На завтрак Дзаблаева явилась с кирпично-красной мученической физиономией. Она тоже не выспалась, и ей было стыдно перед соседкой.
- Вы были абсолютно правы вчера... не надо было нам, - она виновато покосилась на явно недовольную старшую дочь. По всей видимости, её девчонки были в курсе всего и наверняка видели, как и все жившие на этаже состояние туалета. Дзаблаева, не поднимая глаз, ела мало, много пила и всё время болезненно морщилась, видимо, у неё основательно барахлил весь организм...
Поезд отходил в пять вечера. До этого времени Зоя Степановна намеревалась успеть сделать все дела: потратить ненужные в Москве оставшиеся карбованцы, сдать номер, ещё раз успеть сходить на пляж, окунуться последний раз в море, проститься с предметом своего давнего заочного, а теперь уже очного обожания. До обеда они с Олегом ходили в магазин, укладывали, увязывали вещи, купались, бросали в море монетки. После обеда сразу сдали номер и, нагруженные вещами, двинулись на вокзал. За всё это время, заполненное деятельностью, меланхолия не посещала Зою Степановну. И только когда они дотащились до вокзала (в это время суток общественный транспорт в городе фактически не ходил), до предполагаемого места остановки их вагона, ночные думы вновь стали протискиваться среди прочих на первый план. Дзаблаева со своим семейством имела билеты в другой вагон, далеко от них, а вот деды с внучкой ехали в том же. Зоя Степановна увидела их чинно сидящих на единственной в той части перрона скамейке - они пришли раньше всех. Внучке это спокойное сидение давалось с трудом, она хотела подвигаться побегать, но тихие увещевания бабушки удерживали её на месте.
Затем последовала посадка в поданный поезд, устройство на местах, отход поезда, остающаяся в тёплом летнем мареве Феодосия - всё это вновь отвлекло Зою Степановну. Но уже ближе к ночи, когда пересекали Сиваш - гнилое море, вид тухлой воды, гиблый пейзаж за окном вагона, особенно зловещий в надвигающихся сумерках, вновь навеял тягостные раздумья. "Ну почему так постыла эта жизнь, одни заботы, да работа, а радость если и случается изредка, то столь скоротечна. Неужели я хуже других? Ведь вроде живу правильно, не дура, не рохля, а счастья, так что бы жить легко, приятно, нет и не было. Да чёрт бы с ними с дачей, машиной... дома, жилья своего до сих пор не имею. Господи сорок лет почти. Ведь не транжирили никогда, не пили, не гуляли и деньги всегда считали... и ничегошеньки. Почему??? Господи, неужто на роду написано, при всех властях тяжко жить, если даже такие примитивы как эти Дзаблаева с Антоновой умудрились в жизни удобнее устроиться?... Господи, в сорок лет на курорт в первый раз вырвалась, море увидела... А может так всегда было, и должно быть, лучше легче живут не самые умные, трудолюбивые, порядочные?... Да хоть бы ту же литературу взять, какими гигантскими тиражами издавались Карпов, Марков и прочая верхушка Союза писателей. Весьма посредственные писатели, а сколько взяли от жизни при жизни. А что взял гениальный Платонов? Пожалуй, даже и общественный строй здесь не при чём. Вряд ли Воннегут у себя в Штатах такими же тиражами печатается как тот же Чейз. Ну, у них, у великих хоть после жизни бессмертие, а нам-то, простым смертным чем утешиться? У нас-то одна единственная жизнь...
- Мам мы ужинать сегодня будем?- откуда-то, будто из далека донёсся голос Олега.
- А? Да-да, сейчас,- очнулась Зоя Степановна. За окном пробегала смутно различимая в полутьме тёмно-зелёная, сочная, такая не похожая на жёлтую крымскую, таврическая степь.- Олежка иди, займи очередь в туалет, руки вымоем и будем ужинать.
Очередь оказалась не велика, и уже минут через пять Олег позвал мать, но тут неожиданно из глубины вагона явилась внучка. Невысокая, плотная, в аккуратном, облегающим её платьице, коротком, высоко открывающем её полные загорелые ножки - само воплощение здорового отдыха у моря. С раскрасневшимися от смущения щёчками, она обратилась к Олегу:
- Извините пожалуйста, будьте так добры, позвольте мне на несколько секунд пройти в туалет, мне только стакан помыть.
Олег тоже моментально сделался кумачовым, но не растерялся и отвечал с этаким солидным достоинством:
- Да, конечно, проходите пожалуйста.
Девочка действительно пробыла в туалете совсем недолго.
- Большое вам спасибо,- она смотрела снизу вверх через свои очки прямо в глаза этому высокому, худому и такому симпатичному мальчику и её напоминавшее спелое яблоко мордашка выражала самую искреннюю признательность.
У Зои Степановны аж сердце замерло при этом кратком диалоге - она никогда до того не замечала у сына джентльменских задатков. Понимающе улыбаясь, она в свою очередь проследовала мимо сына в туалет, шепнув мимоходом:
- Ты молодец у меня Олежка.
Олег окончательно смутился и, казалось, готов был провалиться под пол вагона. Окончательно настроение Зои Степановны пришло в норму после ужина. Её уже не мучил, не сверлил злодей-вопрос: "Почему менее достойные люди, как правило, живут в материальном плане лучше, а в моральном легче..." Всё это куда-то ушло, вытесненное более приятными мыслями: они всё-таки видели море, сын подрос, даже чуть окреп, хоть и ел как всегда без аппетита. Она... Зоя Степановна представила, как обрадуется муж, увидев её такой. Она, несмотря на шестнадцать лет замужества по-прежнему хотела ему нравиться и сейчас... Сейчас она вдруг остро ощутила, как соскучилась по человеку, к которому, как её казалось, уже не могла испытывать тех же чувств, что и в молодости. Она вдруг поняла, что просто не может без него - три недели разлуки явственно это показали. "О Господи, о чём я переживала? Ведь у меня замечательный, а главное любимый муж, отличный сын, чего же ещё желать? И вообще надо просто жить, жить ради своих близких. Разве они не стоят этого?"
Зоя Степановна умиротворённо улыбнулась и так с улыбкой и заснула под перестук колёс поезда.
