Михаил Михайлович ничуть не смущаясь, ответил:
- Бог с ними, с сексуальными меньшинствами, пусть живут сами по себе, вот если б они окружали меня, досаждали, это было бы неприятно.
Прислушавшись к неспешной беседе, я обнаружила, что многие из присутствующих обращались к моему кумиру запросто, по имени. Это резало слух. Очевидно, зал заполняли близкие, родственники и давние друзья писателя. Через час Чулаки пригласил всех в соседний зал, в кафе, перекусить и продолжить беседу за общим столом. Проходя по коридору, я поравнялась с Михаилом Михайловичем, поздравила его с днем рождения и вручила пакет с подарком. Он сразу с любопытством заглянул внутрь, пришлось пояснить:
- Ваш Иван Воинович в "Прекрасной Земле" так и не купил себе дыню, и я решила: пусть мечта Ивана Воиновича сбудется.
Из пакета между тем доносился легкий винный запах, и вскоре выяснилось, что дыня треснула и выдавала явные признаки брожения. Не успела я решить, что лучше, расплакаться или немедленно провалиться сквозь землю, как Михаил Михайлович торопливо начал меня утешать:
- Не расстраивайтесь, Анечка, мы не раз покупали дыни зимой, и они доставались нам именно в таком состоянии. Очевидно, к февралю все дыни начинают портиться.
Меня это не утешило, и я тут же предложила выбросить злополучную дыню, но Чулаки не позволил.
Сели за длинный стол, накрытый для легкого ужина: салаты, фрукты, соки. Я сразу же села рядом с ним и как могла ухаживала за именинником, подавала хлеб, тарелки с салатами, салфетки. Дыню все-таки разрезали, и один шутник, похоже, тот же самоуверенный молодой человек, что задавал вопрос о сексуальных меньшинствах, сострил:
- Ты же, Михалыч, спиртное не пьешь, а вот нас заставляешь.
Мои щеки вспыхнули. "Не черт ли меня дернул купить дыню заранее!?"
После коротких поздравлений бросились яростно обсуждать тему Нагорного Карабаха, там было неспокойно, в новостях передавали о стрельбе и вводе войск. Эпоха застоя уже катилась к закату, но все же подобные события казались необычными, вызывающим недоумение и разные толки.
На улице разгоряченную толпу встретил крепкий мороз. Автобус не приходил долго. Я заранее попрощалась с моим кумиром. Он был в хорошем настроении и, улыбаясь, произнес:
- Теперь, Анечка, я буду называть вас дарительницей дыни.
- Не надо, пожалуйста, не надо -- пробормотала я помрачнев; но когда спускалась по эскалатору, ехала в электричке метро, потом в автобусе, когда шла по скрипучему снегу к парадной своего дома, не замечая стужи, не замечая соседей и знакомых, - о злосчастной дыне уже не вспоминала, наоборот, всю дорогу рассеянно и мечтательно улыбалась.
Глава 3.
1988 - 1999 г.г.
Этой же весной Михаил Михайлович пригласил меня в кинотеатр Аврора на разножанровый вечер с актерами, режиссерами, музыкантами и литераторами. Помню, в фойе писатель подарил мне две своих новых книги "У Пяти углов" и "Сборник повестей М. Чулаки" из серии "Повести ленинградских писателей". Я тут же открыла одну из книг на случайной странице и начала читать повесть "Хорошо, что все прошло":
"... Стояла осень, солнечная, холодная. Мы шли через сад к ее дому, я держал ее за руку. Ладонь в ладони. Небо было ясным, вымытым недельными дождями, и во мне была такая же ясность: назавтра мы шли вместе в кино, потом еще куда-нибудь, весь город принадлежал нам, и вся жизнь. Она остановилась, повернулась ко мне, сказала:
- Вот мой дом. До завтра
Сняла перчатку и протянула руку. На пальце блестело тоненькое желтое обручальное кольцо...."
Углубившись в текст, бежала глазами по строчкам, забыв, где нахожусь, забыв обо всем, даже о моем писателе, который стоял рядом.
С трудом заставила себя оторваться от чтения и пройти в зал. Мой писатель ушел за кулисы, и вскоре я увидела его на сцене вместе с другими представителями культуры. В течение часа публика задавала им злободневные вопросы о политике, о творчестве, о смысле бытия. Мужской голос где-то далеко, за моей спиной громко и отчетливо произнес:
- Хочу обратиться к уважаемому писателю. Как долго будет продолжаться книжный дефицит?
Чулаки подошел к микрофону. К моему изумлению он вовсе не поддержал возмущенного оратора. Смысл его речи сводился к тому, что книжный дефицит подогревает читательский интерес, а значит не приносит вреда обществу, конечно, ситуация рано или поздно обязательно измениться, но будет ли от этого лучше -- неизвестно.
После - начался концерт композитора Сергея Курехина. Я самонадеянно рассчитывала, что после выступления Чулаки отыщет меня в полутемном зале, но он сел в первом ряду с другими творческими лицами (рядом с актрисой Ольгой Волковой).
Концерт Поп-механики, собравший полный зал восторженных почитателей Сергея Курехина, обернулся для меня кошмаром. От громкой, бессмысленной музыки мне сделалось нехорошо, заколотилось сердце, зарябило в глазах. Может быть сам Курехин подлил масло в огонь, когда с лукавой, мефистофельской улыбкой, сообщил перед выступлением:
- Моя музыка расщепляет сознание, и оно начинает работать в двух направлениях...
Я усмехнулась, сочтя его речь саморекламой, но начался концерт, и чем дольше он длился, тем хуже мне становилось, сердце колотилось у горла, весь организм бунтовал, а мозг в самом деле начал расщепляться и взрываться протестом. Но нарочито-вызывающая какофония скрежещущих железом по стеклу звуков, не гармоничных, не имеющих ритма - продолжалась и продолжалась, угловатые, нелепые движения актеров сопровождала все та же демоническая, язвительная усмешка, сидящего за роялем, Курехина, и наконец, наступил момент, когда я вскочила со своего места и поспешно, наступая на ноги зрителям, стала пробираться к выходу. В фойе, ярко освещенном и полупустом, в ожидании выхода на сцену, прогуливались и покуривали музыканты и актрисы Поп-механики, разодетые в резиновые шланги и нелепые юбки, напоминающие балетные пачки. "Инфаркт можно получить от вашей музыки!" - крикнула на ходу, стремительно направляясь к дверям, уж я -то умею кричать, и вслух и про себя.
(Вскоре культурную столицу потрясло печальное известие: всем известный музыкант Сергей Курехин неожиданно умер от редкой болезни сердца, в молодом возрасте, в расцвете физических и творческих сил. Перед этим, в одном из интервью он признался, что пустил свой талант не в то русло).
Мой писатель остался в зале. Какое-то время мы не виделись и не созванивались, но у меня остались подаренные им книги, и я была занята ими длительное время, читала, изучала, анализировала. Книгу "У Пяти Углов" таскала с собой везде, брала на работу и даже спала с ней. Особенно прониклась повестью "Высоковольтный, или жизнь в предчувствии чудес", где главный герой - истинный Чулаки, внешне холодный, непроницаемый, бесстрастный. И такой имидж Высоковольтный старается сохранить любой ценой, что удается не всегда. Устав от внутренней борьбы, от неискренности, навязчивости, глупости окружающих, от нехватки теплоты и любви, он срывается на жене: "Уйди, чужая, уйди, пожалуйста!", - но слышит в ответ: "Не оторвешь! Все равно прирасту!" Вот оно! Вот почему Михаил Михайлович относился к женщинам всегда настороженно: приклеится такая, потом не отлепить, будет висеть тяжким, ненужным грузом на его шее, мешать работе, творчеству.
Свою волю и тело он закаляет безжалостно, требует этого и от других, считая, что человек должен жить 150 лет, и никак не меньше. Однажды я спросила Чулаки, "а сам он хотел бы жить 150 лет при таком жестком режиме?", на что писатель ответил неопределенно: "нууу.. так было бы уж слишком..." (дословно).
