— У меня особое состояние кожи, на которое крайне болезненно влияет солнечный свет. Глаза этому также подвержены. Но можете быть уверены, что я — что мы — справимся с работой, несмотря на мой небольшой… гм… недуг.

— Что ж, если вы говорите правду, возражений у меня на этот счет нет.

Я говорю правду, тоскливо подумал Лоусон. Без всяких “если”.

Он знал, как выглядит: худой и жилистый, бледный, как бухгалтерский отчет нью-йоркского клерка с узором голубых вен на висках, и по этим венам тек ихор вампирского племени. Тревор был гладко выбрит всегда, потому что с момента обращения ему бриться больше не требовалось. Светлые волосы уже много лет он зачесывал назад и оставлял немного растрепанными на уровне шеи. В услугах парикмахера он более тоже не нуждался — один из результатов его обращения. Его голубые глаза были ясными и глядели сосредоточенно, правда, иногда, смотрясь в зеркало, Лоусон ловил отблески красных искорок, выдававших его природу, даже когда он не пытался охотиться. Тревор не знал, были ли эти огоньки настоящим сигналом к необратимости его превращения в монстра, или навязчивой игрой его воображения, но, в любом случае, ему это не нравилось.

Когда-то давно… в прошлой жизни женщина, приходившаяся ему женой, называла его красивым. Множество дней с момента обращения Тревор с тоской вспоминал о ней и о том, что ему пришлось оставить свою семью навсегда из-за существа, превратившего его в монстра. Он помнил, как Ла-Руж, отрывая клыки от ран на его измученном горле, шептала ему прямо на ухо: я сделаю тебя своим лучшим творением.

Тревор Лоусон на вид выглядел молодым человеком, которому не было и тридцати. На деле возраст давно не имел для него значения, потому что после битвы при Шайло 6-го апреля 1862-го года ему всегда будет двадцать семь. Но он упрямо продолжал следить за возрастом и точно знал, что по человеческим меркам ему почти пятьдесят два. Можно сказать, для вампира он был еще ребенком, но ребенком сердитым, который мечтал об отмщении и свободной жизни. Вот уже двадцать четыре года Тревор лелеял мечту снова жить как человек… и умереть человеком.

— Я бы не хотел, чтобы нас сегодня побеспокоили, — сказал Кавано. — Я сомневаюсь, что найдется много желающих из-за погоды, но я не доверяю домыслам. Уверен, что кое-кто не преминул бы зайти, если бы увидел здесь свет. Говорю же, я человек богатый и, можно сказать известный.

— И скрытный, — качнул головой Лоусон. — На то должны быть веские причины.

Кавано кивнул.

— Моя жена и трое сыновей. Один работает юристом здесь, другой занят в торговле землей в Сан-Франциско. В ваших услугах нуждается мой третий сын… так же сильно, как я сам.

Ни Лоусон, ни Энн не проронили ни слова. Они ждали новых деталей истории.

— Эрик был бунтарем, — продолжил богатый человек из Оклахомы. — Он ненавидел жизнь в достатке, ненавидел привилегированное положение. Почему так? Ведь оба его брата прекрасно это приняли! — широкие плечи чуть приподнялись и тут же устало опустились. — Кто может сказать? Но он отвергал все шансы, которые я ему предоставлял. Он решил построить собственную жизнь на собственных условиях. Не забывайте, что мы говорим о двадцатилетнем юнце, который ничего не понимает в мироустройстве… хотя сейчас ему уже двадцать три. Он побывал в тяжелых обстоятельствах, был научен грубыми руками и теперь хочет вернуться домой.

— Что ж, хорошо, — прищурился Лоусон. — И… в чем проблема?..

Он внимательно посмотрел на Кавано, чувствуя, что некоторые подробности этой истории могут сильно ему не понравиться.

— Восемь месяцев назад он связался с тремя… скажем так… субъектами. Он понимал, что они собирались идти на север на золотые прииски, в Монтану. Но по пути туда он понял, что эти трое — головорезы и воры, которые решили, что обнаружили дикого волка — такого же, как они сами. Они вербовали новую кровь для своей банды.

— Новую кровь… — задумчиво повторил Лоусон, и брови его чуть приподнялись. — Хм…

— Он не смог от них сбежать, потому что стал свидетелем первого убийства. Жертвой оказался возница дилижанса. Эрику было сложно даже сообщить об этом, однако, рискуя жизнью, он сумел написать мне письмо.

— Сильно рискуя, — кивнул Лоусон. — Он путешествует под своим настоящим именем?

— Нет, он был достаточно умен, чтобы не упоминать нашей фамилии. Он называл себя Эриком Джеймсом. От него пока не требовали убить кого-то, но ему пришлось принять участие в ограблениях на территории Вайоминга, чтобы доказать собственную верность. Слава Богу, что в тех случаях никто не пострадал… и что сам Эрик не погиб… и не попался законникам. Вы понимаете, куда попал мой сын?

— В скверное место, — хмыкнула Энн.

— Чертовски верно, — ответил Кавано и впервые посмотрел на девушку так, словно она не была пустым местом, а тоже играла определенную роль в этом деле. Затем его взгляд вновь обратился к Лоусону. — Они забрали моего сына в свое зимнее… если говорить вежливо… убежище. Есть городок под живописным названием Погибель, в тридцати милях от Хелены по железной дороге. Если эти люди выяснят, кем является мой сын на самом деле, они могут взять его в заложники и потребовать выкуп. К тому же… — он замялся, уставившись на свои сцепленные ладони. — К тому же, — продолжил он. — Мое собственное будущее и будущее моей семьи будет разрушено.

Лоусон вообразил себе целостную картину, и привлекательной ее назвать было нельзя.

— Вы хотите, чтобы мы вернули вашего сына из этого змеиного логова?

— Эрик написал, что они хорошо поживились в предыдущих преступлениях. Их разыскивают живыми или мертвыми в штатах Вайоминг и Дакота.

— Имена известны? — Лоусон чуть приподнял голову, ожидая ответа.

— Лидер называет себя Дьюс Матиас. Остальных зовут Кенни Преско и Джонни Ребинокс. Похоже, что они мастерски обращаются с оружием.

— Какое совпадение, — хмыкнула Энн.

Лоусон сохранил молчание. Он прислушался к ветру, что скрипел и завывал за стенами, и ощутил неразличимую для человеческих чувств дрожь стекол в оконных рамах.

Его горло мучила жажда.

Его тело мучила боль. Как и душу.

Из своего внутреннего кармана он извлек небольшую красную бутылочку из японской антикварной лавки, которую он приобрел в Новом Орлеане. Лоусон откупорил ее и поводил ею из стороны в сторону у себя перед носом. Аромат был настолько пьянящим, что перед глазами от него заплясали радужные пятна. Обыкновенно он вливал порцию малиновой густой жидкости в свой любимый напиток из ржаной браги, простого сиропа и апельсиновых косточек, но сегодня…

Он сделал лишь глоток, достаточный для того, чтобы почувствовать вкус… просто… достаточный.

Остановись!

Лоусон закупорил бутылку и убрал ее.

— Это необходимо. Из-за моего состояния, — объяснил он, заметив непонимающий взгляд Кавано. — Таков уж мой маленький грех.

— Таковые есть у всех нас, — ответил богатый человек. Он наклонился вперед, упершись локтями в зеленую салфетку, словно она защищала его гордость и амбиции от отчаяния. Глаза его переменились, и в них словно показалась мольба. Похоже, впервые в жизни он позволил себе на кого-то так посмотреть.

— Вы сможете вытащить моего сына оттуда и вернуть его домой? — с надеждой спросил Кавано.

Советоваться с Энн не было необходимости: она доверяла Тревору и его решениям, и доверие это было взаимным. Поэтому Лоусон знал, что она сказала бы на его месте. Это была работа, за которую стоило взяться, особенно за две тысячи долларов, которые они собирались за нее потребовать.

Ответ Тревора был озвучен одновременно и для клиента и для спутницы. Он содержал лишь одно слово:

— Да.

Глава вторая

— Готова? — спросил Лоусон?

— Готова, — отозвалась Энн, и ее рука, изящно обтянутая пурпурной перчаткой прикоснулась к кобуре пистолета под пальто.