной растерянности, но в глазах при этом загорелась нешуточная злоба.
- Я не знал никакого купца... - наконец выдавил он из себя. - Не помню... Не было ничего подобного...
Не дав ему продолжить фразу, я, не скрывая брезгливости за эту ложь, откланялся и присоединился к своим. Уж мне-то было известно, где пропадал этот горячий молодчик, пока наш отряд после Персии стоял в Эриванской крепости. Брата той девушки почти ежедневно видели вместе с ним мои казаки.
До конца своего пребывания в Эчмиадзине я чувствовал на себе его пронизывающий взгляд. Слава Богу, что дороги наши больше не пересекались..."
Сергей Иванович закончил чтение, вздохнул и бережно закрыл переплетенную тетрадь.
- Какая, однако, история... - задумчиво сказал Василий Львович, еще находясь под впечатлением записок капитана Бегичева. - Я давно понял, что Эчмиадзин воплощает собой некое подобие политической теократии, не зависящей от других властей. Когда в Турции в связи с захватом банка происходили беспорядки, вызванные деятельностью армянских революционеров, русская власть предложила католикосу сказать отрезвляющее слово, а он, напротив, стал говорить зажигающие проповеди, учредил "ночные бдения", и проповеди того же рода открыто помещались в Эчмиадзинской газете "Арарат" за подписью архимандрита Карапета. Плохо, когда религиозные задачи церкви смешиваются с неправедными делами мира сего... А загадочная смерть католикоса Макария, после которого не нашли ни бумаг, ни денег? А столь же непонятная кончина архиепископа Иеремии, пытавшегося призывать армян к спокойствию и не отвлекаться вредными мечтаниями? Купец Самвелян, о котором написал ваш батюшка, лишь малый камешек в той пирамиде тайных замыслов, какими одержимо и высшее духовенство армян, и богатые их слои, и те, кого я называю "пиджачниками", эту так называемую интеллигенцию... Камешек этот был виноват лишь в том, что не пожелал встать на отведенное ему место. Его и наказали жестоко в урок остальным.
Эчмиадзинская академия и прочие армянские семинарии так переполнены молодежью, что стены трещат. Разве поверю я, что они пошли туда познавать духовные истины и в дальнейшем изберут праведный путь? Нет, там рассадники будущих бомбистов и провокаторов резни. Одни будут поджигать, другие возбуждать мировое мнение в защиту армян, третьи же под шумок станут сгонять мусульманское население с тех земель, которые определены под Великую Армению. О, слишком хорошо я понимаю все это! Подтверждение тому и нахожу в анонимных письмах с угрозами, я их почти ежедневно получаю.
- Интересно, какие меры вы бы предложили для оздоровления обстановки в крае, Василий Львович? - тихо спросил Сергей Иванович.
Величко досадливо поморщился, вздохнул:
- Не хочу быть пророком, но, кажется, многое безвозвратно упущено. Здесь, с какого конца ни возьми, - везде проблемы, господин Бегичев. Конечно, перевод армянских церковных имуществ в ведение казны стал бы серьезным шагом в пресечении подпольной деятельности армян. Но ведь представляю, какие сразу беспорядки начнутся! Попечитель Кавказского учебного округа, известный вам, разумеется, господин Яновский, неутомимой энергией достиг распоряжения о передаче армянских школ в ведение вашего министерства с сохранением в них армянского языка и армянского Закона Божьего. Так что сделало их духовенство?
- Да, знаю... Разом закрыло множество школ, - кивнул Сергей Иванович. Я как раз приехал из Петербурга с инспекцией по этому поводу.
- Вот видите! Они предпочтут оставить свой народ во тьме невежества лишь бы сохранить искусственное обособление. А среди простых армян распространили слух, будто школы закрыло правительство, - Величко махнул рукой. - И те школы, которые закрыли, они заранее разграбили, как тифлисское Могнинское училище. А тут встречаюсь недавно в Баку с редактором газеты "Каспий", образованнейшим человеком, умницей, Алимардан беком Топчибашевым. О чем говорим? О всеобщем начальном бесплатном обучении мусульман. Школ для простого люда ничтожно мало, власть в открытии таких школ не помогает совсем. Учителей-мусульман нет. Люди готовы даже собрать на такие школы соответствующие средства, необходимо лишь решение правительства. К тому же давно назрел вопрос о фактическом осуществлении уравнения прав мусульман с остальным населением Кавказа. Топчибашев закончил юридический факультет университета в Санкт-Петербурге, работал секретарем Тифлисского и Бакинского окружных судов, и он справедливо замечает: девять десятых из тех, кто производит предварительное следствие, не знают языка местного населения, ни нравов, ни быта, ни всех особенностей его. О каком суде, скором, правом и милостивом, можно в этой ситуации говорить?
