Клара Макфадден достала из складок своего наряда кружевной платочек и, откашлявшись в него, продолжила:

– Именно в это время членом лицея стал человек по имени Ленг. Энох Ленг. – В ее голосе явно звучала ненависть.

Нора вдруг ощутила, как учащенно забилось ее сердце.

– И вы были с ним знакомы?

– Отец о нем очень много рассказывал. Особенно к концу жизни. У отца, как вы могли заметить, были повреждены глаз и зубы. Ленг помог ему поставить серебряный зубной мост и нашел очки с необычно толстыми линзами. Создается впечатление, что он был весьма разносторонней личностью.

Старая дама вернула платок в складки своего траурного наряда, приняла очередную ложку эликсира и продолжила повествование:

– Говорили, что он прибыл из Франции, из небольшого горного поселения где-то на границе с Бельгией. Поговаривали, что он происходит из аристократической семьи и имеет титул барона. Эти ученые мужи, как вам известно, просто обожают посплетничать. Нью-Йорк в ту пору был страшно провинциальным местом, и Ленг сумел произвести на всех сильное впечатление. Никто не сомневался в том, что он весьма просвещенная личность. Он, кстати, называл себя доктором, и все утверждали, что он искусный хирург и химик.

Последняя фраза Клары Макфадден была сдобрена изрядной порцией уксуса.

В застоялом воздухе витал запах плесени. Кот непрерывно мурлыкал, и звук этот очень напоминал шум крошечной турбины.

Наступившую тишину снова прорезал скрипучий голос:

– Шоттам искал куратора для своего Кабинета. Ленг проявил интерес к его предложению, хотя это был один из самых плохих кабинетов Нью-Йорка. В итоге Ленг арендовал в доме Шоттама весь третий этаж.

Пока все это совпадало со сведениями, содержащимися в послании Шоттама.

– И когда же это произошло? – спросила Нора.

– Весной тысяча восемьсот семидесятого года.

– Ленг жил в кабинете?

– Вы можете представить, чтобы человек с происхождением Ленга обитал в районе Пяти углов? Подобное просто невозможно. Но никто не знал, где его дом. Ленг был очень странным, вечно ускользающим от прямых ответов человеком – очень чопорным как в манере поведения, так и речи. Он не допускал никакой фамильярности.

Большую часть своего времени он проводил либо в Кабинете Шоттама, либо в лицее. Насколько я помню, его работа у Шоттама первоначально планировалась на один-два года. Первое время Шоттам был очень доволен деятельностью Ленга. Ленг составил каталог коллекции и написал карточки на каждый экспонат. Но затем что-то случилось, и Шоттам стал относиться к Ленгу со все возрастающим подозрением. Шоттам даже хотел попросить его оставить работу, но не стал этого делать. Ленг щедро платил ему за аренду третьего этажа, а Шоттам постоянно испытывал недостаток в средствах.

– Какого рода эксперименты проводил Ленг?

– Думаю, что самые обычные. У всех ученых тогда имелись лаборатории. Включая моего отца.

– Вы сказали, что ваш отец не знал причин возникших у Шоттама подозрений...

Это означало, что Макфадден так и не прочитал скрытого в слоновьей ноге послания.

– Верно. Отец не оказывал никакого давления на Шоттама в этом направлении. Шоттам, надо сказать, был весьма эксцентричным человеком. Он покуривал опий, у него иногда случались приступы меланхолии, и отец считал его личностью психически неустойчивой. Затем летним вечером тысяча восемьсот восемьдесят первого года Кабинет Шоттама сгорел. Пламя было настолько неистовым, что удалось обнаружить лишь фрагменты костей Шоттама. Согласно результатам следствия, пожар возник на первом этаже из-за дефекта в газовом светильнике.

Последние слова были произнесены весьма язвительным тоном.

– А вы полагаете, что это не так?

– Отец был убежден, что пожар устроил Ленг.

– Вам известно, почему он так считал?

– Отец мне в этом не признавался, – покачивая головой, протянула старая дама.

Она немного помолчала.

– Примерно в это же время Ленг перестал появляться на собраниях в лицее. В Музей естественной истории он тоже больше не приходил, и отец утратил все контакты с ним. Он, как всем казалось, просто исчез из научных кругов. И лишь тридцать лет спустя Энох Ленг снова всплыл на поверхность.

– И когда это произошло?

– Во время Первой мировой войны. Я тогда была еще маленькой девочкой. Отец, надо сказать, женился очень поздно. Он получил письмо от Ленга. Весьма дружелюбное послание, в котором Ленг выражал желание возобновить знакомство. Отец отказался. Ленг стоял на своем. Он начал приходить в музей, слушать лекции отца, работать в архиве. Отец вначале выражал беспокойство, а потом ощутил настоящий испуг. Он был настолько озабочен, что в этой связи даже советовался с коллегами по лицею. Мне на ум приходят два имени – Джон Генри Персеваль и Дюмон Берли. Они несколько раз приходили в наш дом незадолго до того, как погиб отец.

– Понимаю, – сказала Нора, делая запись. – А вы Ленга никогда не встречали, не так ли?

– Я видела его лишь однажды, – после продолжительной паузы ответила Клара Макфадден. – Поздним вечером он явился в наш дом с каким-то образцом для отца. Но отец отказался его принять. Образец Ленг оставил у нас. Это был каменный идол из южных морей. Никакой научной ценности.

– И?

– На следующий день отец исчез.

– И вы полагаете, что за исчезновением стоит Ленг?

– Да.

– Почему вы так считаете?

Дама пригладила волосы и, внимательно глядя в глаза Норы, сказала:

– Неужели, мое милое дитя, вы полагаете, что на этот вопрос может быть ответ?

– Но зачем Ленгу убивать вашего отца?

– Думаю, что отец что-то о нем узнал.

– И музей не потребовал расследования?

– Никто не видел Ленга в музее. Никто не видел, как он приходил к отцу. Ни Персеваль, ни Берли ничего не заявляли. Для музея оказалось гораздо проще очернить имя моего отца, чем провести расследование. В то время я была еще девочкой. Когда я стала старше и попробовала возобновить дело, они отказались за отсутствием новых обстоятельств.

– А как ваша матушка? Она что-нибудь подозревала?

– Мама к этому времени умерла.

– Что случилось с Ленгом?

– После визита к моему отцу о нем не было ни слуху ни духу.

Нора вздохнула и спросила:

– А как Ленг выглядел?

Клара Макфадден ответила не сразу.

– Я никогда его не забуду, – сказала она после довольно продолжительной паузы. – Вам приходилось читать «Падение дома Эшеров» Эдгара По? В рассказе есть описание, которое меня просто потрясло, когда я его прочла. Мне кажется, что это точный портрет Ленга. Эти слова запали в мою память навсегда, и даже сейчас я могу их точно воспроизвести, «...трупного цвета кожа; огромные, светлые, с невыразимым влажным блеском глаза... маленький, изящно вылепленный подбородок, говоривший о нехватке духовной энергии или о нравственной слабости». У Ленга были светлые волосы, голубые глаза и нос с горбинкой. Одет он был в строгое черное пальто.

– Очень яркое описание.

– Ленг был личностью, которая долго оставалась с вами после того, как он уходил. Но, как ни странно, лучше всего я запомнила, как он говорил. У него был низкий, звучный, резонирующий голос. Создавалось впечатление, что два человека говорят в унисон. Кроме того, у Ленга был сильный акцент.

Печаль, которая, видимо, навсегда поселилась в гостиной, стала каким-то необъяснимым образом более глубокой. Нора машинально сглотнула. Она исчерпала все вопросы, которые хотела задать.

– Огромное спасибо, мисс Макфадден, за то, что вы согласились уделить мне время, – сказала она, вставая с кресла.

– Но почему вам вдруг захотелось ворошить прошлое? – резко спросила старая леди.

Нора поняла, что Клара Макфадден не читала газет и ничего не слышала об убийце, имитирующем старинные преступления. Не зная, что сказать, она окинула взглядом комнату и остановила глаза на темной фигуре в викторианском кресле. Подумав еще мгновение, Нора решила, что не станет тем человеком, который разрушит мир этой старой женщины.