— Теперь твоя очередь,— сказал я ей.

— Что ты хочешь услышать? — спросила Рейн.

— Расскажи мне о своей маме, — предложил я, молча надеясь, что не ступаю на зыбкую почву. Затем я гадал, откуда такие мысли. И с какого времени это стало иметь для меня смысл? Начиная с данного момента, по-видимому. — Ты никогда про нее не говоришь.

— Тут нет ничего такого, про что можно было бы говорить, — ответила Рейн. Она положила маленький кусочек мяса пеликана в рот и заставила себя прожевать его, выражение ее лица было немного печальным. Я так и не понял это из-за моего вопроса или из-за вкуса мяса. — Когда мне было четыре, она погибла в автокатастрофе. Я была на заднем сиденье, но ничего не помню об этом. Обледеневшая дорога, крутой поворот и, наверное, она вела машину слишком быстро. Папа с трудом разрешил мне учиться вождению, когда мне исполнилось шестнадцать лет. Он так и не смог оправиться после ее смерти.

— Ты ее помнишь?

— Да, некоторые вещи, — Рейн подняла на меня глаза, а затем опять посмотрела на свои руки. — Она была типичная эксцентричная хиппи из шестидесятых. Я помню, она всегда брала меня туда, где сажают деревья и собирают бумагу около дороги для переработки. Мы даже как-то раз сделали нашу собственную бумагу, затем я рисовала на ней за рабочим столом отца в участке. Она работала не полный рабочий день в больнице, поэтому была всегда рядом, когда я возвращалась домой из садика. Когда я была маленькой, отец рассказал, что она водила меня на детскую площадку в близлежащем парке, где каждый день я каталась на карусели. По-видимому, мне нравилось кружиться на ней, пока меня не начинало тошнить.

Рейн тихо усмехнулась.

— Похоже, вы были близки, — сказал я. На протяжении долгого времени я завидовал таким отношения с родителями, но, несмотря на то, сколько времени прошло, я ловил себя на мысли, что мне интересно, вела бы моя мать себя так же со мной.

— Да, так и было, — тихо согласилась Рейн. — Ее кончина, скорее всего, поспособствовала моему сближению с отцом, чего могло бы не быть. Быть единственным родителем было не просто, особенно когда я повзрослела, и ему приходилось объяснять некоторые стороны жизни. Я думаю, он был красный как рак, когда рассказывал о женской гигиене.

В этот раз Рейн громко рассмеялась. Ее ответ вызвал у меня другой вопрос.

— Ээ, говоря о подобных вещах... — я приподнял бровь. — Как бы это сказать, мы здесь уже две недели и... ну… нам предстоит столкнуться с этой проблемой?

Рейн посмотрела на меня, сузив глаза, а затем мгновением позже широко распахнула их в понимании.

— О! — воскликнула она. — Нет, нет... не беспокойся об этом. У меня сумасшедший цикл и сильные боли при этом, поэтому я делаю противозачаточную инъекцию. Поэтому у меня вообще нет менструации. Я сделала прививку незадолго до круиза, так что ее хватит примерно на три месяца, а может, и дольше.

— О, это чертовски удобно учитывая данные обстоятельства.

— И не говори!

Такие темы, как правило, убивают разговор. Мы уселись в задней части плота. Я отделил часть воды и немного мяса птицы. Я притворился, что не видел, как она взяла воду, облизала губы, выпила и затем облизала губы опять, протирая рот. После пары минут наблюдения за ней, мне пришлось прекратить пялиться, или все сразу бы стало очевидно, о чем я действительно думал, когда дело касалось ее губ и милого ротика.

— Почему ты не заставляешь меня высасывать спинномозговую жидкость у птиц?

Рейн откинулась назад и, скривив лицо, быстро прожевала и проглотила кусочек мяса пеликана.

— Я все еще раздумываю над этим, — ответил я. — Мне кажется, в спинном мозге у птиц есть много всякого дерьма: паразиты, различные вирусы и подобная хрень. Птицы намного грязнее рыб. Я бы даже не стал это есть, но на протяжении нашего пути я что-то не заметил «Золотых Арок» (прим.пер. логотип Макдональдса).

Рейн захихикала и толкнула меня по руке. Я немного наклонился в сторону от ее толчка и позволил телу вернуться в исходное положение, при этом мое плечо задело ее. На моих губах растянулась полуулыбка, я наблюдал за тем, как она прикусила губу, а ее взгляд стал темнее. Я облизнул губы и невольно сглотнул.

— Так поэтому ты ловил рыбу?

— Я рыбачил, потому что поблизости не было птиц, — ответил я. — Если мне необходимо съесть что-то сырое, я лучше съем рыбу. Это дерьмо полный отстой.

Рейн снова рассмеялась, и внезапно я осознал, что сказал эти слова, потому что хотел рассмешить ее. Другой женский смех всплыл в моей памяти, но я оттолкнул его подольше.

Но я не сказал Рейн, что пеликаны никогда не улетают далеко от земли, потому что не хотел давать ей лишнюю надежду. Само их присутствие здесь означало, что мы уже близко к суше, но без навигационных средств, которые бы указали нам верный путь, мы находились во власти течения. Я посмотрел на деревянное весло, которое было прицеплено с противоположной стороны плота, дразня меня своей неэффективностью против волн.

Когда я посмотрел на Рейн, на ее губах играла странная улыбка, которая медленно переросла в еще большую улыбку, а затем в хихиканье.

— Над чем ты смеешься? — потребовал я ответа.

— У тебя... хмм… — она начла смеяться сильнее.

— Что, мать твою, Рейн?

— У тебя пеликан в бороде! — Рейн закрыла глаза, повернулась на бок, держась за живот и хохоча, словно деревенская дурочка. Я потянулся, снял кусочек мяса со своего подбородка и выбросил в море. Рейн продолжала истерически смеяться. Я пытался разозлиться, но это было нереально.

— Ну что такого смешного? — спросил я. Рейн попыталась выдавить из себя ответ, как-то это получилось между приступами смеха.

— У тебя... у тебя… пеликан! — она взвизгнула, смеясь еще сильнее. — В бороде!

Хорошо, но я все равно не понял, что тут такого смешного, правда, больше не собирался мириться с этой фигней. Я кинулся на нее, крепко схвати и начал щекотать подмышки. Плот кренился и раскачивался из стороны в сторону, сталкивая нас друг с другом. Рейн запищала и попыталась вырваться, но я прижимал ее к груди одной рукой, а щекотал другой. Она шлепнула меня по руке и попыталась захватить руку, которой я ее щекотал. Но она была безуспешна в этом начинании, потому что у нее не было достаточной силы для этого.

— Прекрати, Бастиан... Пожалуйста! — умоляла она. Я прекратил ее щекотать, давая ей перевести дыхание, но все еще удерживая ее. Я быстро перевернул ее, так чтобы она была повернута лицом ко мне, затем положил руки ей на талию, когда она оседлала мои бедра.

— Я прекращу, если ты поцелуешь меня, — сказал я.

— Отлично! — воскликнула Рей, приподнимая брови.

— Тогда поцелуй меня... здесь… — я поднял руку и указал пальцем на то место на подбородке, где застрял кусочек пеликаньего мяса. Рейн начала опять смеяться, продолжая попытки вырваться из моей хватки. Мы закончили все тем, что перекатились на противоположную сторону плота, пока я не прекратил щекотать ее, я был на спине, а Рейн сидела поверх меня.

— Так ты сдаешься? — поинтересовался я.

— Да!

— Подаришь мне поцелуйчик?

— Но не туда!

— Если не хочешь поцеловать меня сюда, — поддразнил ее я, — тогда ты поцелуешься меня туда, куда я выберу.

— Ни за что! — сказала Рейн. — Кто знает, что твой извращенный разум может выбрать!

— На самом-то деле все достаточно очевидно, — ухмыльнулся я, приподнимая бровь. — Я питаю особую любовь к...

— Не говори этого!

Рейн вытащила одну руку из моего захвата и попыталась пощекотать меня. Я не особо боюсь щекотки, поэтому ничего у нее не вышло. Я перевернул нас обоих, от чего шлюпка вновь закачалась, схватил ее руки и завел их ей за голову. Она попыталась пнуть меня, но я зажал ее ноги своими.

Она была абсолютно обездвижена подо мной, и моему члену это очень нравилось.

— Отпусти меня, — выкрикнула Рейн, смеясь. Она пару секунд боролась с моим захватом, а затем сдалась и замерла. Подняла взгляд, ее грудь вздымалась и опадала, дыхание ускорилось. Я взял ее запястья в одну руку, а второй указал на мой подбородок.