Прежде мне доводилось бывать в храмах особого почитания плотской любви меж мужчиной и женщиной. Видеть великое множество позиций для достижения высшего наслаждения, но если все это перемешать, лишив целостности тела и принудить жить веком растений, то выйдет нечто не поддающееся описанию. На россыпях алмазной пыли произрастало несколько обрубков женских тел, начатых с талии и усеченных в коленях. Все они были перевернуты, густо окроплены кровью, культи были разведены в стороны, некоторые застыли, словно пытались бежать. Тела лоснились от испарины, некоторые участки кожи имели ритуальные рисунки, на многих присутствовало выжженное клеймо, не веря собственным глазам, я все же решил приблизиться и убедиться в реальности этих существ. Тела вздрагивали, их то и дело пробивала мелкая дрожь. Струйки пота и кровь, густой дурман, идущий из мест срамных, и тут я увидал, что из разверзшихся отверстий, медленно выползают вздыбленные, огромные фаллосы. Отскочив, я все же не отвел взгляда. - Смотри путник, более не увидишь ты такого не найдешь в целом свете - сказал колдун. Тела конвульсивно вздрагивали, словно эти детородные органы разрывали их изнутри. Я отошел подальше, дабы не запачкаться, потому как брызнуло артиллерийским залпом семя. Подступила тошнота, но мы продолжили наше изучение данного цветника. Колдун усмехнулся - Это лишь цветы едва ухоженные, там впереди нас поджидает мое искусное творение - он пригласил следовать за ним.
Громадное обезглавленное тело, тучное, бледно-розовая кожа, коленями вросшее в землю, возвышалось над нами. Дряблая грудь обвисла до живота, в складках которого проглядывала раскрытая матка, обильно поросшая волосом, она доходила до самой грудной клетки, вены были вздуты и черны. Мы обошли это нечто кругом, но ничего нового я не обнаружил, а вот где по замыслу творца должно быть плечам, шее и голове находились холмы седалищные, промеж которых вырастал изогнутый рог украшенный золотом и каменьями. Колдун хлыстом прошелся по чудищу, оно, задрожав, окропило землю потоками слизи мерзкой и тут же все кругом зашевелилось. Из недр проклятых выползали просто омерзительнейшие твари, наполовину личинки, в остаток фаллосы без кожи, они все стремились прошмыгнуть в находящееся рядом тучное нечто. Я отвернулся, но куда, ни глянь, шевелилось и существовало все это на порядок страшней и ужасней. Обезличенное, в нем имелась щель, руками оно упиралось в землю, заложив ноги за голову. Спина этого монстра поросла обильно множеством девичьих грудей, в живот вонзились бычьи рога, безвольно болтались мужские причиндалы, виднелись перебитые ребра. Из зияющей дыры бывшей ртом вывалился огромный синий язык и часть кишечника. Дальше больше развертывалась устрашающая пестрота цветника. Женская грудь, обрамленная тысячами многосуставчатых пальцев из сосцов которой, переплетаясь, вились канаты нервов, исчезавшие в глазищах лишенных век, и кровь приливала к ним, в зрачках притаился чернейший мрак и ужас. Тут же возвышался узловатый высоченный фаллос, сплошь усеянный наростами бородавок. Волосатые языки трепетали листвой на ветру, лентами содранная кожа, обвисшая до земли, рыдала кровью плакучих ив, культи, внутренности, гной повсюду и все это мерно шевелилось в движении немыслимой оргии абсурдных тел. Темные остекленевшие глаза быка, витые в золоте рога, вживленные в его тушу женские тела, лица растянуты гримасами экстаза. Чернокожая самка, опутанная змеиным фаллосом обезьяны, ртом она заглатывает его окончание, ее глаза вырваны, в глазницах искрятся камни. Неестественно вывернутые руки вросли в череп примата, который вцепился пальцами в ее грудь, они вздрагивают. Хлыст оставляет алые полосы на телах, я зажмурил глаза, но меня подтолкнули, понуждая идти вперед.
Оскальпированная дева, нанизанная на кол, ее руки вросли в щиколотки ног, рот порван и полон пеной слюной, язык вырван, глотка перерезана, грудная клетка вскрыта в ней еще трепещет сердце, которое будут клевать птицы с железным опереньем. Глаза запали в немыслимом наслаждении произрастающим из невероятного мучения, она рефлекторно вздрагивает, сыплет кусками алой пены. Данная немыслимая жизнь, вот тут доказывала обратное, сколь разнообразие живет во всем, соответственно и в этом жутком месте. Увидеть мне пришлось многое и эти скупые зарисовки лишь тщетные попытки, среди которых довлеет мое не желание использовать слова, дабы хоть немного приоткрыть эту дверь в нутро сего рукотворного ада. Признаться начистоту я был близок к огромнейшему желанию дать деру, лучше исповедаться после, а сейчас смалодушничать, но подобное приходит слишком (поздно). Колдун торжествовал, ведя меня извилистыми дорожками, хладнокровно вырезанной, выставленной напоказ изувеченной плоти, этому нет места, но оно есть, в уродливой оболочке, но бесконечно произростает в саду сладострастья. Я мог осушить не одну бочку с вином, но дало ли мне это забытье, беспамятство, что бы там, ни было? Останется только страшный вечно приходящий сон.
Наконец-то мы оказались в тронной зале, где мне все же удалось перевести дух, да привести мыслишки в порядок, это куда лучше и вполне переносимо. Столы были накрыты, суетливо сновали слуги, пахло стряпней и хотелось искренне верить, что невинных поедать мы не будем. - Что ж гость дорогой передохни с долгой дороги. Смени лохмотья свои и отмойся, как следует. Вина отведай, а то плох ты совсем, бледен, глазенки вот-вот из орбит повылазят. Ненароком умом тронешься, а тогда накой ты лоскутной сдался, королева таких жуть как не терпит - колдун хлопнул меня по плечу и удалился в свои покои. Я остался один и в правду умом тронусь, если не выпью, тут подбежал дворцовый служка, с виду песья голова на тонких ножках, учтиво раскланялся, пригласил идти за ним. - Эх, горе тебе пилигрим на дорогу пало - буркнул себе под нос и зашагал следом за слугой.
Что ни говори, а выходит вот такое умозаключение "Будучи гостем в землях, где ноге человеческой не положено ступать, прежде времени, диву даешься, до чего здешние хоромы с палатами поражают наше воображение своим невероятным великолепием, изыском, богатством, ужасом и многим другим. Все ж и в потусторонних мирах меряем мы все человеком". Вот с виду стена как стена, коих везде превеликое множество, ан не такова, есть что-то в ней, присматриваешься, и вскипает тут битва кровавая, оживает мертвый камень, наполняется сочными красками кровопролития. Слышен лязг доспех, предсмертные крики, хруст костей, дикий ор, предвещающий скорую победу и отчаяние павших, бегущих и это не чудо ящик с фокусами, это живая картина. Я застыл в изумлении и тут возник здоровенный детина, морда вся в шрамах, кровью залит с ног до головы. Он сплюнул под ноги, оскалился, вложил меч в ножны - Магистру сумрака наш нижайший поклон и поздравления! - гаркнул он. Пошатнувшись, я сделал шаг назад. - Слышь паря, завтра мы их одолеем, чего там, в клочья порвем, ты это передай мои слова магистру - он подмигнул и скрылся из виду. - Завтра убитые воскреснут, будет великое перемирие, переходящее в не менее трогательное братание, затем пир богов, попросту обжиралово и лихая пьянка отъявленных головорезов и снова резня без устали до очередного перемирия - слуга замолчал, глядя равнодушно на движение в картине. - У магистра есть множество довольно прелюбопытнейших полотен отображающих все стороны человеческой природы. Следуйте за мной. Я глянул напоследок на творимое бессмысленное убийство и поспешил за слугой, бегло просматривая сюжеты висевших полотен, внутри которых происходило много занимательного и поучительного во всех мыслимых и невозможных красках.
Как и подобает особому гостю, с которым может случиться все-то плохое, что только возможно, меня окружили просто царской роскошью и опекой, среди которой странным образом возникает уныние, тревоги, близость неумолимого рока и не спокойный сон. Собственно, как после всего увиденного в этом сумеречном царстве-государстве заснуть крепким сном праведника. Жалобно завыл у врат рыжий пес лохмач, словно плакал над покойником. Развлекала всю мою тоску-печаль лишь картина в этих покоях, где некий сластолюбец обрел свое счастье, в дивном дворце полном прелестных гурий и было бы все замечательно, если б к закату небесного светила, счастливцу этому не рубили орган, коим радуют женщин. Вот такая жестокая картина. Я налил вина, прошелся по комнатам, обнаружив в одной из них платье свое праздничное, осушил кубок, ощутив крепость напитка и уже порядком захмелев, направился на мытье тела бренного. Близился час пира бессмертных, свадебное застолье за которым случится что-то, а может тот кто спешит и не появится вовсе, тогда я окажусь у черты за которой последует расплата и будет ли моя мина преисполнена того самого достоинства с которым встречают смерть или же... Тьфу, что за напасть! Заскулил и я, что пес на луну. Я приложился к бутыли с вином, возрадовался дури хмельной, что ухарем бродила головою. Пьяным и в ад, что в пучину вод с головою, неведомо, когда протрезвеешь все, взвесив и осознав. Спал крепким сном в черноте могильной без видений о грядущем, не слыша воплей счастливца, которому в какой раз рубили орган, руководивший всем смыслом его жизни, и опять он ликовал горбатым - Сколько девок пригожих да скучающих! Разбудил меня слуга. - Сударь, вас просют к столу праздничному. Окажите милость, поторопитесь. - А иначе что? - спросонья буркнул я, в ответ служка храня всю серьезность, и важность ответствовал. - Это будет не вежливо с вашей стороны в отношении к очень гостеприимным хозяевам, и вы заимеете дурную славу, а при здешних порядках, я вам замечу, это плохо отразится на вашем самочувствии и остальном. Слуга, отвесив поклон, тихо удалился, я нехотя вылез из теплой постели и поплелся облачаться в праздничный туалет.
